Святитель Филарет (Дроздов) [Pagez.ru]



Начало: Святитель Филарет (Дроздов)

Дмитрий Рыбаков
Митрополит Московский Филарет (Дроздов) как ученый-библеист, иерарх и проповедник

Часть 1

Пастырский опыт одного из величайших иерархов Русской Церкви, выдающегося проповедника современности митрополита Московского и Коломенского Филарета (Дроздова), не смотря на смену эпох и общественных настроений, по сей день остается неиждиваемым источником отеческой мудрости, архипастырской любви и тончайшего проповеднического мастерства, оставленного в наследие Православной Русской Церкви. Своею проповедью владыка Филарет свидетельствовал об Истине в сложнейший и противоречивый период истории русской духовности, отмеченный как пиком православной государственности в России, так и небывалым до того времени распространением в ней сектантских и лжемистических исканий. И сегодня, в наше не менее смутное время, проникновенная и врачующая проповедь владыки обращена к тем, кто тщетно ищет Христа вне Церкви и Церковь там, где искажается само слово Христово, прикрываемое лишь звуком библейских изречений.

Наш краткий очерк не ставит целью ввести читателя в курс всего церковно-учительного наследия Высокопреосвященнейшего Филарета - для этого было бы мало статьи и даже монографии. Однако предоставить хотя бы общее знакомство со значением святителя Филарета (Дроздова) в путях русской духовности - пожалуй, наш долг перед этим выдающимся архипастырем.

* * *

Святитель Филарет - в миру Василий Михайлович Дроздов (1783-1867), родился в древнем подмосковном городе Коломне в семье дьякона. Азы школьного учения будущий церковный ученый приобретал в родном городе, а затем в философском классе Троицкой лаврской семинарии в Сергиевом Посаде, где по окончании курса был оставлен трудиться в качестве преподавателя. Бесспорно, семинария дала Василию Дроздову блестящее знание древних языков и основательную филологическую подготовку, но всем остальным он был обязан собственным дарованиям и самоотверженному трудолюбию, вызывавшему восхищение у близко знавших его современников. Не удивительно, что вскоре на молодого учителя обратил внимание куратор семинарии - митрополит Платон (Левшин), один из авторитетнейших ученых иерархов того времени. Он побудил Василия Дроздова к принятию монашества и рукоположил его в 1808 году во иеродьякона.

Внутренним желанием ревностного служителя Святой трапезы было исполнять послушание смотрителя у раки преподобного Сергия. Однако воля Господня уготовила новоначальному иноку иную судьбу. В 1809 году его неожиданно вызывают в столицу и в день Святой Пасхи рукополагают во иеромонаха. Уже через два года о. Филарету предстоит возведение в сан архимандрита с последующим назначением на должность ректора Санкт-Петербургской Духовной академии, каковую должность он исполнял до 1819 года.

Ученая и педагогическая деятельность молодого ректора была исключительно напряженной. Мне должно было преподавать, что не было мне преподано, - вспоминал он впоследствии. Святитель Филарет стоял у истоков реформы российской Духовной школы, которая заключала в себе не только обновление учебных курсов, но и внедрение русского языка в преподавание основных богословских дисциплин, имеющего заменить традиционную латынь со всем ее богословским аппаратом. Дело в том, что преподавание основных богословских дисциплин: догматики, патрологии, канонического права, философии и гомилетики (риторики) со времен первых русских академий XVII века до начала XIX-го осуществлялось исключительно на латыни. [1] Отсюда священники, которые лучше знали языческих писателей, нежели священных и церковных, лучше говорили и писали на латинском языке, нежели на русском, более способны были блистать в кругу ученых отборными выражениями мертвого языка, нежели светить народу живым познанием истины, - как-то заметил по этому поводу владыка. Перевод основных предметов на русский язык означал первую чистку русского богословия от "латинских" (католических) штампов (stock phrases) и вместе с тем самого способа богословского мышления. Процесс этот был далеко не простым и вряд ли ему суждено было завершиться при жизни самого святителя Филарета, однако основание было положено и основание твердое. [2]

