Начало: Статьи и публикации	Первая страница Святоотеческое наследие Разные тексты Свт. Филарет (Дроздов) OrthodoxyLib Православный интернет Евангельский синопсис Духовные стороны Добротолюбие избранное Пролог в поучениях День за днем Церковный календарь

Недавно издательским домом "Святая Гора" была выпущена книга афонского иеромонаха Доримедонта "Учение святителя Игнатия Брянчанинова о послушании в свете святоотеческого Предания" (М., 2002. Далее все цитаты даны только с указанием номера страницы в скобках. - д.В.С.). В книге подробнейшим образом разбирается учение святителя Игнатия о послушании и дается ему критическая оценка как учению, не согласующемуся с аскетическим опытом всех других подвижников. "Сравнивая учение святителя о послушании с хранимым на Святой горе святоотеческим опытом послушания, - пишет автор, - необходимо признать, что мнение святителя с этим опытом расходится. Беспристрастный анализ этого мнения в свете общего святоотеческого Предания приводит к выводу, что в православной аскетике мнение святителя является единичным" (4). "Описанный в сочинениях святителя Игнатия опыт духовной жизни без послушания старцу - это его личный духовный опыт, в православной аскетике настолько же исключительный, как, например, опыт преподобной Марии Египетской. Такие примеры - исключения из правил" (5).

"Краеугольным камнем собственно учения святителя Игнатия о послушании, - пишет иеромонах Доримедонт, - является следующее утверждение: по причине отсутствия духоносных старцев послушание в том виде, в каком оно было у древнего монашества, "не дано нашему времени"... Признавая послушание основной монашеской добродетелью, святитель говорит, что необходимое условие послушания - это "духоносный наставник, который бы волею Духа умерщвлял падшую волю подчинившегося ему о Господе, а в этой падшей воле совершаемое так величественно и победоносно волею Духа Божия не может совершаться падшею волею наставника, когда сам наставник еще порабощен страстями". Святитель советует новоначальным общежительным монахам оказывать послушание игумену и старшей братии, но категорически отвергает возможность глубокого послушания, отсечения мудрования, таинственного духовного союза "послушник - старец" для своей эпохи" (10).

Основной тезис автора в критике святителя Игнатия заключается в том, что он считает его мнение "единичным и противоречащим общему святоотеческому учению" (49). Однако, когда автор начинает тщательно описывать опыт святителя и сравнивать его с опытом других подвижников, для того чтобы доказать коренное отличие этого опыта от опыта всех других святых отцов, обнаруживается как раз не отличие, а сходство его опыта с опытом других подвижников. Но автор почему-то этого сходства не желает заметить, а настаивает именно на различиях. Кроме того, чтобы так категорически утверждать, что опыт святителя есть опыт единичный, надо это утверждение строить на знании всей аскетической литературы. Но аскетическая литература необъятна, и всю ее знать невозможно. Недавно были опубликованы письма святителя Феофана Затворника будущему афонскому старцу Феодосию Карупьскому, который, будучи еще студентом и мечтая о монашеском послушании, искал совета у великого подвижника. Его советы о послушании поразительно сходны с советами святителя Игнатия, возникает даже впечатление, что это написано одним и тем же человеком. Для сравнения приведем тексты двух святителей.

"По учению отцов, - пишет святитель Игнатий, - жительство... единственно приличествующее нашему времени, есть жительство под руководством отеческих писаний с советом преуспевших братии; этот совет опять должно проверять по писанию отцов... Отцы, отдаленные от времен Христовых тысячелетием, повторяя совет предшественников, уже жалуются на редкость богодухновенных наставников, на появившееся множество лжеучителей и предлагают в руководство Священное Писание и отеческие писания. Отцы, близкие к нашему времени, называют богодухновенных руководителей достоянием древности и уже решительно завещевают в руководство Священное Писание, проверяемый по этим Писаниям, принимаемый с величайшей осмотрительностью и осторожностью совет современных... братий" (Цит. по: Осипов А.И. Ищущему спасения. Свято-Успенская Лавра, СПМ "Житомир-Рико-Пресс-Реклама", Житомир, 1997, с. 34-35).

Святитель Феофан, причем ссылаясь на мнение еще одного авторитетнейшего подвижника, которого не надо никому представлять, наставляет будущего старца Феодосия: "Вы прочитали брошюрку, что потребно кающемуся, и увидели, как необходим руководитель старец. Но там также изображено и каков он должен быть в истинном своем значении. Вот тут-то и горе нам. У меня изображено, каковы были руководители и как относились к ним руководимые в оные времена. Ныне вы ни тех, ни других не найдете. Старец Паисий Величковский, Нямецкий настоятель, искал себе руководителя в России и не нашел. Отправился на Афон, там искал и не нашел. И порешил, что ныне руководство одно - книги отеческие, а чтобы не сделать ошибки в своих решениях, надобно двум-трем единодушным соединиться и руководиться общим советом по указания книг" ("Русский Паломник", 2001, №24, с. 107).

