Начало: Святитель Филарет (Дроздов)	Первая страница Святоотеческое наследие Разные тексты Свт. Филарет (Дроздов) OrthodoxyLib Православный интернет Евангельский синопсис Духовные стороны Добротолюбие избранное Пролог в поучениях День за днем Церковный календарь

В "РМ" No.4360 опубликовано письмо епископа Серафима, где цитируется последнее четверостишие послания Пушкина митрополиту Филарету (Дроздову), не совпадающее с текстом, который обычно печатается в изданиях сочинений поэта. "Если современные пушкинисты в России освободились от прежней марксистско-атеистической идеологии, которая обязательно представляла Пушкина человеком неверующим (что совершенно не соответствует действительности), они смогут теперь свободно изучить вопрос об этих двух вариантах пушкинского стихотворного ответа "русскому Златоусту"", — полагает автор письма.

Непонятно, правда, почему исследователи, которые считают Пушкина неверующим, предпочли "арфу серафима", а "освободившиеся от прежней марксистско-атеистической идеологии" оспорят это решение советских текстологов и вставят имя святителя в текст обращенного к нему стихотворения. Как известно из Библии, наводят ужас ангелы, херувимы и серафимы — грозные вестники Бога. А вот пастырь Церкви, наводящий ужас, пусть даже и священный...

Обратимся к источникам текста. Автографов пушкинского стихотворения не сохранилось. Впервые оно было опубликовано под заглавием "Станцы" в No.12 "Литературной газеты" за 25 февраля 1830 года. В 1832 г. послание вошло в 3-ю часть "Стихотворений Александра Пушкина". В обоих случаях текст напечатан одинаково:

Сохранилась цензурная рукопись 3-й части "Стихотворений Александра Пушкина" с писарской копией этого стихотворения, которая совпадает с первой публикацией, и еще одна писарская копия — для неосуществленного издания стихотворений 1836 года. В ней рукой Пушкина вычеркнута только дата "19 января", обозначенная в прежних публикациях. Других исправлений в тексте поэт не сделал.

Именно так, в соответствии с последней волей автора, стихотворение напечатано в "большом" академическом издании. М.А.Цявловский, указав источники принятого текста, сделал следующее примечание: "Текст последней строфы, сообщенный Г.С.Чирикову, по его словам, М.Д.Деларю, нужно признать сознательно подделанным".

Речь идет о свидетельстве пушкинского знакомого, лицейского выпускника 1828 года Михаила Даниловича Деларю. Это единственный источник якобы первоначального варианта, в котором указана "арфа Филарета". В "Заметках на новое издание сочинений Пушкина...", напечатанных в "Русском архиве" (1881, No.1), Г.С.Чириков привел стихотворение Пушкина "Дар напрасный, дар случайный..." и "энергическую поучительную переделку стихов его, превосходную по своему чисто религиозному языку", митрополита Филарета. "Пораженный таким участием Филарета, — продолжал Чириков, — Пушкин 19 января 1830 г. пишет ему известные чудесные стансы свои, из которых привожу здесь два последние куплета и в последнем раскрываю, кстати, до сих пор ни одному издателю не известный, подлинный текст, так как прежде было скрываемо имя того лица, к коему написаны были эти стансы. Сообщением мне этой поправки я обязан упомянутому мною уже прежде лицеисту М.Д.Деларю, знавшему лично великого поэта:

Обратим внимание: это не собственные воспоминания Деларю (он умер в 1868 г.), а пересказ третьего лица. Сторонники "арфы Филарета" либо ссылаются на эту публикацию, либо печатают приведенный в ней текст последнего четверостишия без всяких ссылок.

Вопреки утверждению Чирикова, издатели Пушкина этот вариант знали. Чирикову отвечал П.А.Ефремов: "Этот мнимый подлинный текст давным-давно известен — он есть и в бумагах Геннади, да и нам его передавал В.П.Гаевский, но мы отказались верить (пока не увидим подлинной рукописи), чтобы чудная, вылившаяся из души поэта строфа имела такой мизерный первообраз, где высокое сопоставление поэзии и религии и священный ужас поэта сводились на личную робость писателя перед монахом, могущим ему повредить (...) Как некстати тут "священный ужас" и арфа Филарета. Мы полагаем, напротив, что кто-нибудь, знавший, что стихи относятся к Филарету, потщился своим разумом втиснуть это имя в стихотворение, не заметив даже, что дает строфу, немыслимую у Пушкина, с 4-мя одинаковыми рифмами: -эта, -эт, -эта, -эт..."

