Начало: Тексты, справочники и документы	Первая страница Святоотеческое наследие Разные тексты Свт. Филарет (Дроздов) OrthodoxyLib Православный интернет Евангельский синопсис Духовные стороны Добротолюбие избранное Пролог в поучениях День за днем Церковный календарь

Сегодня мы начинаем серию бесед, объединенных одной общей темой - об основах духовной жизни. Конечно, тема эта очень широкая, глубокая, и я не претендую на то, чтобы лучше святых отцов изложить это жизненно важное учение, но желаю лишь, подчеркивая основные моменты, во всем следуя святым отцам, так сказать, ввести вас в курс дела. И ни в коем случае не следует думать, что мои беседы могут заменить чтение Добротолюбия и творений таких святых отцов, как святитель Игнатий, авва Дорофей или Иоанн Лествичник. Цель моих бесед - сориентировать вас в этом святоотеческом чтении, в этом теоретическом руководстве. Опираюсь я прежде всего на сочинения русских духовных писателей, живших в более близкое к нам время (хотя, безусловно, не только на них), как-то: на беседу преподобного Серафима Саровского "О цели христианской жизни", на творения святителя Игнатия Брянчанинова, - поскольку эти люди подводили своего рода итог. Надо сказать, что учение таких подвижников, как преподобный Серафим Саровский или святитель Игнатий, нисколько не выходит из русла древнего православного аскетического и нравственного предания, идущего от апостолов, но представляет собой его интерпретацию, осуществленную с одной лишь целью - применить его к современному человеку, напомнить те истины, которые содержатся в апостольском Предании с самого основания Церкви Христовой. Святитель Ириней Лионский говорит, что святые апостолы вложили в Церковное Предание совершенно все христианское учение, всю полноту своих знаний, наподобие того, как богатый человек кладет в свою сокровищницу все, что имеет. Поэтому ничего принципиально нового в Православной Церкви не появляется. Если пользоваться языком современным, общепринятым, Православная Церковь сугубо традиционалистская. Может возникнуть что-либо новое лишь по форме, допустим какое-то новое молитвословие. Будет написан, например, канон Божией Матери (я имею в виду канон, читаемый во время богослужений или келейно), но по сути в этом каноне, если он является истинно православным молитвословием, должно содержаться то же самое учение о Божией Матери, какое было известно христианам первого столетия - ученикам святых апостолов. Таким образом, по содержанию, по сути своей учение Церкви с апостольских времен пребывает неизменным. Это, так сказать, основной принцип существования именно Православия, отличающий его от других христианских вероисповеданий. Причем не только догматическое учение, например о бытии Божием, или о строении человека, или о будущей жизни и т.д., преподано нам с апостольских времен и в первую очередь самими апостолами, но и учение нравственное. Преподано оно через Священное Писание и устное Предание, которое постепенно в течение веков было записано святыми отцами. Повторю, ничего нового в Православной Церкви не появлялось и не появляется. Святитель Игнатий по сравнению, скажем, с древними отцами, например с Григорием Синаитом, жившим в XIV столетии, или Симеоном Новым Богословом, жившим в X столетии, или Иоанном Лествичником, жившим в VI столетии, и др., по сути ничего нового не сказал, он просто постарался приспособить неизменные принципы нравственной жизни к жизни своих современников, как, впрочем, делали и Григорий Синаит, и Симеон Новый Богослов. В сущности же учение святых отцов представляет собой то же самое апостольское учение. Вот как нужно относиться к Священному Преданию.

Когда святые отцы рассуждают о таких вещах, о которых не говорится в Священном Писании, например: о борьбе с помыслами, о молитве Иисусовой (на эту тему написано много книг), о значении поста, - то лишь с поверхностного взгляда все это кажется нам неизвестным и чем-то новым. Только Евангелие и апостольские послания представляются нам точным учением, а все остальное - каким-то эфемерным, как будто бы не имеющим четких границ. На самом деле это не так. Святые отцы излагают четкое и ясное учение, и потому люди, находящиеся в лоне Православной Церкви, имеющие духовный опыт, где бы и когда бы они ни жили - в России или в Америке, в XX-ом, XIX-ом или X-ом столетии, - все они имеют замечательное единство мысли, связанное именно с тем, что живут они одним и тем же нравственным преданием. Святитель Игнатий на этот счет замечает, что сам он в юности, читая святых отцов, обнаружил среди них удивительное единство мысли, которого не встречал раньше, при чтении неправославных духовных писателей. В его время была очень большая мода на разных западных мистиков: их переводили, читали, в особенности образованный класс, и считали их учителями духовности. Назову некоторых: Фома Кемпийский, Арндт, Якоб Беме и другие - протестантские и католические мистики. И среди них святитель Игнатий увидел разницу во взглядах, а среди святых отцов - удивительное единство. Я думаю, что те из вас, кто интересуется аскетической литературой и читает ее, также замечали, что и у святителя Игнатия можно встретить то, что ты прочитал ранее, скажем, в беседе Серафима Саровского или в сочинениях Симеона Нового Богослова и др. Стиль, конечно, отличается, но по мысли, по содержанию - как будто написал один и тот же человек. Справедливо на этот счет сказал Екклесиаст: "Слова мудрых - как иглы и как вбитые гвозди, и составители их - от единого пастыря" (Еккл.12:11), то есть единый Пастырь Господь через разных людей составляет богодухновенные книги Священного Писания, а также вдохновляет святых отцов на составление как догматических, так и нравоучительных книг, объясняющих Священное Писание и излагающих Священное Предание. Более того, хотя Священное Писание является центральным, ключевым, наиважнейшим источником, содержащим христианское учение, но в то же самое время вне контекста Священного Предания правильно понять его невозможно - обязательно запутаешься как в вопросах догматических, так и в аскетических или нравственных. Конечно, человек, имеющий здравый смысл, чистоту ума, даже о том предмете, о котором Священное Писание, казалось бы, говорит очень кратко и неясно, способен сделать правильный вывод. Но мы такой чистоты ума не имеем и потому нуждаемся в знакомстве со Священным Преданием. Как трудно человеку простому, недуховному заключить из Священного Писания о том, например, каково бытие Пресвятой Троицы и как воплотился Сын Божий! Такой человек не сможет, читая Евангелие, прийти к правильному выводу, он нуждается в объяснении святых отцов. Так же и в нравственном отношении: когда мы думаем о том, как исполнить ту или иную заповедь, становится ясно, что нам невозможно, не прибегая к разъяснению святых отцов, на деле ее исполнить; хотя, еще раз подчеркиваю, человек духовный, человек с чистым умом мог бы обойтись и без этих комментариев, как, собственно, и обходились без них святые отцы, руководствовавшиеся одним только Евангелием (например, в монастырях Пахомия Великого за первые три года пребывания в обители выучивали наизусть Евангелие и Псалтирь, так что каждый инок, знавший их на память, в нужный момент вспоминал из них какие-то изречения и ими руководствовался). Потому, когда мы читаем писания святых отцов, например, о борьбе с помыслами или о значении поста и о том, как его проходить, и, не встречая того же в Священном Писании, воспринимаем написанное как нечто новое, то нам лишь с поверхностного взгляда представляется оно таковым. На самом деле аскетические, нравоучительные творения святых отцов содержат в себе, во-первых, как я уже сказал, Предание, вне которого трудно, на практике почти невозможно правильно понять Священное Писание, а, во-вторых, еще и непосредственный опыт исполнения на деле тех или иных заповедей. Проведу следующую аналогию между догматическими и нравственными творениями святых отцов. Догматические творения содержат опыт высшего богообщения. То есть святые отцы, рассуждая о Боге, не только излагают и объясняют апостольское Предание, но и привлекают свои собственные переживания общения с Богом. Они говорят об этом как люди, обладающие точным знанием, на опыте "знакомые с Богом" (простите за такое невозвышенное выражение). Потому они и рассуждают о Нем с совершенной уверенностью. Так и в нравственном отношении: отцы не только защищают Предание святых апостолов, но и присоединяют к нему собственный опыт, - естественно, если он правильный и если он совпадает с апостольским Преданием (точно так же опыт святых отцов, раскрывающий, скажем, учение о Боге, как опыт правильный, совпадает с опытом богообщения святых апостолов).

Такое довольно пространное предисловие я делаю потому, что сейчас коснусь предметов, которые как будто не содержатся в Евангелии; и получится, что, для того чтобы исполнять Евангелие, надо будто бы приниматься за изучение каких-то совершенно посторонних предметов. Однако предметы эти совсем не посторонние. Сейчас нам трудно различить, где излагается непосредственно апостольское Предание, а где - присоединенный к нему опыт самих святых отцов. Все это естественно соединилось, срослось и стало настолько близко друг к другу, что сейчас уже невозможно отделить одно от другого. Дело в том, что в первые века Христианства - в I, II, III и, может быть, в IV столетиях - христиане, дорожа тем, что передали святые апостолы, многие вещи передавали устно - из поколения в поколение, и истинные христиане не вносили в них никаких искажений. Однако начиная с IV столетия, по преимуществу, это устное предание святыми отцами постепенно было записано, и теперь мы собственно устного предания не имеем, но оно стало для нас письменным, по форме святоотеческим. И нам уже практически невозможно отличить, что в нем непосредственно апостольское, а что святоотеческое. Мы лишь знаем, что по сути своей, по духу все это - апостольское и что у святых отцов не было и не могло быть иного опыта, кроме такого, какой был у апостолов, - разве что опыт святых отцов не обладает той же духовной глубиной, что естественно, так как с апостолами сравниться трудно. Но все же некоторые из угодников Божиих сподоблялись такой обильной благодати, таких глубоких духовных переживаний, какие были и у святых апостолов, например преподобный Симеон Новый Богослов или, у нас в России, преподобный Серафим Саровский и, может быть, некоторые другие.

Теперь я хочу перейти к главной теме нашей сегодняшней беседы - о средствах, которыми располагает христианин для борьбы с грехом, ибо духовная жизнь - это прежде всего борьба с грехом. Некоторые, приступая к духовной жизни, по наивности своей предполагают, что все у них будет "в розовом" или "голубом свете" и что они с каждым днем будут становиться все более и более духовными. Они, мол, начнут молиться, Господь пошлет им благодать, даст смирение, исцелит от всех страстей, и, таким образом, они постепенно все больше и больше будут сподобляться Божественной благодати. На самом деле это не так. Когда человек именно серьезно, а не мечтательно начинает духовную жизнь, завязывается жестокая борьба, в первую очередь с самим своим естеством, потому что не будь наше естество падшим - и сами демоны не могли бы нас искушать. Святые отцы считают, что у человека есть три врага: первый - это собственная плоть, или собственное падшее естество (говоря широко, не только плоть, но и душа наша, конечно, также заражена грехом), второй враг - дьявол и третий - мир. Но, повторю, не будь наше естество падшим - ни дьявол, ни соблазны мира не могли бы никак на нас подействовать. Итак, приступая к духовной жизни, мы начинаем борьбу с этими тремя жестокими, беспощадными врагами. Дьявол иногда искушает нас непосредственно, иногда возбуждает к сопротивлению нашему доброму, благому намерению наше естество, а иногда действует через мир, то есть либо причиняет какие-нибудь скорби, либо, наоборот, притягивает к себе соблазнами и отвлекает от спасительного подвига. Духовная жизнь - борьба. Святым отцам это казалось настолько очевидным, что они говорили так: "Кто не в борении, тот в прелести". Иными словами, кто не ведет духовной борьбы, тот на самом деле прельщен дьяволом. Именно в борьбе, тогда, когда мы ведем себя достодолжно, мы и сподобляемся Божественной благодати. Подчас эта борьба бывает мучительной, порой такой страшной, что человек, как ему кажется, находится на грани гибели, хотя невидимо благодать Божия его хранит. Есть такое повествование. Один послушник пришел к своему старцу и говорит с ужасом: "Отец, ты слышал, война началась?" Подвижник же отвечает: "Что мне война, у меня каждый день война". То есть у подобных людей иногда бывает такая жестокая борьба, что они даже смерти не боятся, потому что каждый день переживают тысячи смертей. Нужно помнить это и не ожидать легкой жизни. Действительно, если речь идет о спасении или гибели, о вечном блаженстве или бесконечных муках, то неужели все должно легко даваться? Разве в жизни что-то доброе, что-то ценное дается без усилий? Чем дороже вещь, тем больше необходимо потрудиться, чтобы ее приобрести, - это все знают, но касательно духовной жизни почему-то бытует мнение, будто бы здесь все должно получаться без особого труда, будто духовная жизнь - это нечто эфемерное. Часто такое впечатление создается у людей по той причине, что они принимают за духовную жизнь чтение книг. Как вы знаете, я даже настаиваю на том, чтобы читали святоотеческую литературу, однако чтение - это не духовная жизнь, это только подготовка к ней, читаем мы ради того, чтобы исполнять. Некоторые же люди, располагающие свободным временем и пребывающие порой в праздности, читая книги святых отцов, мечтают о подвигах, о какой-то молитве, о райском блаженстве и прочем и эти свои мечтания принимают за духовную жизнь. Иногда бывают и такие случаи. Когда человек приходит в монастырь и действительно погружается в духовную жизнь - в такую, какая она и есть, т.е. в борьбу, то эти мечтания он бывает вынужден оставить. Однако он настолько к ним привязан, у него настолько нелепое о них мнение, как о настоящей духовной жизни, что ему кажется, будто он ее потерял и будто он деградирует, потому что не имеет возможности праздно мечтать. Такие мечтания обычно сопровождаются большей или меньшей гордостью. Эта мысленная гордость услаждает, утешает человека, и ему представляется, что он живет духовной жизнью. Некоторые наши подвижники так боялись подобного отношения к святоотеческой литературе, что даже опасались издавать книги святых отцов. Например, преподобный Паисий Величковский очень боялся издавать Добротолюбие, так как думал, что люди, живущие в городе, по-настоящему не знающие подвижнической жизни, прочитав его, начнут мечтать и сделают себя наклонными к прелести или, может быть, подвергнутся ей. Надо помнить, повторюсь: "кто не в борении, тот в прелести". Книги мы читаем, чтобы исполнять.