Иеромонах Доримедонт говорит о том, что мнение святителя Игнатия о послушании расходится "с хранимым на Святой горе святоотеческим опытом послушания" (4). Но приведенный выше текст свидетельствует как раз о том, что на Святой горе был опыт, схожий с опытом святителя Игнатия, ведь старец Паисий подвизался на Афоне, и старец Феодосии также отправился на Святую гору. Таким образом, три столпа аскетического делания, канонизированные святые, принадлежащие одной эпохе, согласно свидетельствуют об одном и том же. А с этим уже невозможно не считаться, и невозможно это отнести к их личному опыту, потому что где двое или трое собираются во имя Христа, там и Христос посреди них. А что эти трое собрались во имя Его - в этом не приходится сомневаться. Мы судим по внешнему, мы не знаем, что открывалось им в их внутреннем опыте. Но такое согласное учение всех трех подвижников, заставляет отнести это свидетельство к характеру эпохи. Может быть, это было предчувствие и даже предостережение нам через духоносных подвижников.

Но, собственно, и нового-то в их учении ничего не было - оно было таким же традиционным, как и все, чему учили эти подвижники. Просто было в этом учении акцентировано то, что представляло определенную духовную опасность в наступающем времени. Насколько созвучно то, чему учат эти подвижники, с учением древних отцов, можно судить потому тексту преподобного Симеона Нового Богослова, который приводит святитель Игнатий в подтверждение своего мнения (этот текст приводит иеромонах Доримедонт). "Молитвами и слезами - поучает преподобный Симеон, - умоли Бога послать тебе руководителя бесстрастного и святого. Исследуй и сам Божественное Писание и особенно деятельные писания святых отцов, чтоб с ними, сличая то, чему учат тебя учитель и настоятель, мог ты, как в зеркале, видеть, насколько они согласны между собою, - и затем согласное с писаниями усвоять и удерживать в мысли, а несогласное, рассудив добре, - отлагать, чтоб не прельститься. Ибо знай, что в дни сии много явилось прелестников и лжеучителей" (37).

Автор приводит еще два отрывка из наследия преподобного Симеона, на которые ссылается святитель Игнатий. "Всякий невидящий (слепой духовно), если берется руководить других, есть прелестник и последующих ему ввергает в ров пагубы по слову Господа: "Слепец слепца аще водит, оба в яму впадут" (Мф.15:14)" (42-43). В третьем отрывке преподобный Симеон наставляет инока действовать по указанию духовного отца: "Однако да поступает так только в таком случае, когда знает, что духовный отец его - причастник Духа, что он не будет говорить ему противоположного воле Божией, но по дарованию своему и по мере повинующегося возглаголет угодное Богу и полезное для души, чтоб не оказаться повинующимся человеку, а не Богу" (43-44).

Автор пытается эти отрывки истолковать из контекста как случайные высказывания, написанные по особому случаю или особому адресату и потому не имеющие отношения к разговору о послушании. В первом отрывке, по его мнению, преподобный Симеон говорит только о выборе наставника. В традиции монашества, говорит автор, такое сопоставление возможно было только при выборе, после того как выбор произошел - послушник должен слепо повиноваться своему наставнику. Однако именно из контекста становится ясным, что в отрывке речь идет и о послушании. Если бы речь шла только о выборе духовного наставника, то непонятно, зачем тогда послушнику "усвоять и удерживать в мысли" то, что не направлено к нему в виде духовного совета.

Второй текст, по мнению иеромонаха Доримедонта, адресован не послушнику, а старцу. Однако же он сам с горечью замечает, что в некоторых авторитетных аскетических источниках эта цитата помещается "в контекст наставлений, обращенных не к старцу, а к новоначальному послушнику" (43), что приводит к соблазну. Но что же такого соблазнительного в этом тексте и такого специфического, направленного именно к старцу, а не к послушнику, ведь это всего лишь небольшое расширение всем известной фразы из Евангелия? Неужели же послушник сам не способен понять, что в Евангелии речь идет о духовном руководителе?