П.О.Морозов, приведя вариант, указанный Деларю, также отметил: "Не имея подлинной рукописи стихотворения, мы не можем решить, действительно ли этот вариант принадлежит Пушкину".

Замена "Филарета" на "серафима" объясняется обычно цензурными соображениями. Скорее всего, цензура действительно не пропустила бы упоминания имени митрополита в стихах. Но было ли действительно "скрываемо имя того лица, к коему написаны были эти стансы"?

Составляя список произведений для 3-й части собрания стихотворений 1832 г., Пушкин внес в него заглавие "Филарету". Об адресате "Стансов", безусловно, знала Елизавета Михайловна Хитрово. Она же, очевидно, передала ему и стихи митрополита. Святитель Филарет познакомился со стихотворением Пушкина "Дар напрасный, дар случайный..." тоже благодаря ей, благочестивой христианке, старавшейся спасти поэта, впавшего в грех уныния, от духовной погибели. Известен ответ Пушкина Е.М.Хитрово, датируемый первой половиной января 1830 г., где он, очевидно, отказывается от ее приглашения немедленно приехать, чтобы получить послание пастыря: "Вы должны считать меня очень неблагодарным, очень дурным человеком. Но заклинаю вас не судить по внешности. Мне невозможно сегодня предоставить себя в ваше распоряжение — хотя, не говоря уже о счастье быть у вас, одного любопытства было бы достаточно для того, чтобы привлечь меня. Стихи христианина, русского епископа, в ответ на скептические куплеты! — это право большая удача".

Друзья Пушкина тоже знали, кому адресовано пушкинское стихотворение. П.А.Вяземский писал А.И.Тургеневу 25 апреля 1830 г.: "Ты удивишься стихам Пушкина к Филарету: он был задран стихами его преосвященства, который пародировал или, лучше сказать, палинодировал стихи П<ушкина> о жизни, которые нашел он у общей их приятельницы Елизы Хитровой..."

Не делал тайны из своей стихотворной переписки с поэтом и сам святитель: "Стихи к пастырю Церкви действительно написаны были к Филарету. (...) Шевырев (...) спрашивал о том у самого Высокопреосвященного, который подтвердил дело и ласково улыбнулся, когда Шевырев ему стал говорить о том" (из воспоминаний Нащокиных).

Н.В.Сушков, биограф митрополита Филарета, привел название стихотворения владыки — "Пушкин, от мечтаний перешедший к размышлению", — и его ответ на вопрос о "возражении на стихи Пушкина":

Авторы работ о Пушкине, доверяющие сообщению Чирикова, по-разному объясняли причину замены Пушкиным имени митрополита Филарета.

В.В.Никольский считал, что "слишком прямое указание на действительность заставило Пушкина укрыть истинное значение стихотворения и дать ему характер чисто поэтического образа (...) И причина этих переделок заключается вовсе не в художественных требованиях, а в глубоком нравственном чувстве поэта. Если бы мы захотели определить самую сокровенную сущность души поэта, мы назвали бы ее целомудрием".

В статье Е.Спекторского вообще не упоминается опубликованный Пушкиным текст, а приводится только вариант с "арфой Филарета".

Иеродиакон Симеон (Гаврильчик) пишет: "Владыка Филарет, в силу смирения, опубликовал свое послание поэту анонимно. А.С.Пушкин в ответном стихотворении не называет имени святителя. Оно осталось в черновике". По мнению автора, "тайна духовного общения святителя московского и великого поэта осталась скрытой от внешних людей. В нее была посвящена лишь дочь М.И.Кутузова Е.М.Хитрово, которая и передала митрополиту Филарету послание А.С.Пушкина".

О.Газизова считает, что "Пушкин изменил "Филарета" на "Серафима" и соответственно "согрета" на "палима"", "нисходя к смирению святителя и желая сохранить монашеское инкогнито".

Е.Б.Добровольская полагает, что слова "душа согрета" больше подходят солнцу, каковым являлся выдающийся пастырь Церкви: "И вместо "смертоносного огня" его душа оказалась "опаленной" огнем истинной веры: "Твоим огнем душа палима", — напишет он в "Стансах", а в первой редакции стихотворения, по свидетельству М.Деларю, эта строчка звучала так: "Твоим огнем душа согрета". Вспомним пророческие, видимо, слова митрополита Платона о своем любимом воспитаннике: "Это солнце...""