Мирянам и монахам свойственна борьба разной степени и разного вида. У монаха это борьба больше внутренняя, нравственная, собственно духовная (хотя бывают, разумеется, и внешние скорби). Подчас она достигает такой интенсивности, что, подобно тому подвижнику, человек уже ничего внешнего не боится, телесные скорби ему даже кажутся избавлением от внутренней борьбы. Миряне же в основном испытывают скорби внешние. Но не нужно думать, что они приходят нечаянно, сами собой. Часто это также действие дьявола, возбуждающего против нас людей или подстраивающего обстоятельства так, чтобы мы были вынуждены терпеть какие-то лишения, например материальные, болезни и прочее.

Какими же средствами располагает христианин в этой настоящей духовной жизни? Прежде всего, святые отцы настаивают на том, что необходимо соблюдать пост. Хотя эта добродетель как будто бы не самая главная, поскольку таковой является молитва но в то же самое время пост представляет собой то охранение, которое в разной степени необходимо каждому. Не следует думать, будто мы можем обойтись без поста и будто это такая маловажная вещь, что позволительно ею совсем пренебречь. Рассуждая о посте, святые отцы говорят, что Адам согрешил через нарушение поста и поэтому был изгнан из Рая. Действительно, чем иным являлось запрещение Адаму вкушать от древа познания добра и зла, как не неким легким постом? Ограничение в пище - это и есть пост. Адам был изгнан из Рая, потому что согрешил нарушением поста, значит, только через его соблюдение мы можем войти в Рай. Под Раем в данном случае святые отцы имеют в виду не только будущую жизнь, но и вообще духовную жизнь. И ее необходимо начинать с соблюдения поста. Во-первых, это, конечно, общепринятые посты Святой Православной Церкви. Вы знаете, что по времени они занимают большую часть года: где-то более двухсот дней. Церковь, пусть иногда и легкими постами, такими, как Петров или Рождественский, но все же ограничивает нас в пище. Кроме того, постоянно являются постными днями среда и пятница. Также в Русской Православной Церкви существует обычай, которого нет в Восточных Церквях (однако я не буду обсуждать, где правильно, где неправильно; раз у нас существует такой обычай - будем его придерживаться без обсуждения), - поститься несколько дней перед Причастием. Получается, что человек, в особенности часто причащающийся, большую часть года проводит пусть в скромном, но воздержании. Что касается монашествующих, то у нас, опять же, в Русской Православной Церкви, они всегда воздерживаются от мясной пищи, хотя молочную в определенные дни употребляют. И это небольшое воздержание, некий скромный пост постоянно оберегает человека. В иных монастырях, скитах большую часть года воздерживаются и от молочной пищи, а в некоторых обителях вообще очень строго постятся. Правда, сейчас люди немощны не только душою, но и телом, поэтому на деле устав несколько ослаблен, но есть обители, в которых его придерживаются неукоснительно. Например, необычайно строгий пост соблюдают в лавре Саввы Освященного, который с непривычки едва ли можно выдержать. Устав ни в чем не нарушается, все делается именно так, как написано в Типиконе. Скажем, в Великий пост человеку даются в день пол-лимона, четверть кочана вареной капусты, без масла, и вода. Один русский монах, живший там в наше время, рассказывал, что поначалу он едва-едва мог есть эту пищу, и с гордостью прибавлял, что он прожил в лавре несколько месяцев. Там действительно чрезвычайно трудно. Также очень строго воздерживаются и в некоторых афонских монастырях.

Каково же значение поста, пусть даже такого скромного, какой мы способны понести? Пост несколько ослабляет плоть, ослабляет ее в такой степени, чтобы мы могли ею владеть. Бывают особые случаи, когда человек, если он более или менее крепок телесно, нуждается даже в более строгом воздержании в пище, чем предписывает устав. Это касается в особенности тех людей, которые подвержены блудной страсти. Надо сказать откровенно, что едва ли можно найти такого человека, который не подвергался бы в какой-либо степени искушению со стороны этой отвратительной страсти, и потому все мы нуждаемся в разумном воздержании. Мы все, бесспорно, дорожим своим здоровьем и боимся его потерять, но иногда оно бывает и излишним. Это излишнее здоровье само по себе добро, но, поскольку мы не умеем справиться с собой, оно становится для нас врагом, и тут мы должны себя несколько смирить. Благодати у нас мало, в особенности когда мы только приступаем к духовной жизни, а страсти чрезвычайно сильны, в частности страсти плотские, к каковым относят не только блудную страсть, но и гнев, а иногда в какой-то степени и уныние, лень, потому что эта страсть также часто возникает от пресыщения пищей. И если мы очень искренне, как нам кажется, хотим и на самом деле пытаемся только одной молитвой или покаянием избавиться от тех или иных страстей, то эта греховная сила, содержащаяся в самом нашем естестве, да еще из-за возбуждения этих страстей с какой-то особенной силой, оказывается намного могущественней, чем та малая благодать, которую мы имеем. И человек, самонадеянно думающий, что он сейчас помолится Богу и блудные искушения его оставят, но не прибегающий к воздержанию в пище, естественно, бывает побеждаем - иначе и быть не может. Преподобный Иоанн Лествичник говорит, что тот, кто желает победить блудную страсть и угождает своему чреву, подобен пытающемуся угасить огонь маслом, что, конечно, как вы понимаете, нереально. Но тут же сделаю оговорку: все это необходимо делать очень разумно, с осторожностью и желательно с совета духовно опытного человека, потому что одним постом также не угасишь никакую страсть. Часто причиной появления блудной страсти бывает гордость. Если человек подвержен гордости, то, хотя бы он и изнурил себя постом, это ему ничего не даст, а, может быть, даже вред принесет, так как от строгого поста гордость усилится: человек станет думать, будто бы он, так строго постясь, совершает нечто необыкновенное, и тогда страсть эта будет приводить его душу в еще большее возмущение. И все-таки тому, кто желает собой владеть, более или менее строгое воздержание в пище необходимо, за исключением людей чрезвычайно больных. Да и то редко встретишь человека, который вовсе не нуждается в посте, - таких почти нет. Бывает, что в отношении обычной трудовой жизни ты болен, немощен, а в отношении блудной страсти оказываешься совершенно здоровым. Преподобный Иоанн Лествичник говорит, что он видел людей, находившихся в тяжкой болезни или на смертном одре, однако мучившихся блудной страстью. Вот какова сила греха в человеке, вот как трудно бороться с этой возмутительной и омерзительной страстью! И происходит она не только от нашей плоти, но здесь имеет место, еще раз говорю, и действие дьявольское. Значит, для того чтобы даже сама молитва свободно в нас действовала, чтобы мы могли понуждать себя к тем или иным добродетелям, чтобы и само покаяние возникло в нашем сердце, требуется прежде всего некоторое воздержание, по крайней мере такое, какое предписано Церковью в святые посты. Без него обойтись невозможно. Кроме того, человеку живущему одиноко или боримому какой-нибудь страстью, в особенности блудной, а иногда и гневом или ленью (она часто бывает, повторю, от пресыщения), быть может, нужно воздерживаться несколько строже, допустим не вкушать мяса, и, конечно же, не пить спиртного. Последнее, как я как-то иронически замечал, хуже любого мяса, потому что оно хотя и производится из растительного сырья, из зерна например, но на самом деле может дать нашему организму столько энергии, сколько не даст никакое мясо. Вообще говоря, употребление спиртного в небольших количествах допустимо. В древности монахам во время бдения, после вечерни (вспомните, как мы на литии освящаем хлеб и вино), давался "укрух" хлеба и чаша вина. Этим они подкреплялись, ведь других бодрящих напитков в то время не было. Даже в Великий пост, в Великую Субботу, после Литургии совершается освящение хлеба и вина, без елея, ради того чтобы монахи могли поддержать свои силы. То есть елей не разрешается, а вино разрешается. Почему? Потому что это напиток, который, если правильно к нему относиться и употреблять его, конечно же, в умеренных количествах, очень подкрепляет и подбадривает человека, в особенности немощного. В небольших количествах вино является напитком, можно сказать, постным, а если ты злоупотребишь им, то оно будет "скоромней" любого мяса. Поэтому желающему воздерживаться нужно относиться к спиртному очень осторожно. И поскольку в наше время есть такие напитки, как чай, кофе, шоколад, какао, то я думаю, что в большинстве случаев спиртные напитки можно было бы заменить этими безвредными, - разумеется, если здоровье позволяет, потому что иному по каким-то причинам, по состоянию его организма они противопоказаны. Но в принципе это было бы лучше. Кроме того, у нас в России люди не умеют разумно относиться к алкоголю, не понимают, что можно выпить немного но пьют сколько есть денег или пока не выпьют все, что было в запасе. Это народный порок. Я не хочу осуждать всех русских людей, ведь у каждого народа есть какие-то свои недостатки, но пьянство, наклонность к спиртному, есть один из общеизвестных пороков нашего народа. Учитывая это, к употреблению спиртного нужно относиться с особенной осторожностью. Потому что если человек немного выпьет, тем более если он борим плотскими страстями, то это может произвести в нем такую бурю, что никакой молитвой не удержишь. Не знаю, сколько надо съесть мяса, чтобы получить такое же количество энергии, какое можно получить за полчаса, хорошо выпив. Помимо получения излишней энергии бывает еще и то, что человек, собственно, теряет контроль над своим сознанием и перестает собой владеть. То, чего он в трезвом состоянии не допустил бы даже в мыслях, под действием винных паров он способен свободно совершить на деле. Поэтому, говоря о посте, нужно прежде всего упомянуть о воздержании от употребления алкоголя. Если мы возьмем даже Священное Писание, то увидим, какие страшные грехи совершались под действием алкоголя. Например, Лот, упившись вином, совершил грех кровосмешения, и он сам не знал, как это произошло. Ной был осмеян своим сыном Хамом; хотя сам Ной и не был виноват, однако же подвергся осмеянию, позору именно тогда, когда по неведению, по незнанию, что такое вино (он в первый раз его делал), упился им. Во время празднования дня рождения Ирода был убит Иоанн Креститель; также естественно предположить, что на пиршестве Ирод потерял контроль над собою и поэтому сделал то, что он боялся сделать, будучи трезвым, т.е. казнил Иоанна Крестителя. Да и апостол Павел говорит: "Не упивайтесь вином, в нем же есть блуд" (Еф.5:18). Итак, пост предполагает в первую очередь воздержание от алкоголя, далее (теперь речь идет об особенном посте), - от мяса, также по совету духовника или старца некоторые могут воздерживаться и от молочной пищи, в особенности если человек испытывает какую-то внутреннюю борьбу. Конечно, в любом случае лучше было бы советоваться. Почему? Потому что иные люди берут на себя такой пост, в котором совсем не нуждаются. Например, я не понимаю, для чего тому, кто живет семейной жизнью и никаких необычных подвигов не несет, а начинать вдруг отказываться от мясной пищи. Чтобы взять на себя особенный, личный пост, сверх общепринятых, должно иметь на то какую-то причину, определенное тому основание. Строгость поста тоже должна быть соразмерна с испытываемой нуждой, то есть с тем, насколько сильна страсть, и с тем, конечно же, насколько крепко здоровье (последнее нужно учитывать обязательно). Кроме того, пост необходимо соблюдать и в отношении количества: можно объесться и кашей. Но в то же время нужно заметить, что очень большое значение имеет качество пищи - не только количество, но и качество. Мясная, молочная пища, а иногда и рыба даже в небольшом количестве приносят больше энергии, чем пища растительная. Естественно, что человек постящийся, чтобы подкрепить себя, порой ест по количеству больше, чем тот, кто употребляет скоромное. Поэтому на первом месте - ограничение себя в качестве пищи, я имею в виду ее, так сказать, скоромность, на втором - ограничение в количестве, на третьем - определенное время приема пищи. Причем, опять же, все должно быть разумно и в соответствии с состоянием здоровья, я говорю совершенно общие вещи и не хочу, чтобы кто-то сейчас без совета с духовником или, по крайней мере, самостоятельно не взвесив, сделал для себя какие-то конкретные выводы. Боюсь, как бы вы не приняли мои слова за руководство к действию и не начали усиленно поститься, а это, может, и не нужно. Я просто объясняю, почему важно воздержание в пище. Конечно же, нельзя есть слишком рано, или ночью, или поздно вечером, в особенности перед сном. Также надо учитывать свою загруженность, т.е. занятость и то, сколько сил ты предполагаешь потратить в течение дня на те иные свои дела, трудишься ли ты дома, или в монастыре, или на заводе. Ясно, что если даже крепкий, но занятый тяжелым трудом человек, например заводской рабочий, будет строго воздерживаться, то уже через неделю он просто не сможет работать.

Пост, в отличие от молитвы, не приносит мгновенного результата, но приносимый им результат выявляется постепенно. Посредством воздержания в пище человек приводит себя в некое особое состояние, и вот это собственное состояние ему и необходимо сохранять. Если я, скажем, сегодня ничего не ел, то сразу я не почувствую пользы от этого воздержания, ведь я должен плоть свою ослабить, вывести из нее некоторые вещества. Я говорю, конечно, не с точки зрения медицины, не приравниваю пост к каким-то диетам и т.п. Речь идет только об энергии, если хотите, даже о калориях, а не о каких-нибудь вредных, токсичных веществах - мы этого не касаемся. Пост не приносит мгновенного результата, следует иметь это в виду. Потому наивен человек, который, испытывая, допустим, сильную блудную брань, вдруг накладывает на себя пост и тут же заключает: "Вот, я целый день пощусь, и мне не помогло". Пользу от поста, от воздержания в пище он почувствует через какое-то время, в лучшем случае через неделю.