Что касается третьего отрывка, то здесь и сам автор сознается, что он наиболее труден для толкования (43). "Действительно, может показаться, - пишет он, - что преподобный Симеон побуждает послушника к выборочному послушанию... Если это действительно так, то система святителя Игнатия получает святоотечески весомый голос в свою защиту" (44). Иеромонах Доримедонт находит более полный текст, не тот, которым пользовался святитель Игнатий, - и, проанализировав этот полный вариант, приходит к выводу, что текст написан по поводу поставления игумена Поэтому, говорит автор, "ошибочное отнесение рассматриваемой цитаты (святителем Игнатием. - д.В.С.) к учению о послушании старцу вполне объяснимо" (47). Но содержание этого отрывка столь однозначно, что объяснить его только контекстом происходящего представляется нам большой натяжкой - желанием автора непременно доказать, что мнение святителя Игнатия не соответствует мнению других отцов. Поэтому, если прочитать эти тексты без авторских комментариев, то можно убедиться еще раз, что мнение святителя Игнатия поддерживают и древние отцы.

Когда святитель Игнатий, пишет автор, говорит о послушании духоносному старцу, он не дает точного определения слову "духоносный". Если же святитель имеет в виду святость, продолжает автор, то послушание "оказывать надо было бы только святым, но тогда следовало признать, что послушание было бы в принципе невозможно нив одну, даже самую духоносную эпоху, ведь даже во времена расцвета монашества святых, относительно общего числа подвизающихся, было мало" (15). Здесь автор только предполагает, что может иметь в виду святитель Игнатий. Но в приводимом им тексте преподобного Симеона, который автор истолковывает как совет преподобного при выборе наставника, Симеон поучает "Молитвами и слезами умоли Бога послать тебе руководителя бесстрастного и святого". Поэтому автор должен был бы этот упрек в абсурдности такого требования сделать и преподобному Симеону, но он проходит мимо этого текста, даже не замечая, что это высказывание преподобного находится в существенном противоречии с тем, что он утверждает. Однако это высказывание существенно поддерживает мнение святителя Игнатия.

Святитель Игнатий не дает точного определения слову "духоносный", но это не означает того, что нельзя понять, что же он имеет в виду. Из контекста становится ясным, что святитель под духоносностью подразумевает бесстрастность наставника, которая дает ему возможность созерцать волю Божию и потому открывать ее послушнику. Это очень важный момент в учении святых отцов. Только бесстрастный подвижник может неискаженно передавать волю Божию, подобно тому, как спокойная вода способна, как зеркало, отражать то, что к ней приближается.

Автор настаивает на том, что послушание, если его называть послушанием, должно быть полным и слепым. Однако в конце книги автор приводит высказывание одного авторитетного афонского старца о том, что такое слепое послушание. "Спросили как-то монашки отца Герасима Песнописца: "Отец Герасим, что значит слепое послушание?" - "Я вам так объясню. Вот, к примеру, говорит игуменья: "А ну-ка, Евпраксия, принеси стакан воды". Приносишь. "Вылей воду". Выливаешь. "Ах ты дура, да что же ты воду льешь?" - "Простите, матушка". Не оправдывайся, не говори: "Матушка, да ведь ты сама мне сказала ее вылить". Говори только: "Простите, матушка" - вот что такое слепое послушание". Но такое "слепое" послушание есть лишь аскетическая дисциплина, упражнение по смирению гордыни. В таком послушании нет и намека на то, что игуменья берется руководить послушницей так, как когда-то руководили духоносные и бесстрастные старцы.

Сам иеромонах Доримедонт, настаивая на слепом послушании, говорит, что в послушании можно, согласно отцам, отказать только в двух случаях: в случае, если старец склоняет послушника к ереси, и в случае, когда речь идет о нравственности. Но раз в послушании есть исключения - его уже нельзя назвать слепым. Но как послушнику отличить, где его склоняют к ереси или к безнравственному поступку, ведь проявления безнравственности столь широки, что это требует знания традиции. Поэтому-то и преподобный Симеон, и святитель Игнатии настаивают на сличении того, чему научает наставник, с Писанием и со святоотеческими высказываниями. Собственно, два этих случая они и имеют в виду. Они не отрицают послушания, а признают его одной из величайших добродетелей, но такое послушание, которое было у древних отцов и которое пытаются повторить те, кто не избавился от страстей, - может оказаться пагубным. Послушание в их понимании - это послушание воле Божией и послушника, и наставника. Однако такое послушание возможно только тогда, когда эта воля действительно открывается, а не подменяется страстной человеческой волей. Иеромонах Доримедонт, к сожалению, этого в наставлениях преподобного Симеона и святителя Игнатия не увидел. Хотя он пишет о том, что послушание есть подчинение воле Божией и наставника, и послушника, но четко до конца эту мысль не проводит, иначе было бы непонятно его утверждение о "благоугодном Христу подчинении нашей воли чьей-то еще" (21). Если послушание оказывается Христу, то почему Ему должно быть угодно, чтобы наша воля подчинялась еще чьей-то? Угодно Ему может быть только тогда, когда мы слушаемся Его воли. Но это возможно только через тех, кто способен неискаженно эту волю передавать нам, а не просто через чью-то еще волю.