Впрочем, отход от латинизма и переход преподавания на русский язык (в явочном порядке) еще не означал мгновенного освобождения от полуторавекового схоластического плена. Профессоров, способных преподавать не по старым избитым конспектам и не шаблонными хрестоматийными латинскими фразами, а живым русским "мыслящим" языком православного богословия, катастрофически не хватало. Не каждый воспитанник старой "латинской" школы оказывался способен мыслить на "новом" богословском языке. Чтение "собственных курсов" было чревато иного рода злоупотреблениями. В результате, исправлять положение приходилось почти каторжным трудом немногих талантливых преподавателей. Таким образом, за короткий срок с 1810 по 1817 год, о. Филарету пришлось подготовить лекционный материал по полному курсу богословских наук, от догматического богословия и гомилетики до канонического права и патрологии. Не удивительно, что в эти годы владыка жаловался на крайнее изнурение. [3]

В 1817 году архимандрит Филарет единогласным решением членов Святейшего Правительствующего Синода был поставлен во епископа и после смены нескольких кафедр (Ревельской, Тверской, Ярославской) спустя четыре года утвердился в сане архиепископа Московского и Коломенского. Так было угодно Богу, чтобы вся дальнейшая жизнь святителя была связана с первопрестольной. Без малого 46 лет посвятил он преобразованиям, деятельному попечению и ректорству в Московской Троице-Сергиевой лаврской академии, в стенах которой воспитал целую плеяду незаурядных богословов, уже ничего общего не имевших с традициями схоластической учености. Его трудами были также реорганизованы российские духовные семинарии и епархиальные училища. Сама система среднего и высшего духовного образования была перенаправлена на то, чтобы дать, как говорил владыка, (единственно) внутреннее образование юношей к деятельному христианству, иным словом отразить самую суть всяческого образования, тем паче духовного - образовать молодых людей (независимо от их будущей духовной или светской карьеры), дать им образ, которым наделен человек в силу своего богоподобного создания (см.: Указ 30 августа 1814 года о преобразовании Духовных училищ).

Значение святителя Филарета в деле развития русской академической учености трудно переоценить и по сей день. Из некоей школьно вероучительной корпорации, какими были наши духовные учебные заведения со времен Петра Могилы и братьев Лихудов, [4] митрополиту Филарету удалось создать принципиально новый тип ученого монастыря: ибо в понятии монастыря заключается идея послушания, и Академия стремилась воспитывать людей послушных своему христианскому долгу; тогда как в понятии ученый заключается идея свободного признания истины, и Академия уважала право свободно убеждать и право свободы убеждений.

Святитель Филарет весьма точно оценил, что лишь непрерывная связь со святоотеческой традицией является тем непременным условием, в котором единственно и может развиваться православное богословие (а не отвлеченные схоластические студии), не говоря уже о духовности в целом. Решительным шагом в этом направлении было издание переводов на русский язык творений святых Отцев. Для этой цели с благословения владыки Филарета в 1842 году создается печатный орган лаврской Академии - Творения святых Отцев в русском переводе, где издавались не только наново переведенные, но и до сих пор не известные в русском переводе памятники святоотеческой мысли. Тогда же увидело свет и Прибавление к изданию творений святых Отцев, где кроме самих текстов размещался богатый справочный аппарат и историко-филологические комментарии.

Под водительством митрополита Филарета имя Московской академии приобрело заслуженную славу не только в русской богословской науке, но и вселенской православной мысли (если так можно выразится), ибо филаретовская Академия была, пожалуй, тем апогеем, которого удалось достичь богословскому академическому образованию в Христианской Церкви (без лишнего преувеличения) за всю ее новозаветную историю. Поистине, такое осуществимо только в православном царстве в наивысший период развития его общественно-политической симфонии.

Как ректор Академии и организатор богословской науки в России, владыка Филарет сам был незаурядным профессором. О его вдохновенной способности преподать самые высокие понятия экзегезы [5] один из учеников вспоминал так: Речь внятная; говорил (он) остро, высоко, премудро; но все более к уму, менее же к сердцу. Свободно делал изъяснение Священного Писания - все как бы лилось из уст его. Так привлекал учеников к слушанию себя, что когда оканчивались часы ему преподавать, всегда оставалось великое усердие слушать его еще более без ястия и пития. Оставлял он сильные впечатления в уме от учений своих... [6] Еще более показательно другое свидетельство - историк Василий Осипович Ключевский, сам бывший незаурядным лектором, так отзывался о педагогическом таланте владыки Филарета: Его мысль не лишена смелости, но он не считал смелость доблестью мысли… Истину он любил открывать не вдруг, чтобы ее неожиданное появление не смутило ума или не внушило ему подменной уверенности (в том), что пытливому уму легко найти ее.