Далее, большой, значительной добродетелью, необходимой в духовной жизни, для того чтобы удерживать себя от тяжких, явных греховных поступков, является страх Божий. Эта добродетель тоже возникает не сразу, и над ней нужно трудиться. Иногда о страхе Божием говорят отдельно, иногда соединяют его с памятью смертной, с памятью о будущем Суде. Мне кажется, что правильнее было бы считать все это за одну добродетель, потому что как можно помышлять о вечности, не памятуя о смерти, и как можно, не думая о вечности, бояться суда Божия? Но размышление о смерти, память смерти, и у мирян, и у монахов также проявляется по-разному. Без сомнения, всякий христианин должен помнить о вечности, а если мы о ней не думаем, то почему считаем себя христианами? Мы обязаны о ней помнить: мы и ограничиваем себя во всем, и понуждаем себя к добрым делам ради вечной жизни, ради спасения души. Правда, некоторые могут возразить, что это унизительно, что нужно служить Богу бескорыстно и совершенно не думать ни о какой награде. Я с ними согласился бы, если бы это были люди, достигшие высочайшего духовного преуспеяния, такие, как Антоний Великий. Он действительно имел право сказать о себе так: "Я уже не боюсь Бога, я люблю Его". Такие люди и смерти не боялись. Апостол Павел говорил о себе: "Для меня и жить хорошо, потому что я приношу вам пользу и тружусь для вас <он обращался к своим духовным чадам>, и смерть - приобретение, потому что тогда я соединюсь со Христом и ничто не сможет меня с Ним разлучить" (см. Флп.1:21-25). Даже апостольские труды некоторым образом разлучали человека от общения со Христом, и он желал через смерть с Ним полностью соединиться. Такие люди не страшились смерти и, конечно же, не боялись Бога, но любили Его; мы же не имеем права так о себе думать, для нас это гордость. Я не подразумеваю всех, чисто теоретически можно предположить, что кто-то из здесь сидящих находится в таком состоянии, что уже не боится Бога, а любит Его, однако это чисто теоретическое допущение. Не хочу никого осуждать, но на самом деле я абсолютно уверен, что здесь таких людей нет: это величайшая редкость даже среди угодников Божиих. Если человек и достигает такого возвышеннейшего состояния - состояния чистой, бескорыстной любви, то именно через страх Божий. Добродетель эта представляет собой первую необходимую ступень, и мне кажется, что и сама она уже является величайшим духовным преуспеянием, величайшим приобретением и залогом вечной жизни. Преподобный Исаак Сирин говорит так: "Первая мысль, которая по человеколюбию Божию входит в человека и руководит его ко спасению, есть мысль об исходе из сего естества, т.е. о смерти". Иными словами, первая мысль, настоящая, глубокая, которая начинает приводить человека в серьезную озабоченность о своем спасении, есть мысль о смерти, и тогда, разумеется, у него возникает страх Божий.

Едва ли можно назвать страхом Божиим саддукейский страх наказания Божия в этой, земной, жизни. Саддукеи думали, что нет ни духа, ни ангела, ни вечного блаженства, ни вечных мучений и потому молились Богу только о земном преуспеянии и боялись лишь земных скорбей. Если мы имеем такой страх Божий, то мы ничем не отличаемся от саддукеев и язычников. Язычники тоже просили своих богов единственно о земном благополучии: о здоровье, богатстве, а иногда даже об удовлетворении своих греховных страстей. Если мы так же думаем о Боге и боимся только земных несчастий, то, значит, по своему умонастроению мы ничуть с ними не разнимся, хотя вера у нас как будто бы другая.

Под памятью смертной нужно понимать не просто воспоминание о том, что мы умрем, так как все живущие на земле люди, если они не лишены здравого рассудка, если они, попросту говоря, не сошли с ума, знают, что умрут. Но иные боятся смерти потому, что таким образом они утрачивают земное счастье, возможность наслаждаться земными благами, земной жизнью. Христиане же думают о смерти не как собственно о смерти, а как о переходе в вечность. Неверующие люди страшатся самой смерти, исчезновения и, имея привязанность к жизни, стараются, с одной стороны, всячески оберегать себя, а с другой - вообще о кончине не помышлять, потому что это страшно. А христиане, наоборот, понуждают себя о ней думать (по крайней мере должны понуждать), чтобы помнить о вечности и о неизбежном будущем Суде. Этим воспоминанием христианин сознательно устрашает себя, тем самым облегчая себе понуждение к добродетельной жизни и исполнение добродетелей, таким страхом он ограждает себя.

Как размышлять о смерти? Казалось бы, в Священном Писании о памяти смертной, как и о посте, подробно не говорится; но нередко речь заходит о геенне, о будущих муках, о Суде - все это есть та же память смертная. Как же размышлять об этом? Начать необходимо с простого воспоминания смерти. Мы все, люди, живущие на земле, даже христиане, стараемся о ней не думать, потому что страшно иметь такую трезвость. Фактически мы находимся в состоянии прелести. Несмотря на совершенную очевидность того, что все мы умрем, мы, однако же, живем как бессмертные, как будто кончина никогда не последует, как будто мы никогда не изменимся, но всегда будем молодыми. Даже в глубокой старости люди откладывают мгновение смерти все дальше и дальше. Иногда это доходит до абсурда: человек уже в таком возрасте, что не может не умереть, и тем не менее он призывает врачей и лечится, полагая, что при помощи докторов и медикаментов станет, так сказать, практически бессмертным. Он снова и снова продлевает свою жизнь еще на какое-то, хотя и малое, время. Смерть же бывает неожиданной, так как никто из нас не знает, когда Господь прервет нашу жизнь, в каком возрасте. Кроме того, если мы будем жить невнимательно, то и в глубокой старости смерть окажется для нас внезапной, так же, собственно, как и сама старость: мы вдруг обнаруживаем, что прошли десятки лет, а мы почти ничего не сделали для своего спасения. Но вернемся к воспоминанию о смерти. Воспоминание самого факта смерти, если при этом человек читает Священное Писание, святых отцов и, что обязательно, молится, поневоле приводит его в предчувствие вечности. Он действительно начинает бояться суда Божия, он понимает и уже искренне, сердечно (а не только умственно) верит, что наступит такой момент, когда он предстанет пред Господом и когда ему, в самом буквальном смысле, придется дать отчет о своей земной жизни и от Самого Господа услышать слова, осуждающие его или милующие.

Добродетель памяти смертной так же, как и воздержание в пище, ограждает христианина по крайней мере от страшных грехов, но повторю, что она, как и пост, сама по себе не может привести в духовное преуспеяние. Забегая вперед, скажу, что самой главной добродетелью является непрестанная молитва, а все эти - вспомогательными, хотя и необходимыми. Я как-то говорил в проповеди, что молитва Иисусова без памяти смертной превращается в какую-то игру и представляет собой не действительное старание умолить Бога о прощении грехов, а некий спорт, имеющий своей целью достижение результатов. Человек начнет серьезно молиться только тогда, когда он именно сердцем, внутренне, всей своей душой почувствует, что по необходимости ему предстоит умереть и предстать пред Судом Божиим. Даже премудрый Екклесиаст говорит о том, что безумный входит в дом радости, а мудрый - в дом плача (см. Еккл.7:4), т.е. туда, где случилась какая-то скорбь - имеется в виду, как мне кажется, где кто-то умер. Потому что взгляд на смерть всегда отрезвляет человека. Преподобный Нил Сорский среди прочих предлагаемых им орудий для стяжания памяти смерти называет и следующее средство: вспоминать о тех людях, которые умерли внезапно, о своих умерших близких, друзьях, также советует нам приводить себе на память какие-то необыкновенные трагические случаи, когда неожиданно обрывается жизнь человека. Это, вероятно, страшно, мы не хотим об этом думать, но необходимо; здесь нужно мужество - чтобы всегда носить в себе эту добродетель. Без поста, без памяти смертной невозможно приобрести сокрушение сердечное и некоторую спасительную печаль о своих грехах. Печаль спасительную! Не уныние, а ту печаль, которая заставляет человека духовно трудиться.

Еще одной важной добродетелью является уединение. Разумеется, не всем оно доступно в одинаковой степени: некоторые отшельники уходят на многие года в пустыни и вообще не видят людей, а иной насельник монастыря уединяется, может быть, на несколько часов в день. Причем и это некоторым не дозволяется, но разрешается молиться только на общем правиле и за богослужением. Мирянин, конечно же, обычно располагает еще менее продолжительным временем для уединения. Это, надо полагать, полчаса, час, полтора часа в день, притом уединение у человека относительное, я имею в виду, что он лишь спокойно и, по возможности, без посторонних лиц совершает свое молитвенное правило. Без этого уединения обойтись нельзя, оно необходимо, - правда, не у всех есть возможность уединяться, но всякий удобный к тому случай нужно использовать.

Есть еще такая добродетель, как удаление от людей. Не всегда это в буквальном смысле уединение, потому что бывает, что и удалиться некуда, так чтобы совсем никого не видеть, - в доме, например, всегда находятся родственники. Но избегать общения с теми, кто ведет рассеянный или явно греховный образ жизни, конечно же, надо. Рассеянность, разговоры даже с людьми как будто бы верующими, благочестивыми, но не умеющими владеть собой приносят очень много вреда и опустошают человека. То, что исходит из уст, оскверняет его, по слову Господа Иисуса Христа; мы почти всегда об этом забываем. "Не то оскверняет человека, что входит в него, - сказал Спаситель, - но что выходит из его уст" (см. Мф.15:11). Действительно, так и бывает: когда мы много говорим, то мы сами себя оскверняем и опустошаем. Та благодать, которую мы накопили в молитве или приобрели через исповедь и причащение Святых Христовых Тайн, очень быстро нас покидает, когда наше общение становится излишним. Потому его нужно по возможности свести к минимуму, то есть поддерживать тесный контакт с теми людьми, с которыми необходимо: с сотрудниками (да и это общение следует сделать именно деловым, не избыточным), также с теми, кто нас духовно поддерживает, - не обязательно, чтобы это был священник или духовник, иногда это может быть и благочестивый мирянин, но только действительно ревностный. Святитель Тихон Задонский говорит, что одним из признаков истинного христианина является то, что он общается с людьми добродетельными и уклоняется от людей нечестивых. Если человеку нравится находиться в общении с людьми неверующими или, по крайней мере, рассеянными, значит, он сам такой же. А если ему с ними скучно, следовательно, он ищет чего-то другого. Конечно, совершенно без всякого общения обойтись невозможно, такая попытка также была бы проявлением гордости и самонадеянности. Иногда мы нуждаемся даже не в совете, а просто в поддержке. Не поддержит же меня, скажем, в отношении целомудренной жизни или в стремлении к кротости человек неверующий или маловерующий. Допустим, я ему признаюсь: "Знаешь, я не выдержал и поссорился с таким-то, потому что он мне сказал то-то и то-то". Что он мне ответит? - "И правильно сделал, надо было ему не только это сказать, но еще и то добавить. Надо было еще пойти и пожаловаться туда-то и туда-то". Это же не поддержка. Он принимает в тебе участие, но в каком смысле? Защищает тебя перед человеком, а не перед грехом. Настоящая поддержка - это поддержка в решимости нравственно жить. Когда же я расскажу о случившемся верующему человеку, он скажет: "Да, напрасно ты это сделал, но ничего, пойди исповедуйся, мы все немощны". А если он к тому же имеет какой-то духовный опыт, то он добавит: "Надо было тебе так и так поступить, так и так помолиться. Когда у меня бывают вот такие случаи, я так и так делаю". И это будет настоящая поддержка - не оправдание твоих грехов, а именно поддержка, иногда, может быть, соединенная и с укором, если человек тебе близок и ты готов вытерпеть укоризны с его стороны. Очень хорошо иметь таких духовных друзей.

В общении бывают две крайности: одни вообще сторонятся людей, в том числе и тех, которые могли бы их поддержать или вразумить, другие общаются чересчур много и теряют благодать, приобретенную духовными подвигами (это касается и мирян, и монашествующих). Мы должны стремиться к разумному общению с людьми, сообразуя его со своим духовным преуспеянием и своим положением. Не может человек, работающий, скажем, на заводе или в колхозе - где угодно, совершенно избегать людей: это неосуществимо. Если же он стремится к этому, значит, он одержим гордостью и предполагает, что уже способен к такому уединению. Другие под предлогом любви или смирения общаются слишком много и, не имея мужества, решимости отказать людям в бессодержательных, вредных беседах, напрасно тратят время, силы и сами себя опустошают и лишают благодати. И уединение, и общение должны быть разумными, их рамки определяются духовной мерой того или иного христианина и образом его жизни. Потому что иной (мы можем сделать такое теоретическое предположение) вовсе не нуждается в общении, - скажем, Антоний Великий годами не видел людей, а Павел Фивейский - почти всю свою жизнь, пока перед смертью по указанию Божественному к нему не пришел Антоний Великий. Подобным людям общение было не нужно, они общались только с Богом, Который их и вразумлял, и укреплял. То есть мы знаем, что теоретически возможно и такое состояние, но, конечно же, если какая-нибудь Марья Ивановна или Марья Петровна вообразит о себе, что она как Антоний Великий или, тем более, как Павел Фивейский, то это будет просто смешно и может кончиться сумасшествием.

Я замечал, что те, кто избегал общения с верующими людьми, пусть иногда оно и бывает с некоторыми издержками, коснели в своем состоянии. Что было в них хорошего, то, вероятно, оставалось, но нового они ничего не приобретали. Ведь все равно при общении верующие люди обсуждают какие-то вопросы, передают другу друг книги, во всяком случае во время моей молодости было так. Тогда в книжном магазине книг духовного содержания купить было нельзя, мы их полулегально копировали на ксероксе или просто обменивались между собой и таким образом что-то друг другу сообщали. Возможно, был притом и какой-то вред, не исключено, что были и болтовня, и лишние шутки, но в то же самое время мы действительно друг друга поддерживали и как-то, по крайней мере теоретически, образовывали: что-то прочитывали, делились, спорили, приходили к каким-то выводам. А те, кто уклонялся от этого, иногда излишнего и неразумного, общения - люди, на вид как будто бы более благоразумные, - оставались в совершенно неизменном состоянии. Они ничего, наверно, не теряли, но ничего и не приобретали. Надо быть трезвым. Невозможно, находясь возле воды, не замочиться, невозможно человеку, живущему в миру, всегда абсолютно безвредно общаться с людьми: все равно где-нибудь что-нибудь лишнее скажешь, и чрезмерно горевать от этого не нужно. Впрочем, слова эти относятся и к монахам в общежительном монастыре. Конечно, свои согрешения необходимо исповедывать. Но если бы мы в полной мере от всех отгородились, то было бы гораздо хуже. Единственное только: следует избегать людей пустых, легкомысленных и, тем более, ведущих явно греховный образ жизни.