В 1999 г. была издана книга проф. И.М.Андреева "Русские писатели XIX века" (в 1968 г. вышедшая в Джорданвилле), где без ссылок на какие-либо свидетельства приводится вариант с "арфой Филарета" и утверждается, что таков был "первоначальный текст, измененный по требованию цензора". Такого же мнения придерживается и А.Казин.

Не приводит никаких доказательств подлинности варианта с "арфой Филарета" и М.Г.Альтшуллер, но считает его заслуживающим внимания: "Вариант этот был решительно отвергнут редакторами Большого академического издания. Думается, однако, что этот текст должен занять место, по крайней мере, в Dubia как ранний вариант пушкинского текста".

Есть и исследователи, настаивающие на "арфе серафима". Так, например, крайнюю точку зрения высказала Л.А.Краваль. Она убеждена, будто Пушкин имел здесь в виду... преподобного Серафима Саровского (?!). Краваль задается вопросом: "Как могло случиться, что в пору своей духовной зрелости, на пороге жизненного перелома (женитьбы), осенью 1830 года Божьим Промыслом оказавшись в близком соседстве с Саровским монастырем, Пушкин не пришел поклониться величайшему столпу Православия, Преподобному Серафиму, не взалкал благословения святого старца?" Исследовательницу не смущает тот факт, что ответ митрополиту Филарету был написан в январе, а в Болдине Пушкин оказался только осенью этого года, но поскольку поэт — пророк, то Краваль видит в имени Серафима пушкинское предвидение: "Может быть, кому-то и почудится в этой замене имен, в этой разнице "температур" (Филарета — согрета, Серафима — палима) пророческая весть о Серафиме Саровском, а другой скажет, что это всего лишь игра рифм, требование цензуры, случайность". Для Краваль вариант "арфа Серафима" — одно из доказательств ее предположения о встрече поэта и святого. Она уверяет, будто именно преподобный Серафим изображен в беловой рукописи стихотворения "Отцы пустынники и жены непорочны..." ("Монах в келье" — так назван этот рисунок в книге Т.Г.Цявловской "Рисунки Пушкина"). Этим окончательно "доказывается" факт посещения Пушкиным Серафима Саровского. Чего же боле? "Значит, сретенье все же состоялось? Состоялось — и батюшка Серафим благословил поэта".

Автор учебного пособия для студентов духовных академий и семинарий М.М.Дунаев не склонен безоговорочно принимать "арфу Филарета" по иным основаниям: "Хотя здесь мы видим как будто большую точность обращения (не к кому-нибудь, а именно к Филарету), сам образный строй в таком варианте становился более вялым и духовно менее значимым. Прежде всего — "душа согрета" — не столь выразительно и энергично. И поверхностно. Душа именно палима: тот пламень, которым самому вменялось в долг жечь сердца людей, теперь обращается на собственную душу поэта-пророка. В святителе Филарете Пушкин узрел именно посланника Божия, а не просто церковного иерарха, по обязанности наставляющего заблудшую овцу. Шестикрылый серафим "Пророка" вновь является духовно изнемогающему страннику — пусть и в ином облике".

В.С.Непомнящий, отмечая, что принадлежность варианта с "арфой Филарета" Пушкину, "мягко говоря, более чем сомнительна", утверждает, что этот вариант "никак не вяжется с совершенным поэтическим мастерством Пушкина; он кричаще противоречит его безукоризненному вкусу; наконец, он не соответствует замыслу и смыслу стихотворения "В часы забав иль праздной скуки". Начать с рифмовки. "Согрета — сует — Филарета — поэт". (...) такая монотонность совсем неуместна и неправдоподобна в контексте финала стихотворения, говорящего о потрясенности поэта, о его охваченности "священным ужасом"; появляется какая-то умышленность, искусственность, едва ли не пародийность. Далее. Ничто не мешает нам представить — пусть и весьма условно — некую обобщенную фигуру Поэта, который "на лире вдохновенной... бряцал"; внятен нам и образ серафима: с "мечом" в "Пророке", с "арфой" — в послании святителю. Но реальный, живой, во плоти, митрополит Московский, который — не в "бытовом", а высоко-символическом контексте стихотворения — "бряцает" на поэтической "лире", на "арфе"? Играющий на арфе Филарет?! Не говорю уж о том, что от одного созвучия ар-фифи уши вянут: у Пушкина такая какофония немыслима, разве в шутке. Какой уж тут "священный ужас"..."

