Начало: Тексты, справочники и документы	Первая страница Святоотеческое наследие Разные тексты Свт. Филарет (Дроздов) OrthodoxyLib Православный интернет Евангельский синопсис Духовные стороны Добротолюбие избранное Пролог в поучениях День за днем Церковный календарь

Пушкинское стихотворение "Демон" предельно ясно обнажает основную коллизию современной православной духовности: мир и человек стали камнем преткновения, разделяющим общество и Церковь по сей день. Коллизия самого стихотворения проста: в душе героя сталкиваются противоречивые чувства - любовь и открытость навстречу всем "впечатленьям бытия" с презрением, клеветой и насмешкой по отношению к бытию. Два полярных взгляда на мир и жизнь не могут ужиться в одном сердце. "Злобный гений", которому герой приписывает все, что его терзает, отрицает любовь, свободу, прекрасное, "вдохновенные искусства", "взоры дев"… Все "впечатления бытия" осмеяны, "во всей природе" не нашлось ничего, что можно было бы благословить…

Точка зрения пушкинского "злобного гения" сегодня присутствует в православной среде. О ней писали и продолжают писать. В частности, Василий Розанов в своей нашумевшей статье "Русская Церковь" отмечал существенное для нашего православия отличие между словесным исповеданием веры и ее воплощением. Розанов замечает, что, формально отказавшись от монофизитства, Церковь на деле оказалась склонной к нему. Утверждая полноценность человека во Христе, говоря о высоте, на которую Бог поднял человека своим воплощением, Церковь исповедует православие. Но в церковном быту "физис" (душевно-телесная составляющая человека, реальность которой во Христе так защищала Церковь) не в чести. Все, что за пределами Церкви (мира духа), считается недостойным и даже мешающим на пути к главной цели - выходу из мира, приобщению к горнему. На деле это благое и духовное намеренье, ведущее человека прочь "из мира сего", имеет и обратную сторону. Напряженность внутренней жизни оборачивается упадком жизни внешней. Верующий не может и не хочет реализовать себя по эту сторону бытия, которое кажется ему лишь "тенью грядущих благ", завесой, скрывающей Истину. Обесцененная религией жизнь кажется тусклой, не стоящей внимания по сравнению с горним светом Царства Божьего. Такое мироощущение имеет свои последствия. С горечью Розанов пишет о традиционном для верующей России небрежении семейными отношениями: "Свет младенца, радости родительские, теплота своего угла, поэзия родного крова - все это непонятные русскому (кроме образованных, атеистических классов) слова…" (см. Прим. 1). И это легко объясняется аксиомой православного мышления - монашеский путь выше брака, чище и духовнее, ибо "неженатый заботится о Господнем, как угодить Господу; а женатый заботится о мирском, как угодить жене" (1Кор.7:32), и вообще - "хорошо человеку не касаться женщины" (1Кор.7:1). Так стоит ли уделять много внимания тому, что не приближает нас к Господу?

Таким образом возникала иерархичность бытия: каким-то сферам приписывалась большая степень близости к Богу, благодати и смыслу (монашество), каким-то - меньшая (семья) (см. Прим. 2). Языческая антитеза "духовность - профанность" оказалась востребованной и в христианстве. Безусловной близостью к Богу наделялась Церковь и мир церковной культуры. За оградой Церкви начиналась область "человеческого" (телесно-душевная жизнь) и демонического. Если последняя встречала выражено негативное отрицание со стороны Церкви, то первая - сдержанное. Иногда церковный негатив распространялся на все, что лежит за пределами храма. В таких случаях область облагодатствованного бытия предельно суживалась, область демонизированного - предельно расширялась. Здесь религиозное сознание выступало в своей максималистской форме, деля все явления на "черные" и "белые", не допуская "полутонов" или иных "тонов". Именно такой "черно-белой" книгой является работа архимандрита Рафаила (Карелина) "Скрытый демонизм"