Итак, первая добродетель, которую мы рассмотрели, - это пост и воздержание в пище, вторая - память смертная и возникающий от нее страх Божий, третья - уединение и ограничение себя в общении с людьми. Необходимо рассмотреть и такую добродетель, на первый взгляд будто бы даже не являющуюся добродетелью, как чтение. В самом деле, читают, иногда немало, и многие неверующие люди, но суть состоит в том, что является предметом этого чтения. Если его предметы - книги Священного Писания и святых отцов, то оно также будет представлять собой весьма важную добродетель, в особенности в наше время. В глубокой христианской древности, в золотые времена Христианства, было много опытных духовных наставников, но теперь их, можно сказать, почти нет. Есть немногие известные миру старцы, однако они не в силах подробно наставлять каждого приходящего к ним. В древности всякий монах находился под руководством старца, имевшего иногда двух - трех учеников, и он мог посвящать им много времени и учить их; такие люди не столь остро нуждались в чтении святых отцов, как теперь нуждаемся мы. Сейчас опытных наставников почти нет, я имею в виду не просто более или менее здравомыслящих, к каковым и себя причисляю, а именно имеющих глубочайший духовный опыт, говорящих не от книг, но только от своего собственного опыта. Потому святые отцы, предвидевшие, может быть, это оскудение, и написали свои труды, адресуя их в особенности людям последних времен. Если мы сейчас не обратимся к чтению святоотеческих творений, то сами себя лишим духовного руководства. Вместо того чтобы искать каких-то прозорливцев и, как чаще всего бывает, находить прельщеных или в поисках чудотворцев наталкиваться на шарлатанов, лучше нам читать книги святых отцов и у них назидаться. И это было бы истинным, разумным, в наше время действительно возможным послушанием. Никакой настоящий, более или менее опытный наставник никогда не станет запрещать чтение святоотеческих писаний, разве что даст некоторые советы по этому поводу: что и когда читать, что тебе полезно, на что нужно обратить особенное внимание, что тебе не подходит, что тебя не касается. Русские подвижники последних времен придавали чтению особенное значение. Преподобный Паисий Величковский прямо говорит, что если у тебя нет опытного наставника в умном делании, то руководствуйся вместе с каким-нибудь единодушным братом чтением святых отцов, и друг с другом делитесь и советуйтесь. Вот как приходится делать, и это будет то же самое послушание, которое у древних подвижников выражалось в беспрекословном повиновении своим живым старцам. То же самое не по форме, а по сути. Когда же человек находит какого-нибудь весьма скромно преуспевшего священника и предает себя ему в беспрекословное послушание, то по форме все это правильно, а по сути - уже неправильно и может принести вред, потому что священник тот не духоносный старец, а такой же немощный человек. Возможно, нескромно приводить себя в пример, но в отношении себя скажу, что я, мне кажется, не претендую на то, чтобы мои советы обязательно и беспрекословно принимали за истину. Одно дело - говорить общие вещи, например, что надо молиться, - и без того все знают, что нужно молиться, нужно читать. А другое дело - дать конкретный совет, он может быть и неправильным: может, я чего-то не учел, либо мой духовный сын или духовная дочь рассказали мне не все или неточно, либо есть какие-то посторонние обстоятельства, либо я с таким именно случаем еще не сталкивался. Поэтому если данный мною совет, пусть даже на вид и разумный в чем-то оказывается неудачным, то я задумываюсь, что же иное посоветовать. Мне кажется, что это совершенно нормально и не нужно удивляться, что иногда духовник сначала говорит одно, а потом - другое. Вероятно, твои обстоятельства переменились, или ранее он чего-то не учел. Мы не пророки и не имеем права изображать их из себя, а вы не вправе видеть в нас пророков, потому что это тоже прелесть. Надо быть благоразумными. Прежде всего, признаком истинного учительства, как говорил в X столетии (уже тогда было оскудение) Симеон Новый Богослов и как повторял вслед за ним в XIX столетии святитель Игнатий, является совпадение учения того или иного духовника с учением святых отцов. Если совпадение есть, значит, учение его правильно, если нет - неправильно. Опять же, для того чтобы иметь истинное послушание конкретному человеку: священнику, или старцу, или старице (в женском монастыре), или даже какому-нибудь святому, подвизающемуся в миру (все возможно, - например, какому-нибудь Христа ради юродивому; хотя на самом деле бывает это очень редко, но мы можем сделать такое теоретическое допущение), - чтобы истинно совершать такое послушание, необходимо знать святоотеческое учение, а иначе мы не будем понимать, в чем слушаться, а в чем нет. Будем беспрекословно слушаться во всем - можем совершить грубую ошибку, ни в чем не станем слушаться - и это, конечно же, будет нехорошо.

Итак, чтение также представляет собой очень важную и нужную добродетель. Святитель Игнатий говорит, что самыми главными, существенными деланиями монаха являются чтение и молитва. Чтение он даже ставит наряду с молитвой. Повторю, что чтение само по себе не есть спасительная добродетель. Когда мы просто, как я говорил вначале, читаем и мечтаем, то никакой пользы нам это не приносит. Мы лишь предаемся иллюзиям, галлюцинируем; нам кажется, будто бы мы живем духовной жизнью, совершаем нечто духовное, а на самом деле все это только мечта. Однако еще раз напомню, что пост и воздержание в пище, память смертная, уединение и разумное общение, то есть ограничение себя в общении, чтение - все эти добродетели являются вспомогательными; но все же они очень необходимы при главной, основной добродетели - молитве. Еще сюда можно было бы отнести собственно послушание, но сейчас я не буду говорить о нем подробно. Послушание приобретает очень большое значение, если есть опытный духовный наставник. Если же такового нет, тогда лучше руководствоваться в основном писаниями святых отцов и притом подробно, до мелочей, исповедоваться, а также (хотя иному батюшке это будет неприятно) сравнивать наставления священника с тем, чему учат святые отцы. Это трудно, конечно, и можно запутаться, но если так не делать, то будет еще хуже.

Думаю, основные добродетели, основные подвиги я рассмотрел. Самой же главной, ключевой добродетелью, вокруг которой все вращается, является молитва. Потому что если бы мы стали говорить о покаянии, то позволительно было бы его назвать самой главной добродетелью, но, полагаю, оно само происходит прежде всего от молитвы, первое не может быть без второго, и я даже считаю, что молитва и покаяние - одна и та же добродетель. Молитва - это ее внешняя сторона, а покаяние - дух, внутренняя ее сторона. Молитва не покаянная - это молитва фарисейская, а покаяние без молитвы - это видимость покаяния. Кому мы каемся, о чем мы скорбим, если не молимся? Как сказал пророк Давид, Тебе единому согрешил <слова эти обращены к Богу> и лукавое пред Тобою сотворих (Пс.50:6). То есть тот, кто почитает себя грешником, конечно же, понимает, что он сотворил грех прежде всего или даже исключительно перед Богом и виноват в конечном счете только перед Ним.

Без молитвы и чтение святоотеческих писаний, и пост, и память смертная, если она вообще возможна без молитвы, окажутся чем-то совершенно мертвым и пустым, наподобие книг, стоящих на полке у человека неграмотного, который не умеет их читать. И тот, кто не молится, от чтения творений святых отцов не получит никакой пользы, написанное ими будет для него "китайской грамотой". Он просто не будет понимать, что именно они имеют в виду, потому что сам он не живет духовной жизнью, не сталкивается со всеми этими проблемами. Он решит, что речь идет об одном, а святые отцы подразумевали совсем другое. Такой человек не только святых отцов, но и Священное Писание не сможет правильно понять: то, что нужно осмыслять буквально, ему будет казаться каким-нибудь символом, аллегорией. Например, кто способен уразуметь слова апостола Павла, что наша брань не против плоти и крови, но против духов злобы поднебесных (см. Еф.6:12), если не живет духовной жизнью и не молится? Как можно понять слова апостола Павла: "Разве вы не знаете, что Иисус Христос живет в вас, разве только вы в чем-то неискусны" (См. 2Кор.13:5)? Конечно, мы неискусны и поэтому не знаем, что на самом деле, а не образно в нас может жить Христос. Как уяснить себе слова Самого Спасителя, когда Он говорит, что тот, кто любит Меня, заповеди Мои соблюдет, и Я прииду и явлюся ему Сам (см. Ин.14:21)? Как человек, не живущий духовной жизнью, сможет понять, что Господь Иисус Христос действительно является в душе, в сердце того, кто соблюдает заповеди, и иногда даже того, кто только пытается их соблюдать? Людям недуховным все это кажется аллегорией, им представляется, что сказано это в переносном, а не в буквальном смысле, хотя перед нами самые точные выражения, происходящие единственно из опыта, а не из каких-то отвлеченных умозаключений. При обучении какому-нибудь ремеслу человеку сначала все объясняют, а потом говорят: "Ну, берись за дело, дело покажет" - и бывает именно так. Подобным образом происходит и здесь: если ты не возьмешься за молитву, не будешь понуждать себя к ней, то ничего по-настоящему не поймешь, хотя бы ты прочел все книги святых отцов, хотя бы о памяти смертной ты мог прочитать целую лекцию. Так оно и бывает, к сожалению. Все настоящие богословы и, вообще, все догматические учителя Церкви, то есть те, которые учили на догматические темы, были подвижниками. Как говорил Григорий Богослов, нельзя рассуждать о Боге, если ты не очищаешься ради Бога. Пример нашего времени: очень ревностным православным христианином был отец Серафим Роуз, американец по происхождению, принявший Православие, живший в монастыре в горах Северной Калифорнии. Он подвизался как настоящий монах. Мы не знаем, конечно, какого преуспеяния он достиг, но по его писаниям видим, что отец Серафим был истинным богословом, ревнителем Православия, точно отличавшим, как бы неким мечем отсекавшим ложь от истины. Между тем он, помимо имевшегося у него светского образования, окончил лишь трехгодичные богословские курсы, а потом просто читал святых отцов. У святителя Игнатия не было никакого богословского образования, но он самостоятельно изучал святоотеческие писания. Опыт духовной жизни, прежде всего опыт молитвенный, открывает человеку глаза и проясняет его ум, и человек тот становится истинным богословом и учителем, учение которого и по духу, и, можно сказать, даже по букве совпадает с тем, чему учили отцы-подвижники, жившие ранее его. А студент академии или института, который много чего читает и много знает, но не живет молитвенной жизнью, просто не понимает изучаемого, и он даже представления не имеет, какие книги нужно читать, не может отличить истину от лжи. Он подобен слепому. В Евангелии есть повествование о том, как Господь вывел одного слепого за пределы селения и плюнул на его глаза, и тот начал видеть людей, как деревья, то есть смутно, а потом уже Спаситель возложил руки на глаза его и он прозрел окончательно (см. Мк.8:22-25). Так же и эти люди: видят окружающих, как деревья, вроде бы у них есть какая-то вера, но они прозрели не окончательно и зрение у них такое смутное, что они не то чтобы не в состоянии отличить одно лицо от другого, а видят людей, как стволы деревьев. То есть тонкого рассуждения у тех, кто не живет опытной жизнью, быть не может. Тем более у нас нигде и ни в чем не будет настоящего понимания, если мы не будем молиться Иисусовой молитвой. Можно даже сказать, что и другие молитвословия, предлагаемые Православной Церковью для молитвенного употребления, также будут для нас мертвыми, будь то те или иные молитвенные правила, либо утренние и вечерние молитвы, либо чтение канонов, либо даже участие в богослужении. Я не умаляю значение богослужения и в особенности, Таинств, но если мы не молимся непрестанно, то богослужение остается для нас мертвым. Не потому, что оно мертво само по себе, а потому, что мы для него мертвы, не способны его воспринять и постичь. Только тогда, когда человек заставляет себя молиться, руководствуясь, конечно, святоотеческими писаниями, он начинает понимать необходимость для себя поста, в большей или меньшей степени, важность памяти смертной и силу ее действия, вред или пользу от того или иного общения, а также смысл читаемого у святых отцов и в Священном Писании. От молитвы, собственно, рождается настоящее покаяние. А когда человек вспоминает свои грехи и рыдает так, что и службы не слышит, и вообще забывает о молитве (в особенности это характерно для женщин), то это не покаяние. Некоторые же такому состоянию радуются как чему-то необыкновенному, но это просто такая склонность, присущая в основном женской натуре. Поскольку женщины - существа более нервные, они больше мужчин предрасположены к плачу. Это не есть покаяние. Оно должно быть молитвенным, мы всегда каемся пред Богом, поэтому естественно, что от покаяния всегда рождается молитва.

В сегодняшней беседе я не говорил о таких добродетелях, как смирение, любовь к ближнему, кротость и прочих подобных. Я вел речь лишь о добродетелях-средствах к стяжанию благодати Божией, о тех добродетелях, которые нам помогают бороться с грехом. Теперь желающие могут задавать вопросы.

Вопрос. Я был когда-то знаком с одним мусульманином. Когда я узнал о том, что он кощунствует, то стал от него уклоняться, а он начал еще больше кощунствовать из-за того, что я с ним не общаюсь. Виноват ли я в усилении его греха?

А если уходит из жизни человек, который хотя и не был мусульманином, но кощунствовал, - может Господь простить ему это или нет?

Ответ. Конечно, греха никакого на тебе нет, потому что от кощунников, безусловно, нужно уклоняться. То, что он еще больше кощунствует, - это его дело, его грех. С такими людьми общаться нельзя. Иначе ты будешь слушать кощунство - получается, как бы одобрять его.

В ответ на второй вопрос можно сказать, что хула, проявляющаяся в такой откровенной форме, не простится ни в настоящее время, ни в будущем, если человек не покаялся. Так что здесь не о чем и говорить: мы имеем слова Самого Спасителя о том, что кто хулит Духа Святого, тому не простится ни в сем веке, ни в будущем (см. Мф.12:32).

