Тексты, справочники и документы [Pagez.ru]



Начало: Тексты, справочники и документы

Алексей Остальцев
Чиновники в Православии

Ответ на статью Нины Изюмовой "Остальцев против теологии"

С удовольствием прочел статью моего оппонента Нины Изюмовой "Остальцев против теологии" (ответ на статью А. Остальцева "Православный романтизм архимандрита Рафаила"). Честно говоря, отклики в виде статей на мой текст мне еще не приходилось получать. Так что, этот камень в моем огороде вызвал только радость.

С самого начала Изюмова честно признается, что она в статье не разобралась: "прочитав эту статью, я задалась наивными вопросами: а на какой позиции стоит автор? Чему он служит? что защищает? И вообще, для кого и для чего она написана?".

Другими словами, идея статьи была ею не усвоена, а следовательно, и дальнейшая критика строится на непонимании. По мнению Изюмовой, статью я написал для того, чтобы лишний раз утвердить в душах простодушных читателей мысль о том, что аборт - "дело житейское" ("выступать против него, с точки зрения г-на Остальцева, то же самое, что выступать против самой жизни (!)"). Метать громы и молнии с епископской кафедры по этому поводу не стоит, ведь, согласно мне, "подобное мироощущение порождает отчужденность, замкнутость и враждебность к миру, неспособность жить в нем, в конечном итоге - маргинальность". Был весьма удивлен, узнав, какое я на самом деле чудовище! И не важно, что, исходя из контекста (которого Изюмова, конечно, не привела), мои слова - призыв к позитивному православию, православию, для которого мир не является "красной тряпкой", возбуждающей страх и ненависть.

На самом деле, критикессе нужно было внимательнее присмотреться к заглавию, чтобы понять, что речь пойдет вовсе не об абортах, и даже не о теологии. Саму проблему абортов (к сведению Изюмовой, я действительно считаю, что аборт - это проблема, которая, к счастью, пока обходит мою семью) я не освещаю. Более того, если бы архимандрит Рафаил не писал об этом явлении, я бы и не упоминал о нем в статье. Но поскольку аборт - это благодатная тема для архимандрита, повод к тому, чтобы лишний раз бросить комок грязи в мир, то, говоря о его творчестве, пришлось затронуть и ее. Сама же проблема, слава Богу, для меня не актуальна и даже из благородных причин я бы не стал о ней писать - как можно говорить о том, что не пережито? Архимандрит, однако, позволяет себе это.

Что предлагает грузинский пастырь женщинам, стоящим перед нелегким выбором? Возвышенные романтизированные раздумья - и ничего больше! Более того, эта психологическая проза отнюдь не облегчает положение несчастной! Загнанная в тиски материальной нужды, житейских обстоятельств, страшась отчуждения близких (а именно такие женщины, как правило, решаются на аборт), женщина идет в Церковь. И что она там находит? Книги арх. Рафаила, рассказывающие о том, что мир полон крови и убийств, и что Бог отвернется от нее, если она решится на такой шаг. Другими словами, осуждаемая всеми, осуждаемая собой, женщина и в Церкви находит осуждение! Страх и осуждение - это тактика архимандрита. Решение проблемы аборта, которое предлагает арх. Рафаил, гораздо уместнее бы прозвучало из уст чиновника или прокурора, но не пастыря: "Ненаказуемость абортов, отсутствие нравственных и юридических законов защиты плода и его неотъемлемого права на жизнь делают лицемерными и бессмысленными все декларации по защите достоинства и свободы человека" (Казнь над нерожденными). На самом деле, нарушением человеческой свободы становится то давление, которое оказывает своими книгами архимандрит. Как верно заметила г-жа Изюмова, "одним из действенных способов борьбы с абортами стал показ этой операции беременным женщинам, когда на телеэкране видны конвульсии и ужас истязаемого младенца". Однако совершенно напрасно г-жа Изюмова отождествляет впечатление от книги арх. Рафаила с воздействием фильма. В отличие от книги, фильм не агитирует, не угрожает и не осуждает. Он лишь демонстрирует факт. После этого женщине предоставляется возможность самой решить судьбу своего младенца - возможность, лишить которой женщину призывает архимандрит. Отвечая на вопросы Нины Изюмовой, скажу, что борюсь против этого и вовсе не собираюсь отождествлять этот чиновничий взгляд на аборт с православием.

Собственно, тут мы подходим к тому, ради чего была написана статья - к тем представлениям и образам, которые наполняют сегодня церковное сознание и формируют церковную жизнь. Лично я давно отказался от представления о Православии, как об идеологическом монолите. Православие пестро - и нужно научится терпеть эту пестроту. Когда-то на форуме д. Андрея Кураева я попытался наметить самые пестрые "пятна" в православии. В статье "Сколько в мире православий?" я, кстати, снова упоминал архимандрита Рафаила.