Резко очерчивая границы Божьей благодати Церковью (или даже ее частью), религиозные максималисты разворачивают открытую борьбу против остального "демонического" мира, который "стал нашим миром" (арх. Рафаил (Карелин). Указ. соч.) Многовековая охота на ведьм стала возможной именно благодаря религиозному максимализму, достигшему наивысшей точки кипения, когда мир (мирское) видится воплощением зла и греха, когда граница между демоническим и человеческим исчезает, когда демоническое и человеческое отождествляются. "Демонический мир настолько близок нам, что дистанции между ним и современным человечеством почти не существует", - пишет архимандрит. В другом месте он еще более усугубляет картину, погружая в дьявольскую бездну не только мир, но и человека: "Но демонический мир - мир зла и лжи, мир ненависти к Богу, мир разрушения и хаоса, мир отчаяния и смерти - настолько слился с содержанием нашей души, с нашими страстями: гордыней и жаждой разрушения, со стремлением найти счастье в грехе и выпить чашу этого яда до дна, что мы уже перестали понимать, где граница между человеческим и сатанинским". Человек в представлении архимандрита наделяется поистине шекспировскими страстями. Каждый из нас - Федор Карамазов, лелеющий в душе идеал Содома, лермонтовский Демон, у которого "само имя "Бог" вызывает припадки злобы, похожие на приступы пароксизма". "Где здесь место для демона, - окидывая взглядом падший мир, патетически вопрошает арх. Рафаил, - когда человек сам становится архидемоном?"

Зло настолько разъело человеческую природу, что, по мнению архимандрита, даже Церковь не всегда в состоянии исцелить человека. Лишь немногим удается выбраться из моря "грязи, извращенной чувственности, цинизма и утонченно-дикого разврата", которому подобна наша жизнь. Взглядом патологоанатома смотрит на входящих в храм людей архимандрит Рафаил, ведь в большинстве из нас он видит лишь "гниющие трупы", которые своим пребыванием в Церкви превращают ее в "морг". Увы, "лечебница", какой была Церковь все это время, стала "моргом", в пустоте которого посреди катафалков бродит о. Рафаил. Исцеление уже невозможно! Смертью охвачено все! Демон торжествует везде, даже в Церкви!

Отрицание человека, естественно, распространяется и на созданный им мир. Поистине, как этот "архидемон" может создать что-нибудь, стоящее благословения о. Рафаила? В книжке архимандрита в сбивчивой последовательности "разоблачается" и отрицается вся европейская Культура, созданная в последние два века. Сложно сказать, почему о. Рафаил ставит размашистый архимандритский крест именно на последних двух веках. Этого он не объясняет.

В своей критике архимандрит не особенно часто прибегает к цитатам из критикуемых им авторов, "разоблачаемые" явления тоже рисуются довольно однобоко, и что примечательно, с худшей стороны. Так, например, критикуя экзистенциализм вообще, о. Рафаил касается лишь атеистического течения этого философско-культурного направления, игнорируя остальные. Подобное освещение экзистенциалистской проблематики заслужило вполне справедливую оценку со стороны профессионалов - "двойку" по философии уже на первом курсе среднего гуманитарного факультета" (А. Непомнящий. Православие и рок-культура).

В глазах архимандрита плох не только экзистенциализм, плохи и другие философские течения, плоха философия как таковая. "Философия не дала ни одного ортодоксального православного философа" - пишет архимандрит. И он прав! Если считать православием мировоззрение самого архимандрита Рафаила, то, конечно, взгляды А. Хомякова, Е. Трубецкого, В. Зеньковского, С. Франка и многих других отечественных мыслителей - это нечто "неправославное". Вина и отступление этих людей состояли в том, что демона они "не пускали в гостиную", другими словами, не сосредотачивали на нем свое мышление, как это делает архимандрит Рафаил. Отсюда приговор - русские философы "сделали… для Православия больше зла, нежели добра".