Главный аргумент Непомнящего совпадает с мнением Дунаева: "Послание к Филарету внутренне глубоко связано с "Пророком" (...) оттого и "Твоим огнем душа палима" (ср.: "Угль, пылающий огнем"). Здесь нет места вялому "согрета", это слово несовместно со "священным ужасом"; здесь речь об огне именно палящем, опаляющем, о жжении "совести моей"". Поэтому, считает Дунаев, в стихотворении "В часы забав иль праздной скуки..." "явственно прочитывается и язык, и возрожденный смысл "Пророка" с его пустыней мрачной и углем пылающим; ясно, что через Филарета ответ обращен дальше и выше: "Когда твой голос величавый / Меня внезапно поражал" — о том же, о чем: "И Бога глас ко мне воззвал"".

Следует признать, что слова "Когда твой голос величавый..." и "Твоих речей благоуханных..." обращены все же к митрополиту Филарету. Однако одновременно не только к нему, но и "дальше и выше". И из этого вовсе не следует, что в тексте должно быть прямо названо имя святителя.

Очевидно, невозможно, не имея каких-то новых документальных свидетельств, определенно сказать, была ли первоначально в стихотворении строка с "арфой Филарета". Доказательств ее принадлежности Пушкину нет. Сторонники этого варианта в них и не нуждаются. Они хотят видеть в святителе "Новозаветного Орфея", "божественного Филарета, арфе которого "в священном ужасе" внемлют теперь и Ангельский собор, и человеческий род". Ведь "еще мальчиком будущий святитель выучился играть на гуслях (ибо российской арфой будут, конечно, гусли), из струн которых извлекал он церковные напевы, продолжая и позже совершенствоваться в этом таинственном искусстве: преобразовавшись со временем в искусство Архиерейства, оно показало нам нового, Новозаветного Орфея (...) Подчиняясь гармоническим звукам арфы Филарета, живые камни земной Церкви слагались в прекрасное и стройное здание" (О.Газизова). Таким образом, причину того, почему они настаивают на том, чтобы признать в качестве канонического вариант с "арфой Филарета", видимо, следует искать за пределами академических штудий.

Анна Михайлова. Санкт-Петербург

Список цитируемых современных пушкиноведческих работ
М.Г.Альтшуллер. Диптих Пушкина и палинодия митрополита Филарета. // Международная конференция "Пушкин и Тургенев". Тезисы докладов. 1998. СПб.-Орел, 1998.
О.Газизова. Арфа Филарета. // Пушкинская эпоха и христианская культура. СПб., 1994. Вып. 4.
Е.Б.Добровольская. "Божественный глагол..." // Пушкинская эпоха и христианская культура. СПб., 1994. Вып. 6.
М.М.Дунаев. Православие и русская литература. М., 1996.
А.Л.Казин. Три любви Пушкина. // "Москва", 1999, No.1.
Л.А.Краваль. "...И шестикрылый Серафим на перепутье мне явился..." // Пушкинская эпоха и христианская культура. СПб., 1994. Вып. 6.
В.Непомнящий. Пушкин. Русская картина мира. М., 1999.
Иеродиакон Симеон (Гаврильчик). "...И внемлет арфе Филарета..." // Пушкинская эпоха и христианская культура. СПб., 1994. Заметим, что, разумеется, митрополит Филарет сам не печатал своего стихотворения. Впервые послание владыки было опубликовано в 1840 г. в No.10 журнала "Маяк современного просвещения и образованности" в искаженном виде; затем его опубликовала А.О.Ишимова в своем журнале "Звездочка" за (1848, No.10). Авторизованный святителем текст стихотворения приводится в книге Н.В.Сушкова "Записки о жизни и времени святителя Филарета, митрополита Московского".
Е.Спекторский. Пушкин. // "В краю чужом...". Рыбинск, 1998. Впервые статья была опубликована в журн. "Возрождение" (1949, No.3). Возможно, именно эту статью имеет в виду автор письма в "Русскую мысль". За 1937 г. подобной статьи не удалось обнаружить, хотя сейчас издано очень много материалов о праздновании юбилеев Пушкина русской эмиграцией.

© "Русская мысль", Париж, N 4370, 28 июня 2001 г.