Вопрос. В некоторых наших молитвословах говорится, что при крестном знамении надо касаться пальцами лба, груди и плечей. Верно ли это?

Ответ. Это неправильно, пишется так как бы из деликатности. На самом деле мы касаемся соединенными пальцами лба, потом - чрева (где-то в области пупка, но не ниже), плечей. И когда таким образом изображаем на себе крестное знамение, то действительно получается правильный крест. Если же мы касаемся груди, а не чрева, то получается крест перевернутый, на что указывается и в "Законе Божием" под редакцией Серафима Слободского. Может быть, это и не принципиально, я не хочу, чтобы возникало в отношении этого какое-то фарисейство, но все-таки лучше делать все как полагается. Не нужно придавать этому особого значения и осуждать всех, кто как-то не так осеняет себя крестным знамением. Возможно, иной и немного неправильно перекрестится, зато с большей верой, чем мы, - когда все делаем точно, а веры у нас нет. Но самим все же следует стараться делать все правильно. Надо креститься с верой, истово с благоговением, понимая значение крестного знамения, веря в его силу, - вот что важно. Естественно, что от такого благоговения происходит и внешняя аккуратность. Человек, благоговейно относящийся к кресту, не будет небрежно креститься. Святой праведный Иоанн Кронштадтский говорит, что когда крестишься, в особенности если у тебя какая-нибудь брань, греховные помыслы, нужно нажимать пальцами на лоб, на чрево и на плечи подчеркнуто истово. И кто будет так благоговейно, внимательно креститься, особенно когда одолевают какие-нибудь греховные помыслы, тот, безусловно, на себе познает силу крестного знамения.

Вопрос. Часто, когда готовишься к исповеди, испытываешь чувство раскаяния и сокрушения о своих грехах, а приходишь к священнику - сухо перечисляешь грехи, и того сокрушения, которое было при подготовке, нет. Отчего это? Прощает ли Господь грехи при таком их исповедании или Он уже простил их раньше?

Ответ. Думаю, не всегда у нас бывает одно и то же духовное состояние и не всегда именно оно проявляется на исповеди. Конечно же, Господь грехи прощает. Если мы будем относиться к себе слишком придирчиво, то, пожалуй, редко у нас будет появляться желание приходить к исповеди. Потому что скажем, что "благодати мы не чувствуем". Часто мы, и причастившись, тоже, кажется, ничего особенного не ощущаем, а уже после душевное наше состояние подсказывает нам, что мы испытали какое-то внутреннее изменение.

Почему может не быть сокрушения? Во-первых, это сокрушение, возможно, было раньше, когда человек каялся при подготовке к исповеди, и оно просто по времени, так сказать, отдалено от исповеди, но все же это покаяние. Во-вторых, можно прийти на службу усталым. Если у тебя, оттого что ты читал каноны, готовился к службе, мало спал, а потом еще до храма долго ехал, появилась усталость, то твоя телесная немощь, как бывает, к сожалению, у всех людей, начинает влиять на душевное состояние - и ты уже не можешь так внимательно помолиться или явственно ощутить приток благодати; а вечером, после дневного отдыха, или на следующий день, после того как ночь отдохнешь, чувствуешь какой-то душевный подъем. Не всегда благодатное действие чувствуется сразу, по многим и различным причинам. Может, отчасти ты рассеиваешься в дороге: дома ты сосредоточен и собран, а в дороге, пока часа два едешь, рассеиваешься - и уже нет того благодатного ощущения. Хотя Таинство действительно. Думаю, что нужно ждать не столько каких-то собственных ощущений от исповеди, сколько чувства облегчения - признака исповеди. Это уже зависит не от человека, но является действием Божественной благодати в Таинстве. Часто бывает, что у тебя как будто некая тяжесть спадает с сердца, с души - я и сам это чувствовал и испытывал: какой-то вздох облегчения. И многие люди, которые у меня исповедуются, после прочтения разрешительной молитвы часто вздыхают или как бы выдыхают: "Уф-ф!" - словно что-то с себя сложили. Это такое непроизвольное внешнее проявление облегчения, испытываемого на исповеди. Вот что самое главное. Хотя не нужно стремиться нарочно вздыхать и плакать. А то вы начнете перед исповедью изо всей силы и любым способом понуждать себя плакать, а после нее станете облегченно вздыхать. Надо искать внутреннего, духовного, а о различных мелких неудачах не очень скорбеть. Не получилось немножко - и ладно... Не надо придавать этому особенного значения. Главное, чтоб в основном мы держались правильного направления, чтобы шли по правильному руслу, не уклоняясь в сторону.

Вопрос. Какое значение для человека имеет его имя? Имена давали в зависимости от заключенного в каждом из них смысла: так Иисус Христос менял имена Своим ученикам, имя меняют при постриге. Миряне всю жизнь живут с одним и тем же именем, которое имеет свой перевод с греческого, еврейского и т.д. Должен ли человек внутренне соответствовать значению своего имени?

Ответ. Наши земные имена случайны. В будущей жизни, как сказано в Апокалипсисе, каждый получит такое имя, которое будет знать только он один (см. Откр.2:17). В настоящей жизни имена случайны, пусть даже они намеренно, сознательно даны при постриге с каким-то значением - все равно никто не знает, что из этого человека получится. Если я ношу имя Авраам то это не значит, что я такой, как праотец Авраам, и все должен делать в точности, как он. Или если отец Петр носит имя в честь Петра, царевича Ордынского, то не значит, что он царевич. Что касается перемены имени при постриге - это символ того, что человек начинает новую жизнь. От жизни в миру, от тех грехов, какие имел, - от всего этого он теперь отказывается и коренным образом меняет свою жизнь, постриг - как бы второе крещение. Ведь при крещении тоже дается имя, и это означает, что человек полагает начало новой жизни. Имя дается, как сейчас принято, в честь какого-нибудь святого. В глубокой древности, может быть, и не было этого, а сейчас у нас все имеют имя в честь того или иного святого, и это также имеет то значение, что мы уже живем не для себя, не по законам мира, но должны жить по законам духовным, имеем покровителя и образец для подражания - не конкретный, в чем именно мы должны ему подражать, а в принципе, образец для подражания в святости. Вот какое значение имеет имя, а излишне толковать его опасно, не нужно такими вещами заниматься, это мнительность, мечтательность и может принести вред.

Вопрос. Как отличить свои собственные мысли от бесовских?

Ответ. Это очень интересный и полезный вопрос. Святые отцы говорят, что в человеке действуют три воли. Не одна воля, как мы думаем, а три воли: человеческая (естественная), Божественная и сатанинская (бесовская). Как их отличить?

Человеческая ищет того, что безгрешно, но в то же самое время и не духовно. Допустим, мы хотим поесть, мы нуждаемся в сне, нуждаемся в одежде - и в определенных пределах Это позволительно и естественно, даже необходимо. Но часто, очень часто, к этой человеческой, естественной воле, желающей себе покоя, добра, беспечалия, примешивается воля бесовская. Например, к естественному желанию, к потребности человека в одежде примешивается желание очень хорошо одеться, выделяться среди других, кроме необходимого иметь нечто излишнее; то же самое бывает и в пище. Естественное желание человека, если он хочет иметь детей, - вступить в брак. Но противоестественно, когда он употребляет эту свою способность к деторождению не по назначению, а для удовлетворения своего сладострастия. Это уже противоестественно, но примешивается к тому, что в нас содержится естественно. Если мы не хотим иметь детей, то и в брак вступать не нужно, но и предаваться сладострастию в таком случае тоже нельзя.

Далее, бывают явно бесовские мысли. Например, хула, неверие, беспричинный гнев, не имеющий никакого основания, никакого повода в защите естественного желания человека, - потому что обычно мы гневаемся, когда кто-то мешает нам исполнить свое желание, доброе или злое, и, чтобы отстоять свое желание, мы реагируем на это гневом. Но когда такого повода нет, а мы гневаемся, значит, это явное бесовское действие. И вообще, если возникает некое беспричинное, ненужное, неосновательное, даже явно вредное стремление, то это признак бесовских помыслов. Кроме того, признак таких помыслов - их особенная навязчивость, когда какая-нибудь, на вид простая, безразличная мысль вдруг начинает бесконечно вращаться в голове, не отступая, - например, мысль, что мне нужно купить туфли. Они у меня, может быть, есть, но вот мне хочется купить, лезет в голову без конца эта мысль, не дает ни молиться, ни о чем ином думать. Очевидно, что по такой навязчивости можно подозревать здесь воздействие бесовское. Иначе, если бы это было от Бога, мысль эту легко можно было бы отвергнуть, то есть молиться, а ее отвергнуть, - потому что Господь кроток и долготерпелив и не будет понуждать нас к тому, чтобы мы такой мыслью расстраивали свою молитву, - подобная мысль не нарушила бы нашей молитвы. Кроме, конечно, каких-нибудь особенных случаев, когда Господь или Ангел-хранитель что-либо внушают нам ради нашего спасения. Скажем, появляется вдруг у человека мысль не лететь этим самолетом, как было с одним человеком: он не полетел, и с тем самолетом случилась катастрофа. Или еще что-то подобное... Вот такой пример рассказывали мне. Это происходило в сталинские времена. В одной семье жена была верующая, муж - маловерующий. И муж, хотя по происхождению был евреем, ради жены принял крещение. Наверное, они состояли и в церковном браке, у них было, по-моему, трое дочерей. Во время войны муж ушел на фронт, и жена молилась за него, и девочек заставляла молиться. И случалось с ним, что он по временам без всякой причины начинал чувствовать желание переходить с одного места на другое. Сидит, например, под прикрытием в окопе, находясь в безопасности, и вдруг у него возникает какое-то непреодолимое желание из окопа выйти на открытое место. Он встает и уходит в другое незащищенное место, к какой-нибудь стене, а в тот окоп падает снаряд, и те, которые в нем находились, погибают. А он на открытом своем месте остается невредимым. По молитвам жены и детей Господь внушал ему, как нужно себя вести, и он оставался невредим. Более того, люди, которые служили, воевали вместе с ним, стали это замечать и потому старались его держаться. Они знали: там, где он, они останутся живыми; куда он шел - туда и они. Ясно, конечно, что такое внушение, такая навязчивость мысли была от Бога.

Но это особенный случай, мы сейчас про это не говорим. А в принципе, навязчивость, в особенности, когда разные пустые мысли в голову приходят, есть признак бесовского внушения. Мысли, которые от Бога, всегда ведут нас ко спасению; это желание уединиться, помолиться, почитать духовную литературу, желание побеседовать с благочестивым, разумным человеком или с духовником. Можно сказать, что это от Бога, но надо быть чрезвычайно осторожным. Некоторые думают (да и действительно существует подобное мнение у святых отцов), что собственные мысли человека дьявол угадать не может. Но к нам это не относится, потому что у нас свои мысли очень часто перемешаны с бесовскими, так сказать, окрашены ими и усилены бесовским внушением. Кроме того, если проницательный человек по лицу может угадать, что думает другой человек (и даже есть целая наука об этом), то тем более бесы могут угадать, о чем мы думаем, способны узнать наше намерение, нашу фантазию и т.д. Поэтому если демоны угадывают какие-то наши мысли и искушают нас тем, что, казалось бы, для них неизвестно, то не следует думать, что эти наши мысли уже бесовские. Конечно, если человек молится, то неужели бес по его лицу не догадается, что он молится? Часто он даже может угадать и то, о чем мы молимся, может угадать степень нашей внимательности при молитве, и поэтому не следует думать, что мы молимся неправильно, раз бес это угадывает. Или, бывает, делаем некое доброе дело и, встречая препятствие, начинаем думать, что здесь какое-то участие бесовское, поэтому дело это делать не нужно и т.п. Таким мнительным быть нельзя, нужно быть простым, ибо против бесовского лукавства самый лучший способ борьбы - простота. Делай, как говорит тебе совесть и как велит здравый смысл. Свою совесть проверяй здравым смыслом, потому что иногда мы ошибочно за веления совести принимаем различные горделивые мысли. Допустим, желание проповедовать - не имея на то ни благословения священника, ни, в особенности, благословения Божия, не имея и способностей для того - часто происходит от гордости, от бесов, и, проповедуя, мы никому не приносим пользы, а лишь себе причиняем вред. Поэтому не всегда то, что кажется велением совести, на самом деле именно от нее и происходит. Необходимо свою совесть проверять рассуждением, здравым смыслом (хотя не до такой степени здравым смыслом, чтоб нарушать заповеди). Нужно иметь два как бы противовеса: здравый смысл и совесть, чтобы ни один из них не перетягивал. Но, конечно, здесь речь идет о тех наших собственных мыслях, которые трудно бывает отличить от бесовских. Если нам приходит мысль сотворить блуд, или украсть, или ударить кого-нибудь, то, несомненно, надо полагать, это мысль бесовская, здесь не о чем и рассуждать. А когда появляется мысль сомнительная, непонятная - тогда нужно рассудить. Допустим, мне пришла в голову мысль пойти в гости к своему другу Василию, а друг мой страдает пьянством; но я про это не думаю, просто хочу прийти в гости и поговорить с ним. Начинаю размышлять: "А зачем же мне хочется идти к Василию? О чем мы будем говорить?" И понимаю, что говорить мне с ним особенно не о чем, и, наверное, когда я к нему приду, первое, что он сделает, - поставит на стол бутылку. И скорее всего, мы с ним напьемся, поэтому лучше мне к другу не ходить. В особенности же, если эта мысль навязчивая: "Иди к Василию, пойди к нему в гости, ты давно не был у него. Чего ты сидишь дома, ничего не делаешь? Ну пойди ты к нему в гости..." - в таких случаях, когда с первого взгляда греха не видно, когда дьявол пытается нас обмануть, необходимо рассуждение, чтобы отделить собственные мысли от бесовских. Здесь требуется рассуждение, здесь не нужно ни гадать, ни открывать Евангелие или Псалтирь, ни молиться, чтоб Господь тебя видением вразумил, ибо мы недостойны того, чтобы Господь вразумлял нас таким сверхъестественным образом - а именно нужно здраво рассудить либо посоветоваться, если возможно, с другим здравомыслящим человеком.