Философия, которая на самом деле является "интеллектуальной наркоманией", виновата в том, что не ставит человека один на один с космическим злом, не обращает его взгляд в сторону демонического мира. Она является "способом изгладить из сердца и ума человека память и представление… о демоне". Другими словами, философии не удалось стать демонологией. А ведь это единственное, что могло бы ее оправдать в глазах о. Рафаила!

Вообще, значение демона и демонического ("космического зла") весьма велико в мировоззрении арх. Рафаила. В этом он единодушен со Шпренгером и Инститорисом - авторами "роковой книги Средневековья" (С. Лозинский) - "Молота Ведьм". Похоже, архимандрит поддерживает известный католический софизм - вера в Дьявола есть лишь обратная сторона нашей веры в Бога.

Однобокость и поверхностность сквозит не только тогда, когда архимандрит говорит о философии. Например, критикуя литературные течения 19-го века, о. Рафаил путает термины, демонстрирует полное незнание сущности описываемого явления. Он пишет, что романтизм ("культ страстей… темное влечение души… пошлость") сменяется натурализмом ("культ плоти и крови, торжество и радость при мысли о том, что ты только кусок грязи"). О. Рафаил не видит разницы между "натуральной школой", завершившей романтизм в России, и собственно "натурализмом" - французским литературным течением второй половины 19-го века, отделенным от романтизма десятками лет. В лоне "натуральной школы" написаны первые стихотворения Некрасова, "Бедные люди" Достоевского, "Запутанное дело" Салтыкова-Щедрина - произведения, напрочь лишенные какого бы то ни было "культа плоти и крови", а уж тем более "радости и торжества". Переписка Макара Девушкина и Вареньки - это отнюдь не "описание свинарника", как бы этого не хотелось арх. Рафаилу. То же самое можно сказать и о романах французских "натуралистов" Э.Золя и братьев Гонкуров.

Минуя реализм (крупнейшее литературное направление 19-го века, о котором архимандрит даже не упоминает!), о. Рафаил сразу же переходит к критике декаданса. Без сожаления отдав его на откуп демонам, в подтверждение своей мысли архимандрит цитирует стихотворение Александра Блока "К Музе", в котором он увидел обращение к сатане:

Знает ли архимандрит о блоковском цикле "Стихов о прекрасной Даме"? Наверное, знает. Но упоминание об этой стороне творчества Блока невыгодно архимандриту - оно разрушит стройную картину демонического мира декаданса, столь дорогую его сердцу. Не хочет он замечать и метущегося состояния героя в стихотворении "К Музе" - "Для иных ты и Муза, и чудо/ Для меня ты - мученье и ад". Не потрудился он взглянуть и на даты написания цикла "Страшный мир", откуда взято стихотворение "К Музе". А они бы многое объяснили в настроении этого лирического сборника: Александр Блок писал эти стихи с 1906 по 1917 годы - во время Первой мировой войны, революции и развала империи. Отсюда и "роковая погибели весть" и "поруганье заветов священных" и все то, что так пугает архимандрита Рафаила.

Только раз о. Рафаил сменяет гнев на милость, и то лишь для того, чтобы втоптать в грязь национальное достояние. Из сборища "извращенцев, душевнобольных, психопатов, считающих себя гениями" (так он отзывается о писателях) архимандрит выделяет… Анатоля Франса, у которого "иногда проскальзывало больше понимания недоступных тайн духа, чем у так называемых христианских писателей-моралистов". К последним о. Рафаил относит классиков русской и мировой литературы - Достоевского, Толстого, Данте.