Автор категорически отделяет проблему младостарчества от проблемы послушания. Проблема младостарчества, говорит автор, как раз связана с богословием непослушания, которое нынче на основе высказываний святителя Игнатия развивают некоторые протестанствующие лжеучители. Преподобный Иоанн Кассиан Римлянин говорил о том, что крайности от диавола. Диавол всегда действует с двух сторон. Поэтому проблема младостарчества связана и с другой стороной этого влияния - с теми, кто, ревнуя о традиции, но неверно ее понимая, создает как бы новую традицию - и в этом смысле объединяется с протестантствующими.

В Элладской Церкви, говорит автор, проблемы младостарчества нет - там в духовники избираются только опытные пастыри. Но проблема младостарчества - это прежде всего богословская и нравственная проблема. Решить ее только внешними мерами, такими, как допущение к исповедованию подготовленных пастырей, невозможно (хотя эта мера очень даже хороша). Младостарчество - это отступление от традиции. Но всякое отступление от традиции начинается с неверной мысли, с неправильного (нетрадиционного) богословия о послушании, которое выдается за традиционное. Когда развивают идеи о слепом, беспрекословном послушании, вплоть до нарушения заповедей Божиих, то это вопиюще неверное богословие о послушании.

В качестве примера можно привести небольшой отрывок о послушании из книги афонского подвижника архимандрита Ефрема Святогорца "Жемчужины подвижнической мудрости" (Издательство Московского подворья ТСЛ, М., 2001, с. 137). "Один послушник, - поучает архимандрит, - без всякого любопытства совершал послушание, которое давал ему старец, и по послушанию ходил и крал вещи из келий братии и потом приносил их старцу! Тот брал их и отдавал обратно, и никогда послушника не искушал помысл: "Да что же это такое делает со мною старец? Он побуждает и учит меня воровать? Чтобы впоследствии воровство вошло в мою привычку?" Он подумал и сказал: "Я совершаю послушание; что это такое, что я делаю теперь, я не знаю. Я знаю только одно, что я выполняю послушание".

Такое послушание превращается в идолопоклонство. Послушание становится превыше не только поста и молитвы, но и превыше заповеди Божией. Мнение старца выше мудрости Божией. Заповедь Божия подменяется преданием человеческим (Мк.7:8) - старец поставляется на место Бога. Такое понимание послушания идет вразрез со святоотеческим учением, ибо таким послушанием нарушается основной постулат нравственности: благая цель достигается только благими средствами. Автор, слава Богу, понимает это: он, ссылаясь на мнение святых отцов, говорит о том, что непослушание можно проявить в случае сомнительного в отношении нравственности послушания. Но, тем не менее, мудрование о послушании, описанное выше, начинается не на пустом месте - оно вырастает всегда на почве непонимания святоотеческого наследия. Когда иеромонах Доримедонт утверждает, что "сличение говоримого учителем и настоятелем со Священным Писанием и святоотеческими творениями" (38), на котором настаивает преподобный Симеон, возможно только до вступления в послушание, - то он, по существу, делает тоже самое - мнение старца ставит выше Писания и творений святых отцов. От такого богословия уже легко перебрасывается мост и к возможности нарушения через послушание заповеди Божией. Поэтому сомневаться не приходится - младостарчество рождается из описанного выше богословия о послушании простым перенесением уникального опыта послушания древних отцов подвижников на любого приходского духовника.

Та легкость, с которой мы пытаемся протолковать святоотеческие творения, может стать для нас причиной очень серьезных, погибельных соблазнов. Поэтому прежде чем браться за такое контекстуальное толкование, не лучше ли нам довериться мнению святых отцов и попробовать осмыслить и понять их опыт. Ведь что-то они хотели нам сказать, писали-то они не по случаю, а на века и ко всем, а не просто конкретному адресату. Святые отцы - наши общие учителя. Однако мы очень непоследовательны бываем по отношению к ним. Если уж мы их выбираем в учителя (а в учителя их выбрала вся Церковь), то и будем сличать то, чему они нас учат, со Священным Писанием и творениями других святых отцов до поступления к ним в ученичество, а не после.

Православная Москва, № 21-22 (279-280) ноябрь 2002 г, с.4