Вопрос. Можно ли самому вслух молиться и подпевать хору в храме во время богослужения?

Ответ. Громко самому петь в храме не нужно, потому что по той или иной причине ты можешь сбивать хор, да и просто можешь плохо петь. У некоторых людей духовная ревность примитивным образом выражается в том, что они начинают петь. Им кажется, будто у них такая благодать, такое утешение!.. И если у подобного человека еще и голос громкий, то стоящие рядом, да и весь храм, полный народа, - все негодуют, священники не знают, что с этим "певцом" делать; а он говорит: "Что я такого делаю? Я же молюсь!" Одно время служил я в Абалаке, в монастыре. Там у нас была маленькая домовая церковь (в то время в обители еще ничего восстановлено не было). В храм ходила одна подслеповатая бабушка - и вот она любила молиться подобным образом. Например, служу я литургию, и вдруг она ни с того, ни с сего начинает прямо во время службы вслух молиться Божией Матери. А там церковь размером с комнату, собственно, это и были две комнаты, соединенные вместе: в одной комнате - алтарь, в другой находились молящиеся. Я говорю: "Матрона, что ты делаешь?" Она: "А что я такого плохого делаю, батюшка? Я Божией Матери молюсь". Вот и все - а я, значит, плохой человек, мешаю ей Божией Матери молиться.

Вопрос. Как избавиться дома от "стукача"? Квартиру освящали, водой кропили - стучит все равно...

Ответ. Если под "стукачом" подразумевается не доносчик, а, как сейчас называют, "полтергейст" - демон, который производит стук, то существует специальная молитва об изгнании из дома нечистой силы. При освящении я, например, всегда ее читаю, потому что подобное бывает везде. Можно пригласить священника, чтоб он эту молитву прочитал. Кроме того, можно окуривать помещение ладаном. И самое главное - самому нужно молиться, потому что часто наша греховная, невнимательная жизнь привлекает подобных духов, которые нас пугают. Бывает же и наоборот: живет человек внимательной жизнью, молится, а бесы пытаются его всякими такими выходками устрашать, смущать - они стучат, могут и свистеть, и крикнуть, и чихнуть, как это у меня один раз было. Посреди комнаты чихнул кто-то вдруг. Или зашуршат чем-нибудь; это такое мелкое, так сказать, хулиганство, чтоб испугать человека. Однако же, это мелкое хулиганство многих приводит в жуткий страх, и у человека кровь в жилах холодеет. Думаю, что если разумно себя вести, то страхования бесовские пройдут; а разумно себя вести - значит не обращать на них никакого внимания, молиться как ни в чем не бывало. Случается, ляжешь спать - и вдруг в ухо тебе кто-то как крикнет. Рядом этого никто, конечно, не слышит. Или начинает по сетке кровати стучать, или кровать твою толкать. Я не говорю, что у меня это происходит, но слышу, что у многих людей довольно часто бывает подобное. Если обращать на это внимание, бес будет еще больше пугать; должно этим пренебрегать - оно пройдет, необходимо внимательно молиться. Мой духовник рассказывал про себя такую историю: "Проснулся я утром, а на плече у меня змея - я перевернулся на другой бок и дальше стал спать". Вот и все, а если будешь пугаться, то на тебе будет и змея, и много змей, и все что угодно. Я бы советовал, у кого, конечно, мужества хватит, при таком искушении даже не креститься - просто не обращать внимания. Ну, стучит и пусть себе стучит, подумаешь, какая разница: сосед дядя Вася постучал или бес какой-нибудь - ведь результат один и тот же.

Вопрос. Часто во время молитвы испытываю сильную головную боль по причине болезни, сосредоточиться на словах молитвы бывает очень трудно, чувствую рассеянность, а когда пытаюсь углубиться в молитву, боль усиливается. Скажите, что делать в таких случаях: принять ли лекарство или продолжать молиться и терпеть боль? С другой стороны, когда отвлекаешься от правила для принятия лекарства, то тоже рассеиваешься, появляются новые помыслы.

Ответ. Если боль определенно происходит от какой-то болезни, допустим у тебя давление повышенное или пониженное, и ты точно знаешь, что нужно делать, тогда, безусловно, нужно принять лекарство, если оно помогает. А нарочно, так сказать, истязать себя - это не принесет пользы. Пусть на какое-то время ты от молитвы отвлечешься, но зато, если головная боль пройдет, ты сможешь потом внимательно помолиться. Мне кажется, терпеть такую головную боль - здесь нет никакого подвига, нет от этого и пользы.

Святые отцы говорят, что если человек подвизается в пустыне, то он должен терпеть болезни, ради того, конечно, чтобы не оставлять своего уединения. А если живет в общежительном монастыре, значит, должен пользоваться помощью братии, то есть лечиться. И постольку, поскольку мы не в пустыне находимся, кроме того, очень немощны, то, мне кажется, можно принять лекарство, эта ли болезнь будет или какая другая, - ничего в том греховного нет.

Другое дело, чтоб лекарство было хорошее, а то примешь такое, что потом скорую помощь вызывать придется. Или некоторые в таком большом количестве их употребляют, что затем надо принимать лекарство от лекарства, чтобы первые таблетки перестали действовать... Но это уже вопрос, относящийся более к медицине, чем к духовной жизни.

Вопрос. Девушку зовут Виктория. При крещении, по ее словам, христианского имени ей не дали. Как в таком случае ее поминать?

Ответ. Дело в том, что Виктория - имя латинского происхождения, в Святцах его нет; в переводе Виктория означает "победа". И есть греческое имя, которое также переводится на русский язык как "победа" - это Ника. Наш бывший архиерей, владыка М., одной девушке, которая носила имя Виктория, благословил и при Причащении, и всегда называть в качестве своего христианского имени имя Ника. Так что и Ваша Виктория пусть называется Никой, так ее можно и поминать. А перекрещиваться ни в коем случае нельзя. Мы веруем во едино крещение. Если человек точно знает, что он крещен, и крестится во второй раз - это тяжкий смертный грех. Иное дело - когда ему о своем крещении неизвестно.

Вопрос. Какую милостыню может приносить начинающий послушник?

Ответ. Новоначальный послушник никакой милостыни не должен приносить. Вообще, в монастыре никто не имеет права совершать без благословения даже доброго дела, в монастыре одной из главных добродетелей является послушание. Если человек самовольно подает милостыню, значит, думает о себе, что он лучше, милосерднее других и больше понимает, что такое любовь к ближнему, чем настоятель, духовник и прочее монастырское священноначалие. Милостыней для новоначального послушника является, во-первых, послушание и, во-вторых, терпение всяких оскорблений, унижений и проч.

Вопрос. Если смущаешься перед Причастием, что недостаточно подготовился к нему из-за нехватки времени, то как в таком случае поступать?

Ответ. Если ты недостаточно подготовился из-за того, что был не по своей воле занят на послушании, тогда можно причащаться, благословившись у духовника, в исключительных случаях - у настоятеля (но в монастыре это делается, как правило, через духовника). Если же нехватка времени была связана с твоим собственным неразумным поведением, допустим ты потратил время на празднословие или нерадиво, медленно исполнял свое послушание и потому затянул время, тогда, опять же с благословения духовника, ты не должен, может быть, приступать к Причастию. Впрочем, здесь общего для всех ответа быть не может. Главное - все делать с благословения духовника или старца.

Вопрос. Какое правильное ощущение страха перед Причастием? Почему иногда его совсем не чувствуешь?

Ответ. Не всегда все бывает одинаково. Конечно, надо иметь благоговейный страх, происходящий от осознания того, что причащаешься истинного Тела и истинной Крови Христовых. Если ты чувствуешь, что приближаешься к Самому Христу и, причащаясь, словно пьешь живительную Кровь из Его прободенного ребра, то, конечно, ты не можешь не испытывать страха. Но не всегда бывает, к сожалению, такое благоговейное чувство. Поэтому нужно подходить к Чаше с благоговением, но не смущаться оттого, что не всегда испытываешь всю полноту, так сказать, глубину, силу чувства.

Вопрос. Может ли как-то помочь ближним наша молитва о них, если кажется, что молишься без всякой пользы?

Ответ. Я думаю, что не всегда бывает быстрый результат, но все-таки молитва помогает. Иногда годами молишься и уже надежду теряешь, но все же Господь в конце концов тебя слышит. Не нужно так думать, что сразу все получится, надо иметь терпение. Мы же: день-два помолимся и говорим: "Все, Бог не слышит".

Вопрос. Вера у меня, конечно же, есть, но смущает то, что часто она кажется сухой, неживой - что тогда делать?

Ответ. Во-первых, прежде всего, как говорит Евангелие, бес неверия изгоняется молитвой и постом (Мф.17:21). Во-вторых, нужно читать Священное Писание, в особенности Евангелие, что очень усиливает и укрепляет веру. В-третьих, - читать святых отцов, особенно тех, которые рассуждают на догматические темы и опровергают различные виды неверия, восстающие на православное учение. И самое главное - это наша жизнь. Постепенно, постепенно, с усилением благодати, будет усиливаться и вера, потому что вера - это не просто человеческое убеждение, как некоторые думают, а есть действие благодати в душе. Оставит совсем благодать человека - и вовсе вера у него пропадет; немного оставит, значит, умалится вера; усилится благодать - усилится и вера. Вера - это Божественное действие, а не просто наши человеческие убеждения. Много есть очень умных людей, но из-за гордости и, может быть, из-за иных каких-то страстей, чаще же всего именно из-за гордости, они не приходят к вере, не обретают ее, по той причине, что гордость препятствует действию благодати в их душе. И самое умное рассуждение о Боге и о бытии Божием не помогает им приобрести настоящую, живую веру, потому что она не от ума и вообще не от человека - вера дается от Бога.

Вопрос. Вскоре после того, как я крестилась, в храме стал служить другой священник; он сказал, что предшествующий батюшка при крещении не все молитвы читал и надо креститься второй раз. Я была в сильном смущении, но все-таки крестилась еще раз. Это верно?

Ответ. Не знаю, что имеется в виду под "всеми молитвами". Случается, что крестят, но не миропомазывают по какой-либо причине, допустим не было мира, а надо срочно крестить человека из-за существующей для его жизни опасности. Тогда, конечно, таинство Крещения довершается после. Каким образом? Во-первых, полностью совершается чин таинства, кроме самого момента крещения, в который человека погружают в воду с произнесением слов "Во имя Отца и Сына и Святаго Духа", потому что это уже было совершено (если точно известно, что все исполнено правильно); и во-вторых, совершается собственно таинство Миропомазания. Если все было так, то никакой ошибки не произошло. Если же крещение, хотя и с некоторыми незначительными упущениями, было полностью произведено (и само крещение, и миропомазание), а батюшка после сказал, что нужно перекрещиваться, то, конечно же, он поступил неверно. Тот, кто послал записку с этим вопросом, может быть, и не виноват в случившемся, но священник согрешил.

Вопрос. Можно ли мыться, стирать и т.п. после Причастия, особенно в воскресный день? И вообще, можно ли заниматься разными обычными делами в дни церковных праздников, особенно на Рождество, Пасху и т.д.? Или это все же грех, и всеми силами этого нужно избегать?

Ответ. В случае крайней необходимости можно что-то подобное сделать, но в то же самое время во все церковные праздники, в первую очередь в Великие праздники и в воскресные дни, даже если ты не причащался, нужно избегать этой излишней суеты, чтоб не нарушать праздник, не осквернять его своей человеческой суетой, а посвятить этот день Богу. Во-первых, посещением праздничного богослужения, во-вторых, молитвой, чтением Священного Писания, святоотеческих книг, вообще духовным времяпрепровождением. И конечно же, должно так провести день на Рождество и Пасху. Но если случилась надобность сделать какую-то домашнюю работу: сварить еду, или маленькую уборку произвести (всякое может в доме случиться), или какую-нибудь срочную и необходимую стирку, если, например, в семье есть маленькие дети, - то, конечно, по необходимости позволительно такие вещи делать. Мы не иудеи, которые доходят до безумия в отношении соблюдения покоя субботы. У религиозных иудеев считается, что в субботу ничего вообще нельзя делать. Но в то же самое время жизнь заставляет совершать какие-то мелкие дела. И вот для этого у них есть некий человек, по-еврейски называется "шабаш-гой", иначе субботний гой. То есть они нанимают любого человека, не еврея, платят ему деньги - и он выполняет такие дела. Допустим, что-то у иудея упало, а поднять ему того в субботу нельзя. Иудей вызывает субботнего гоя, и тот для него эту вещь поднимает. Или что-то оторвалось, зашить нельзя - вызывают гоя, и он зашивает порванную одежду. И получается у иудеев так, что сами они как будто бы не грешат, а этот гой, по их мнению, человек все равно пропащий, пусть грешит. Подобно и мы можем дойти до такого безумия.

Вопрос. Как готовиться ребенку к иночеству?

Ответ. Как ребенку к иночеству готовиться... Послушанием. Ребенку нужно готовиться к иночеству послушанием.

Вопрос. Перед Причащением стараешься думать, что приобщаешься Самого Тела и Крови Господней. Но страха Божия все равно нет, сухость в душе. Что делать, если такое чувство бывает очень часто?

Ответ. Что делать? Заставлять себя молиться. Постепенно все придет - надо неустанно трудиться, не нужно ожидать легких результатов. К стяжанию страха Божия стремиться необходимо, но в то же самое время если в настоящий момент его нет, а ты делаешь все, что тебе велит совесть,-то можно причащаться не смущаясь. Иное дело, когда наступает полное безразличие и совершенно ничего не чувствуешь ни умом, ни душой - тогда это, наверное, состояние плохое. А если хотя бы умом что-то понимаешь, то можно смело причащаться. И опять же необходимо, чтобы все это было с благословения и по рассуждению духовника.

Вопрос. Что я могу дать Господу, чем пожертвовать, если у меня ничего нет: и молитва слаба, и вера не сильна, и любви к ближнему мало?