И вообще, читать художественную литературу, созданную в "грязном болоте" богемы, греховно, ведь "через мирскую литературу человек мысленно совершает все виды греха". И никогда архимандриту, который убежден, что "литература… не учит жизни", не понять пронзительных строк "Баллады о борьбе" Владимира Высоцкого:

Архимандрит в своем "анализе" внецерковного пространства почему-то сосредоточен на крайностях и неудачах, которые он там обнаруживает. Причем эти сугубо частные промахи и неудачи он склонен считать проявлением тотальной ошибки, всеобъемлющего зла, лежащего в фундаменте светской культуры. Так, рассуждая о психологии, он останавливается только на психоанализе Фрейда. И, соответственно, анафема Фрейду плавно переходит в отрицание всей психологии. Рассматривая культурные течения, о. Рафаил выявляет особое пристрастие к 20-му веку. Он как бы спешит расстаться с классикой 19-го века (напоминаю, что о существовании чего бы то ни было до 19-го века из книги о. Рафаила читатель не узнает), чтобы поскорей перейти к не столь безупречному 20-му веку: "Экзистенциализм и сюрреализм возникли не на пустом месте. Это один из завершающих этажей здания культуры, которое построили предыдущие поколения". Соответственно, это дает повод произнести анафему всей культуре: "Демонический импульс был заложен уже в основание этого здания". Архимандрит, наверное, не подозревает, что в основание европейской культуры, на самом деле, положен христианский импульс, что вся европейская литература и искусство выросли при храме. Достаточно вспомнить первого литератора Европы - Данте. То отношение к женщине, которое культивирует Данте, отношение религиозного поклонения, воспитано традицией почитания Богоматери. И до христианства ничего подобного в мировой литературе не было. Но что до этого о. Рафаилу, живущему в мире житий, где женщина обычно представлена как одно из препятствий, которое благочестивому аскету надо преодолеть?

В своем эссе архимандрит открыто признается, что все свои многочисленные книги он написал без вдохновения. Но это воспринимается им как достоинство! Разве может христианский пастырь испытывать вдохновение, это ужасное "состояние демонической медиумичности"? Не отсюда ли вся тоска его "Скрытого демонизма", вся сухость и бледность его языка, все то мироотрицание, которое о. Рафаил успел скопить за годы своего монашеского подвига?… "Он вдохновение презирал"… поистине, эти пушкинские строки можно отнести к арх. Рафаилу!

В своей работе о. Рафаил не отказался от характерной для него тенденции ультраправославия и опять занялся чисткой церковного двора. Общеизвестно, что православие архимандрита настолько канонически и догматически выверено, что даже московские профессора не в состоянии ему соответствовать. В "Скрытом демонизме" Карелин снова выступает в роли духовного жандарма, с той лишь разницей, что на этот раз он позволяет себе критические замечания в адрес официально чтимых святых! "Убедительно" доказывая в трех абзацах, что от науки в этом мире произошел только вред, о. Рафаил, ни мало не смущаясь, приводит следующие, показательные с его точки зрения, примеры:

"Пример ученого, пытающегося богословствовать, это священник Павел Флоренский или архиепископ Симферопольский Лука (!). Их мысль постоянно ищет материального субстрата, на который она могла бы опереться; вместо полета веры - костыли доказательств, попытки создать условия, в которых можно было бы провести и повторить духовный опыт, как научный эксперимент; и именно поэтому - странный для духовных лиц интерес к спиритизму и парапсихологии".

Здесь не столь важно то, что оба критикуемых ученых - лица намного более талантливые и авторитетные, чем сам арх. Рафаил. Учитывая нелюбовь критика к литературе, он вряд ли догадывается, что в данной ситуации выглядит точь-в-точь как известный персонаж басни "Слон и Моська". Такие высказывания лишь вскрывают мотивы написания книжек, подобных "Скрытому демонизму", а также многое говорят о внутренней культуре их авторов. Но! Безапелляционное утверждение того, что у святителя Луки, канонизированного в 1995 году Украинской православной церковью, наблюдался интерес к спиритизму и парапсихологии, чрезвычайно смело! Очевидно, Синод Украинской православной церкви не смог рассмотреть в святителе того, что узрел в нем с кавказских высот орлиный глаз арх. Рафаила.