Первое православие - "охранительное".

Оно самое многочисленное. Охранительным я его назвал потому, что христианство, по мнению представителей этого течения, нуждается лишь в консервации (сбережении) тех форм церковной жизни, которые нам достались по наследству. Поэтому "охранители" обращены в прошлое. В их сознании произошла музеефикация христианской Традиции. В основном, они защищают и исповедуют русское православие образца 19 века с его типичными чертами: монархизмом и богословской схоластикой прокатолического толка. Именно это православие рассматривается "охранителями" как эталон христианства. При этом с их стороны проявляется неодобрение к всевозможным "новшествам", в которых "охранники" подозревают ересь и "подрыв основ православия". Ярким представителем этого православного течения является арх. Рафаил (Карелин), заявивший о себе серией брошюр направленных против "модернистов": Кураева и Осипова. Этим же течением вдохновлено движение за отмену ИНН. Для некоторых христиан этой группы характерна демонизация компьтерных технологий, вера в скорый конец света. Все это порождает некоторую замкнутость этого движения по отношению ко внешнему миру, а иногда и враждебность. "Православный романтизм", как это понятно, я отношу к достоянию этой группы.

Второе православие представлено "Парижской школой".

Оно довольно малочисленно. Порождено в эмигрантской среде, покинувшей Россию после Революции. Основная цитадель - Парижский институт св. Сергия Радонежского. Встретившись с инославным западом многие эмигранты вдруг осознают Православие как "вселенскую истину" (Н. Струве). Они безболезненно расстаются с монархизмом Русской Церкви и полностью переосмысливают православную богословскую традицию 19-го века, ориентируясь в своей работе на ранневизантийскую патристику. Яркими представителями Парижской школы стали историки Церкви - И. Мейендорф и Г. Флоровский, А. Карташев, литургист А. Шмеман, философ и педагог прот. Зеньковский, историк богословия В.Н. Лосский и другие. В отличие от "охранителей" эти люди заговорили с чуждым им миром и чуждой эпохой на понятном языке. В то же время в их работах сильна аппеляция к святоотеческому наследию. Эмиграцию парижская школа восприняла как "миссию", отсюда миссионерская направленность всей их деятельности: основание богословского института в Париже, семинарии в США. В русле традиций этой школы развивается деятельность д. А.Кураева.

Третье православие - неоправославие (термин В.В. Бычкова).

Зародилось на рубеже 19-20 веков. Во многом своим возникновением обязано кризису православной мысли, завершившемуся к 1917 году. Главным вдохновителем неоправославия стал философ В.Соловьев, развивавший идеи Третьего Завета, Вселенской Церкви, Вечной Женственности Божества. Позже в этом же русле творили вдохновленные им мыслители: С. Булгаков и П. Флоренский, Н. Бердяев, внесшие в историю мировой мысли софиологию, учение о свободной теургии и др. идеи. Во многом их метод философствования был схож с методами немецкого идеализма начала 19 века. Отсюда умозрительный характер их творчества, тяготению к построению универсальных мировоззренческих систем. В отличие от "охранителе", для представителей неоправославия характерна устремленность не в прошлое, а в будущее, к неизведанному. К их идеям настороженно относятся представители Парижской школы, и абсолютно не принимают "охранители". По мнению авторитетного историка искусства В.В. Бычкова именно неоправославие сможет пережить кризис современной Культуры и открыть миру новые горизонты духовности.

Теперь, надеюсь, несложно понять, что моя критика носит локальный характер. Она направлена не на Православие вообще, как это хочет представить г-жа Изюмова, а лишь на отдельного представителя "охранительного" богословия, которому симпатизирует сама критикесса. Слишком многое совершенно необоснованно критиковал сам архимандрит, слишком мало было тех, кто пытался его остановить. Поэтому я взялся за перо.

Что касается тех мотивов, которые приписывает мне г-жа Изюмова - желание "лягнуть православную Грузию", выразить непочтение священному сану, запутать читателя, и, наконец, "поиздеваться над Церковью в лице ее служителей" - то останавливаться на них не имеет смысла, так как эти цели я не преследовал. Единственное, что угадала Нина Изюмова в моей статье, - мою боль за поруганное архимандритом искусство. Неблагодарность, которой арх. Рафаил отплатил романтической литературе, сформировавшей его стиль, а заодно и школьным учителям-словесникам, которые его учили, не красит православного, а тем более, священника со стажем.