Ответ. Вот смотри. Молитва у тебя слаба. Но она есть? Есть. Вера не сильна - но все же есть. Любви к ближнему мало - но она тоже у тебя есть. Вот это и надо пожертвовать. Что есть, то и дай. От такового дара взамен мы получаем дар больший. Когда мы жертвуем Богу молитву, то не теряем ее, а приобретаем еще больше. Когда жертвуем Богу веру, то не лишаемся ее вовсе, как если бы я кому-то деньги отдал, а получаем еще больше. И от этого нового приобретения еще больше сможем приносить в дар Богу.

Вообще-то, это вопрос теоретический, лучше задавать вопросы практические.

Вопрос. Как сохранить в душе благодать, которую ощущаешь после Причастия, после хорошей молитвы или даже без всякой внешней причины? Или это от произволения человека не зависит и не в нашей власти сохранить данную нам благодать?

Ответ. Все-таки это в нашей власти. Бывает, конечно, и попустительное оставление благодати: или ради смирения, или ради того, чтобы человек был более строг, более внимателен к себе и тщательно следил за всеми своими душевными движениями. Но в основном оставление благодати - это наша вина, мы грехами оскверняем душу, отгоняем от себя благодать; и, наоборот, часто привлекаем греховные помыслы, возбуждаем в себе страсти. Поэтому сохранить благодать можно благодаря вниманию, вниманию к себе, или, как иначе называют это святые отцы, через трезвение, то есть через трезвый, внимательный внутренний взгляд не только на свои дела, но даже и на мысли, через тщательное их рассуждение. Так мы сохраняем Божию благодать. Если же будем нерадивы и не станем обращать внимания на свои мысли (я уже не говорю про поступки и слова), то благодать Божия будет нас постепенно оставлять. Иногда лишь за какой-нибудь один грех может и сразу оставить - в особенности за гнев. Гнев очень опустошает душу человека. Иоанн Лествичник уподобляет его пожару, уничтожающему вмиг многие труды. Крайне оскверняет и опустошает человека блудная страсть, когда поддаемся ей и не боремся. Подобное действие производят и прочие страсти: осуждение, тщеславие, гордость. В некоторых людях, особенно в тех, кто крепок телосложением, - чревоугодие; но обычно не само по себе чревоугодие, а его последствия, то есть лень, вялость. Объелся - и уже хочется не молиться, а поспать, или поболтать, или, в лучшем случае, в окно поглядеть. Все это, в большей или меньшей степени, опустошает человека, лишает его благодати.

Крайне важно по возможности стараться сохранить молчание, без нужды ничего не говорить. Очень много мы теряем благодати через разговор. Почему? По простой причине. Спаситель сказал: "Не то оскверняет человека, что входит в уста, но то, что исходит из уст" (Мф.15:11), ибо "из сердца человека исходят помышления злая" (Мф.15:19). То есть из сердца человеческого исходят помышления, которые потом выходят через уста, в виде слов. Поскольку в нашем сердце присутствуют все страсти, то, даже когда на деле мы не совершаем явных греховных поступков, страсти наши находят себе место в словах, через уста мы можем согрешать любым грехом. Устами можно и убийство совершить, по крайней мере пожелать кому-нибудь зла. Устами можно и блуд сотворить: высказать вслух желание исполнить на деле блудный грех - сейчас это очень распространено, так что не знаешь, куда бежать от этих скабрезностей. Смотришь: стоят приличные на вид люди, разговаривают, а на устах у них всякая мерзость. И столь свободно о том говорят, словно обсуждают, как пирог испечь. Конечно же, от этого оскверняется весь человек - и душа, и тело - и благодать Божия оставляет его. Поэтому по возможности нужно стараться вообще молчать, а особенно после Причащения. Я часто напоминаю в беседах и проповедях о том, чтобы проводить день после Причастия благоговейно, лучше в уединении. Когда я еще был мирянином, по неопытности любил ходить в гости к своим друзьям - людям, конечно же, верующим (неверующих друзей у меня не было). Они жили недалеко от церкви, в нескольких кварталах. Мы часто посещали одну и ту же церковь и после службы шли кому-то из нас в гости. Я сам был неженат, а друзья - женатые; естественно, что жены их приготовляли обед, в это время приходили еще другие наши знакомые верующие. Так и получалось: пока обед приготовят - два часа, пока все соберутся и сядут за стол - еще час-полтора... А что в это время делать? Говорить. И вот женщины готовят, а мужчины разговаривают. Говоришь, говоришь, так наговоришься, что даже дурно становится от этих разговоров. Какая уж тут благодать? Такое от этого испытываешь опустошение, что кажется, ничего в душе нет. Все мы верующие люди, на службе причащались, разговоров у нас никаких особенно греховных, мерзких не было, разве только согрешали пустословием, или в осуждение, возможно, впадали, или на духовные темы иногда беседовали слишком даже много - а в конечном счете благодать меня оставляла. Но наконец-то я понял, что сам себе врежу. Даже стал немного раньше окончания службы уходить из церкви, чтобы сбежать от своих друзей. Правда, они меня ловили, обижались, заставляли идти в гости... В общем, я старался этого избегать. И в то время, когда я был мирянином и независимым человеком, взял себе за правило (сейчас, конечно, такой возможности не имею из-за того, что стал священником и обязан думать не только о себе, но и о своей пастве): день перед Причастием и в день Причастия ни с кем не общаться. День перед Приобщением - чтобы кроме поста как-то еще иначе подготовиться. Итак, помимо поста, я еще день по возможности проводил в уединении. И после того как приступал к Таинству, шел домой, стараясь ни с кем не видеться. Даже в такие большие праздники, как Пасха, Рождество, когда все, естественно, ходили друг к другу с поздравлениями, я старался в гости не ходить, так как причащался в эти дни. И в прочие праздники, поскольку обычно принимал Св. Причастие, тоже никуда не ходил. Друзей же навещал в другие дни, но не в эти.

Очень трудно удержать себя, мы люди такие немощные, что, общаясь между собой, обязательно будем грешить; хотя и верующие, но греху все равно поддадимся. Например, в монастырях принято на трапезе читать - почему? По той же причине: если не будут читать, значит, начнутся разговоры, начнутся поневоле, по немощи. Потому такое чтение принято с древних времен; на послушании установлено вслух читать молитву Иисусову, - опять же, чтобы не разговаривать.

Вопрос. Что можно сделать, если во время службы совсем не чувствуешь Иисусовой молитвы? Чем больше делаешь усилия, тем труднее ее удержать. Со службы уходишь почти больным человеком из-за чувства, что оскорбил Господа. От этого унываешь длительное время.

Ответ. Думаю, это происходит из-за того, что человек переоценивает свои способности, свое преуспеяние и, например, молится умом, а ему это совершать пока еще трудно. Он не может молитву удержать в уме, одновременно слушая службу, не преуспел еще до такой степени. Вообще-то это возможно, хотя некоторые считают таковое неисполнимым. Ведь благодать Божия не может противоречить сама себе. Как говорит апостол Павел, Дух Святой есть Дух устройства, а не нестроения (см. 1Кор.14:33). Поэтому можно и нужно читать Иисусову молитву во время богослужения, молитва помогает сохранить внимание, внимательно слушать службу. Но по неопытности и, более всего, по отсутствию благодати, которой мы еще не приобрели и не накопили, это кажется и бывает для нас трудным. Нужно знать степень своего преуспеяния и ее учитывать. Может быть, в келий ты способен молиться умом, а на службе много разных вещей тебя отвлекает: во-первых, собственно сама служба, во-вторых, шум оттого, что кто-то прошел по храму, кто-то пошевелился или кашлянул, - от этого труднее молиться умом, и было бы уместно молиться устами (конечно, беззвучно, чтобы никому не мешать), тогда будет полегче. Кроме того, есть еще и четки, которые существуют не только для счета, но также напоминают нам о молитве. Если же ты делаешь все это и чувствуешь, что это не помогает, следовательно, надо искать духовную причину. Возможно, приходя в храм, ты поддаешься осуждению, рассеянности, начинаешь не столько слушать службу, сколько смотреть, кто и где стоит, как кто шевелится или что-то не так делает. И, поддаваясь этому мелкому осуждению и рассеянности, ты от себя благодать Божию отгоняешь. Вот, мне кажется, какова вероятная причина бесчувственности при молитве. Иногда действует и такая, не зависящая от нас, причина, как неблагоговейное совершение богослужения, невнятное чтение и т.д., но от нас это, как я сказал, не зависит. Поэтому если мы станем все делать правильно, если правильно будем молиться, то и самый нерадивый священник (хотя о его достоинстве или недостатках мы думать не должны), самый невнятный чтец будут казаться нам ангелами. Духовная причина - чаще всего осуждение, рассеянность. Существует такое повествование: один подвижник, пустынник, в воскресение шел из пустыни на службу. И когда направлялся к селению, то, идя через реку, проходил по воде, как по суше. А когда из церкви возвращался обратно, уже шел по колено в воде. Почему так? Ведь он был в церкви, скорее всего, причащался... Случалось же это оттого, что в храме он поддавался осуждению, и потому благодать Божия несколько от него отступала. Подобное оставление благодати бывает часто и с нами (не в том, конечно, смысле, что мы теряем способность ходить по воде...).

Вопрос. Как бороться со сном во время совершения Иисусовой молитвы? Пока делаешь поклоны - молишься худо-бедно, а потом сон начинает одолевать так, что нет сил сопротивляться, не помогает даже холодная вода. Если молиться по времени раньше, то это уже не будет считаться молитвой перед сном. Как быть? У меня склонность к пониженному давлению, и мне кажется, что на второй сотне Иисусовых молитв мое давление резко падает. Может ли так быть или это искушение от врага? Что посоветуете?

Ответ. Я думаю, что это сравнительно частое явление: действительно, человек по немощи поддается и засыпает. Если бы он чем-то развлекался - разговором, например, или делом каким-нибудь, вредным или полезным, - то мог бы еще часами не спать. А когда вниманием собираешься в себе, здесь, так сказать, все выходит наружу: и скука может быть во время молитвы, и немощь телесная. Как помогать себе? Есть много разных способов. Среди них - холодная вода, поклоны. Если ты такой немощный в отношении молитвы и с самого начала правила начинаешь засыпать, то можно все правило совершать с поклонами. Конечно, тяжело так много поклонов сделать, допустим пятьсот, но можно делать поклоны поясные или класть их, стоя на коленях, что легче. Можно просто стоять на коленях - тебе будет неуютно, неудобно - и ты не заснешь. Холодная вода - средство хорошее, но оно действует недолго. В конце концов, можно выпить кофе или чай. Некоторые считают, что это чуть ли не грешнее, чем водку пить, я с этим не согласен. Мы вам показывали фильм о греческом монастыре в Метеорах, и вы видели, как монахи варят кофе, как старцы собираются для духовной беседы и тоже пьют его. По преданию, кофе - это напиток, который впервые стал употребляться именно в христианском монастыре; не знаю, православном или неправославном, но христианском. Чай также, по существующей легенде, изобретен буддийскими монахами, для того чтобы бороться со сном. Поэтому эти напитки, если здоровье позволяет, можно употреблять. Иное - не нужно делать себе чифирь или пить кофе так, чтобы появилось пристрастие к нему, как бывает у некоторых людей. Нужно и о здоровье думать: можно чай пить, пить, а потом от него так заболеть, что уже никогда нельзя будет его употреблять, оттого что испортишь себе печень или кишечник. Но это, скорее, вопрос медицинский.

Кроме того в записке сказано: "если молиться раньше, то это уже не будет считаться молитвой перед сном". Почему же не будет? Будет считаться, и, вообще, зачем тебе все делать так чересчур уж правильно? Чем откладывать молитву напоследок, когда ты совсем устанешь и не будет уже сил для совершения правила, когда устанет и твой ум, и придется, даже имея прекрасное давление, бороться со сном, то лучше помолиться раньше. Помолись часов в шесть-семь вечера, а потом читай книгу. Если ты будешь читать жития святых или Священное Писание (конечно же, не художественную литературу), то разве в этом будет что-то плохое? Почитаешь и ляжешь спать. Не думаю, что это большое нарушение. Надо искать пользы, а не смотреть на внешнее. Спаситель говорит: "Не человек для субботы, а суббота для человека" (Мк.2:27). Не человек для правила, а правило для человека. Поэтому если тебе по какой-то причине лучше помолиться раньше и есть такая возможность, то помолись раньше, а потом читай духовную книгу. Ничего плохого тут нет.

В отношении того, не является ли это искушением от врага, можно сказать следующее. Чтобы определить, искушение ли это или что-то естественное, надо сначала пересмотреть все вероятные причины: состояние здоровья, усталость, много или мало ты спишь. Если ты хорошо высыпаешься, здоровье у тебя прекрасное и никакой усталости нет - можно предположить, что это искушение. Если же есть что-то из того, значит, скорее всего, причина естественная. Хотя бывает и то, и другое: и немощь телесная, и дьявол присоединяется к ней, искушая человека. В любом случае, даже если действует естественная немощь, не нужно ей поддаваться. Когда у человека пониженное давление, то сколько бы он ни спал, никогда не выспится. Я сам страдаю этим много лет. У меня был один приятель, который спал по 12-14 часов, всегда хотел выспаться - и все равно не высыпался. Так можно всю жизнь проспать. В зависимости от своей немощи, надо себя понуждать при помощи, может быть, и искусственных средств, таких, как кофе, чай, или как-то двигаться, чтобы не заснуть. В то же самое время необходимо давать себе разумный отдых. Человек белее крепкий нуждается в меньшем количестве часов для сна, человек немощный - в большем. Но, мне кажется, спать более 8 часов в сутки - грешно, если ты не совсем тяжелобольной. Меньше 6 часов - очень трудно. Если же кто имеет особенную телесную крепость и получил благословение, то, возможно, сможет и меньше спать. Древние подвижники вообще чрезвычайно мало времени уделяли сну. Про Иоанна Лествичника пишут, что он спал очень мало: лишь столько, сколько необходимо, чтобы не лишиться рассудка. Арсений Великий говорил: "Монаху, если он подвижник, достаточно спать один час". Но я думаю, что для нас это не подходит, нам нужно уделять сну от 6 до 8 часов - это общая рекомендация. Однако в каждом отдельном случае в этом отношении могут быть разные поправки: может, человек исполняет очень тяжелую работу или болеет и т.д.