Разумеется, всей этой культурной вакханалии, всем этим "несоответствиям" и "искажениям" архимандрит противопоставляет одно средство - религию. Потоптавшись в двух-трех абзацах по протестантизму и католицизму, о. Рафаил указует путь, истину и жизнь - Восточное православие. Однако при всей кажущейся правильности и "православности" этой точки зрения, как-то совсем нерадостно воспринимается такой итог. Православие почему-то оказывается единственным не помятым бульдозером критики местом. Такое несправедливое исключение подрывает авторитет самого критика, превращает его в заурядного кулика, который свое болото хвалит. Если вера в объективность критической оценки подтачивалась с первых страниц "Демонизма", то в конце, после пропетой осанны Православию, она просто рухнула.

На самом деле, повод для критики в адрес Православия книга арх. Рафаила все-таки дает. Самим фактом своего существования. Яма, вырываемая веками между обществом и Церковью, доблестно продолжает углубляться силами "церковных" писателей. Выгнав из храма философов, психологов, ученых, писателей, художников и музыкантов, архимандрит Рафаил рискует однажды, низведя очи долу, увидеть в своем храме пустоту, огромную, бездонную и холодную, как межзвездное пространство…

Примечания:

1. В.В. Розанов. Русская Церковь// Религия. Философия. Культура. - М., 1992, с. 301

2. Семейные отношения, как область телесно-душевного, находили сдержанный отклик в церковной среде. На средневековом Западе, благодаря бл. Августину, они были расценены как необходимое зло: являясь "передатчиком" первородного греха, они, тем не менее, служили продолжению человеческого рода. В Восточной Церкви на брачные отношения смотрели с боязнью, спеша предупредить мирян об "опасности" слишком ярких чувств в браке. В обоих случаях - и на Востоке, и на Западе - акцент делался на чисто "функциональном" аспекте брака - деторождении.

"Хотя каждый из нас испытывает подчас очень сильное влечение нашей природы к удовольствиям, которые доставляет супружеский союз, при этом, однако, дорогие, надо помнить вот что: Бог сотворил людей разного пола и определил между ними супружеские отношения не для возбуждения и питания плотских вожделений, но исключительно для рождения детей, для распространения и умножения человеческого рода" (арх. Кирилл. О грехе плотской нечистоты// Время покаяния)

"Закон же Божий, закон природы таков: …взаимный союз устанавливается не для временного наслаждения, а во имя исполнения воли Божией, во имя великого и святого долга - устроения семьи и деторождения" (прот. Сергей Четвериков. Путь чистоты).

Чувственная, неутилитарная сторона брака отодвигалась, как нечто второстепенное, и даже мешающее достижению главной цели христианина - приобщению к сугубо духовному Царствию Божию. В некоторых случаях неприязнь к "нефункциональной" стороне брака, к любви, прорывалась наружу, и тогда она открыто называлась грехом, нечистотой.

"…супруги "должны убегать плотской нечистой любви"... "Чувствительное и любящее сердце надобно возвысить от любви естественной к духовной, чтобы оно, погружаясь в связи семейные, не погрязло совсем в одной естественной любви" (свят. Филарет (митр. Московский). Как создать православную семью).

Или более определенно и грубо, уже безо всякого фигового листика "духовной любви": "Сладострастие, которое сейчас развивается и поощряется на основе интимной супружеской жизни, - это есть греховное состояние, потому что Богом были установлены такие отношения мужчины и женщины, чтобы умножать род человеческий, рождать детей. В благочестивых семьях муж и жена жили как брат с сестрой, когда считали, что количество детей уже достаточно, а под старость лет принимали монашество" (прот. Евгений Шестун).

В результате этого дружно повторяющегося в веках неодобрения "естественной любви" брак, семья в Православии стали пониматься, по точному замечанию В. Розанова, как "голое и безлюбовное размножение, ряд случек самца и самки для произведения "духовных чад Церкви". Судя по тому, как смотрят на брак современные иереи, такое представление им кажется вполне благочестивым.