Вопрос. Если у новоначального при молитве Иисусовой подступают слезы, то не является ли это признаком прелести?

Ответ. Сами по себе слезы не являются признаком прелести. Надо смотреть на внимание: если внимание от слез усиливается, значит, и слезы, скорее всего, от Бога. Если слезы отвлекают от молитвы, то это или что-то естественное, или искушение бесовское. Слезы сами по себе, без молитвы, ничего не стоят - это просто вода. Поэтому гоняться за плачем ради плача ни к чему, так можно начать лук нюхать и тоже радоваться, что много плачешь, - такая же будет польза. Если при твоих слезах присутствует, кроме внимания в молитве, некоторое покаяние, умиление и, может быть, хотя малое чувство смирения, ощущение своей ничтожности - то, думаю, это хороший признак и слезы эти полезные. Не нужно думать, будто у новоначального не может быть слез и что вообще у новоначального не может быть благодати. Благодать посещает человека не тогда, когда он ее ожидает, и не по заслугам его. Благодать - это приближение Бога, а Бог не есть какая-то безличная субстанция, но есть Существо личное, обладающее свободной волей. К кому Он захочет - к тому приблизится, от кого захочет - от того удалится. Что Он пожелает - то и сделает. Поэтому в посещении нас благодатью есть некоторый момент, который от нас не зависит, мы должны это понимать.

Вопрос. Молитва в уме произносится всегда очень сухо, как бы бесчувственно и с трудом, часто отвлекаюсь. Я не вижу, что во мне что-то меняется, не чувствую, что молюсь. Кажется, что это не молитва, а просто механическое произношение без конца ее слов.

Ответ. Думаю, что и это неплохо, а подобная сухость бывает либо от нерадения ко вниманию, когда произносим молитву по привычке, либо оттого, что нет у нас памяти смертной, соответственно, нет и умиления, поэтому молитва произносится сухо и "безвкусно". Если судить по признаку: "молитва произносится бесчувственно и с трудом, часто отвлекаюсь", - то можно сделать вывод, что человек, написавший записку, не имеет достаточной ревности о внимании.

Вопрос. Что делать, если понуждения себя к молитве и к борьбе с помыслами во время пятисотницы хватает четки на три, потом устаешь, рассеиваешься, появляется нежелание молиться и мысли о том, когда же, наконец, кончится правило?

Ответ. Продолжать понуждать себя. Когда-то ты, наверное, и тридцать молитв с трудом читал, потом сотню, потом три сотни было тебе тяжело прочесть; когда-нибудь начнешь пятьсот читать с удовольствием, а семьсот тебе покажется трудно, но, возможно, наступит такое время, что будешь часами, по 5-6 часов, сидеть, углубляясь в молитву, и будет тебе это казаться сладостным. Не все сразу. Надо набираться терпения, понуждать себя, не расслабляться, и все это постепенно придет. Кроме того, у некоторых новоначальных молитва читается медленно, на одну сотню может уходить до получаса, как пишет святитель Игнатий Брянчанинов. Поэтому, если он три сотни читает полтора часа (когда молится не на общем правиле, а келейно), то после них труднее уже становится сосредотачиваться. Ведь надо еще две сотни прочесть, значит, он в общей сложности два с половиной, чуть не три, часа молится. Конечно, трудно на протяжении такого долгого времени новоначальному сохранить внимание. В данном случае можно (если это связано только с медленным произношением молитвы) посоветоваться с духовником и, возможно, сократить правило, исполнять его по времени. Допустим, молиться полтора или два часа, не больше (сколько бы ты не успел сотен прочитать за это время), пока не установится какое-то более естественное, более быстрое произношение молитвы. А если твоя рассеянность связана с непривычкой вообще молиться - то в этом ничего удивительного нет. Одна женщина, мирянка, когда только начинала заниматься Иисусовой молитвой, то и тридцать молитв произносила с трудом, едва сосредотачиваясь. Потом постепенно привыкла к молитве и в течение дня подолгу, часами, молилась: час помолится, несколько часов поработает, опять час помолится - и все это делала с удовольствием. Хотя в первое время и десять минут с трудом могла посвятить молитве.

Вопрос. Позволяется ли иногда во время келейного правила при молитве ходить?

Ответ. Если тебя борет сон, то можно и это делать, хотя хождение, безусловно, отвлекает. Но все же лучше понудить себя двигаться и хоть как-то молиться, чем совсем поддаться дремоте, "внимательно" стоять и "внимательно" спать.

Вопрос. Слышал, что спать с 18 до 20 часов вредно и сон в это время плохо влияет на деятельность ума, организма. Действительно ли есть такая зависимость?

Ответ. Не знаю. Я как раз в это время сплю. Когда у меня есть время для отдыха, тогда и сплю; иногда бывает, что освобождаюсь только в 18 часов, возможности же отдохнуть днем не имею. Не знаю, как ответить на этот вопрос, я не врач и в этом не разбираюсь. Думаю, что мы уже все настолько отравленные-перетравленные, потому что едим отравленную пищу, пьем отравленную воду, дышим отравленным воздухом и т.д., что и такой сон будет нам полезен. Поэтому не придаю этому какого-то особенного значения, хотя, может быть, я не прав - не знаю.

Вопрос. Может ли человек самолично грешить мыслями без вмешательства бесов? Как зарождаются в человеке мысли?

Ответ. Как зарождаются мысли, я не знаю, не могу сказать. Преподобный Макарий Великий говорит, что в человеке есть три воли: Божественная, человеческая и демоническая. Человеческая воля желает естественного: пищи, сна и т.д. Божественная воля всегда желает спасения человека, а демоническая чаще всего примешивается к человеческой и эти естественные, дозволительные помыслы и желания преувеличивает. Допустим, человек желает поесть - она побуждает его к чревоугодию, можно много примеров привести на этот счет. Поэтому чаще всего человеческая воля все-таки безгрешна, нейтральна, но бывает по нашей развращенности и то, что в нас сразу возникает греховное желание, без вмешательства бесовского. По какой причине это происходит? Человек - существо падшее, и многое зависит от того, что мы будем понимать под человеческой волей, от чего отталкиваться в своих рассуждениях. Если мы будем понимать под человеческой волей то, что вложено в человека Богом, то она безгрешна. Если же под ней будем понимать волю человека падшего, которую он имеет после падения, а не то, что вложено Богом, - естественно, что в этой воле могут быть и греховные пожелания, поскольку от рождения в человеке уже присутствует первородный грех, значит, есть и наклонность ко греху. Если бы в нем не было наклонности и стремления ко греху, тогда и бес никак не мог бы искусить человека, не мог бы к нему, к уму и к воле человеческой, приразиться.

Вопрос. В Евангелии сказано, что апостол Петр вытащил сеть с большими рыбами, которых было 153. Зачем это указано, что означает данное число?

Ответ. Это число обозначает, что было 153 рыбы. Вот и все. А что оно должно еще означать? Это число показывает, что в сети было 153 рыбы, и сеть не порвалась. Оно знаменует собой, что событие было действительно, - указана точнейшая подробность, как признак действительности, реальности его. Чудо состояло не только в том, что был большой улов, но и в том, что сеть не порвалась. Чудо состояло в том, что всю ночь ловили и ничего не могли поймать, а по благословению Господа, по Его указанию, сразу поймали много рыб, да притом еще каких - 153 больших. Это подробность, которая говорит о действительности события, а символическое значение ей можно приписать какое угодно, - но, думаю, это будет уже некий литературный образ, исключительно литературная аллегория, а не тот смысл, какой заключен в этом числе. Буквальный же, именно настоящий смысл в том, что был чудесный улов, а данное число есть точная подробность этого необыкновенного чуда.

Вопрос. Бывает, когда я молюсь, как бы отправляя слова молитвы внутрь сердца или словно ум помещая в сердце, то чувствую - что-то начинает там разгораться, я обращаю внимание на появившееся ощущение, отвлекаю внимание на него, и молитва теряется. Как поступать?

Ответ. В таком случае, если по всем признакам это действительно благодатное тепло, которое бывает при соединении ума с сердцем и иногда даже весьма и весьма обильно действует, нужно все-таки стараться не столько обращать внимание на тепло, сколько продолжать углубляться в молитву. Мы, собственно, молимся не ради тепла, а ради покаяния, в конечном счете - ради спасения, и поэтому внимание является самым главным и основным признаком нашей молитвы. Если и тепло появляется, все равно нужно углубляться вниманием в молитву. Я думаю, что если это тепло благодатное, оно будет усиливаться или по крайней мере устойчиво сохраняться, а если это какое-то естественное явление или, может, даже бесовское искушение, то оно будет ослабевать или пройдет. Нужно понимать, что мы не ради тепла молимся, а, выражаясь аскетическим языком, ради внимания.

Вопрос. В присутствии людей, из боязни показаться молитвенником, у меня появляется смущение и нет возможности молиться внимательно. Не получается сосредоточиться и не обращать внимания на людей.

Ответ. Это человекоугодие, с ним нужно бороться. Оно бывает тогда, когда пытаемся угодить людям и выглядеть хорошо в их глазах, нравиться им. В данном случае мы боимся показаться молитвенниками, - а почему боимся? Мы хотим, чтобы нас одобрили, чтобы посчитали нас смиренными... А как же, например, быть священнику, когда он совершает богослужение? Если он будет скрывать свою молитвенность, то у него и молитва пропадет. Так часто и бывает. Под предлогом смирения человек теряет благодать. Один пытается слезы удержать, другой пытается интонацию, в которой проявляется его молитвенное чувство, как-то сгладить. И вместе с тем, что пропадает интонация, пропадают и сами чувства. Нужно угождать Богу, а не людям. Я думаю, надо, как говорил один подвижник, стараться молиться так, будто бы в мире есть только ты и Бог. Если б удалось нам это исполнить, тогда бы нам никто не помешал. Мы везде находимся среди людей: в церкви, на работе, в транспорте, в монастыре на послушании и т.д. - так что же нам делать? Получается, никогда нет возможности сосредоточиться, потому что вдруг кто-то из отцов нашего монастыря, например, подумает, что я духовнее, чем он, что я из себя что-то изображаю. Это же глупо...

Вопрос. Можно ли, молясь Иисусовой молитвой, после многократного ее произнесения, несколько раз вместо "помилуй мя, грешного" называть имя своего близкого?

Ответ. Думаю, что можно, но нужно делать так, чтобы это не отвлекало, не мешало. Если ты читаешь правило, значит, отложи на конец или как-то особо выдели такие молитвы. А если перемежать молитвы так, что сначала говорить в конце молитвы "помилуй мя, грешного", потом же начать произносить имя какого-то близкого человека, а затем опять возвращаться к молитве за себя, - то это постоянно будет тебя рассеивать. Кроме того, подобное нужно делать по благословению, то есть духовник или твой наставник, настоятель или настоятельница должны разрешить молиться за того или другого человека, потому что молитва - дело серьезное, и она может иметь серьезные последствия. Если мы молимся за человека заблудшего, падшего, то существует такой духовный закон, по которому брань этого человека или другие какие-то искушения могут начаться у нас. Поэтому всегда нужно все делать по благословению, с осторожностью.

Вопрос. Говорят, что память смертная очень помогает против тщеславия, блудной страсти и т.д. Но у новоначальных ее нет. Можно ли кроме молитвы Иисусовой еще понуждать себя думать о смерти, представлять в уме, например, покойника, гроб, кости, размышлять о смерти ближних и проч.? Во время смеха, когда хочется рассмеяться, это помогает. Или же не стоит увлекаться этим?

Ответ. Иногда, может быть, так поступать полезно. Кто-то из отцов, кажется Марк Подвижник, говорит о том, что когда мы отвлеклись от молитвы, тогда можно поразмышлять о смерти, поскольку молитва наша все равно уже несколько рассеялась. Но если мы молимся внимательно, то не нужно отвлекаться даже на самые полезные размышления. Кроме того, иное дело - правило, где нужно изо всех сил стараться как можно более сосредоточиться, и другое дело - необходимая суета, допустим послушание в монастыре. Здесь, конечно, можно предоставить себе большую свободу, но само это размышление, различные образы, перебирание их в уме - все-таки от молитвы будут отвлекать. Я думаю, нужно стараться все эти размышления и рассуждения иметь как бы ориентирами и вехами по направлению к памяти смертной, но в то же самое время чересчур не отвлекаться на таковые мечтания. Думаю, что от внимательной молитвы Иисусовой должна прийти и память смертная, как говорит об этом святитель Игнатий Брянчанинов. Это был бы самый лучший способ, хотя некоторое умеренное, осторожное понуждение себя к стяжанию памяти смертной необходимо. Желательно все-таки, чтобы оно было безобразным, потому что сама по себе память смертная без молитвы Иисусовой, мне кажется, мало принесет пользы. Приведу такой пример. Подумайте о людях, работающих в морге, или о могильщиках. Они видят перед собой покойников каждый день десятками, но, хотя вид смерти у них всегда перед глазами, разве это приносит им какую-то пользу? Или - другой пример - война, когда на твоих глазах убивают близких людей и сам ты находишься под страхом смерти. Приносит ли это пользу человеку, если у него нет молитвы? Конечно же, не приносит, наоборот, может вызвать даже цинизм, как в случае с могильщиками или работниками морга. Поэтому не всегда вид смерти, даже действительный вид смерти, а не ее воображение, рождает в человеке добродетель памяти смертной. А вот от молитвы, именно от того, что человек через молитву приближается к вечности, созерцает вечность перед своим душевным взором, - от этого появляется истинная память смертная, правильнее было бы сказать, память вечности. Не собственно памятование смерти, а память вечности - вот что для нас важно. И это бывает от глубокой веры, а глубокая вера - от чтения Священного Писания и, в особенности, от молитвы.

4 января 1998 года

Игумен Авраам (Рейдман). Беседы о духовной жизни. Часть 1. - Екатеринбург, Изд-во. Ново-Тихвинского женского монастыря, 2001. - 62 с.