Не менее восторженные отзывы встречаем мы и в отношении святителя Филарета как незаурядного мастера пастырского слова. Один из блестящих русских историков и богословов ХХ века протоиерей Георгий Флоровский так характеризовал его проповеднический талант: Это было всегда живое слово и мыслящее слово, вдохновительное размышление вслух. Проповедь у Филарета всегда была благовестием, никогда не бывала только красноречием. Отнюдь не удивительно, что мы приводим здесь мнение далеко не современника святителя Филарета - дело в том, что все свои проповеди владыка никогда не говорил, а всегда писал и произносил по написанному (большинство их было издано еще при жизни). Таким образом, каждый из нас сегодня мог бы стать свидетелем его проповеднического мастерства. Редкий дар слова признавал за владыкой даже мыслитель-гегельянец Александр Герцен: Он мастерски владел русским языком, удачно вводя в него церковно-славянский… Как проповедник, святитель Филарет был лишен слащавого витийства, характерного для своего времени. С амвона он был весьма сдержан в слове и лаконичен, преподавая только ясную мысль и твердое учение.

Академическая школа добавила к апостольской ревности святителя Филарета еще и незаурядную компетенцию в самых разнообразных вопросах церковной практики и доскональное знание основ Священного предания, коими он всецело обязан своему безграничному старанию и терпению. Некоторые Филаретовские академические курсы, изданные еще в петербургский период, стали первыми опытами отечественной экзегетики - к примеру, 3аписки на книгу Бытия (1816), а его Обозрение богословских наук, составленное по поручению комиссии Духовных училищ (1814), впервые привело в систему и изложило дидактические задачи основных богословских дисциплин академического профиля. Богословие рассуждает, - любил повторять владыка, - православная вера во всей полноте своего догматического содержания должна стать живым началом и средоточием жизни; это содержание веры каждый должен не просто запомнить, но обязательно усвоить взыскующей мыслью и всецелой душой, ибо христианство не есть невежество, но премудрость Божия.

Однако сам Филарет был внутренне чрезвычайно сдержан в своих богословских рассуждениях и других призывал к такой же ответственной сдержанности. Протоиерей Георгий Флоровский отмечал, что была у владыки некая почти инстинктивная потребность оправдывать каждое свое богословское заключение. Отсюда и все его оговорки о Предании: В предметах, которые не в круге опытов настоящей земной жизни, - говорил Филарет, - не надежно полагаться на собственный философствующий разум, а надобно следовать Божественному откровению и объяснениям онаго, данным людьми, которые более нас молились, подвизались, очищали свою внутреннюю и внешнюю жизнь, в которых потому более прояснялся образ Божий и открылось чистое созерцание, которых дух и на земле ближе нашего граничил с раем. Именно тонкое чувство Предания и богословской ответственности делало его облик подчас весьма строгим, что довольно контрастно отразилось в памяти современников наравне с его личным смирением и совершенной тихостью. В этом загадка и объяснение богословского таланта владыки Филарета, имевшего такое непреходящие влияние на современников. Однако прямых учеников у него почти не было, трудно говорить и о богословской школе, ибо школа предполагает систему, но богословие Филарета не было системой - оно было единством живого опыта Церкви и глубины его личного умного созерцания. В результате святитель Филарет создал нечто большее - духовное движение, в рамках которого воспиталось целое поколение не только богословов, но и всей православной русской интеллигенции.

Частичка духовного наследия святителя Филарета осталась и на гимнографической ниве. Когда в августе 1814 года последовал императорский указ Священному Синоду об учреждении 25 декабря (ст. ст.) благодарственного молебна в честь и память избавления Церкви и державы Российской от нашествия галлов и с ними дванадесяти язык (то есть наполеоновских полчищ и иже с ними), составление особого чина молебствия было поручено именно архимандриту Филарету. Уже в следующем году составленный им чин был утвержден и разослан по церквам для совершения молебного пения в день Рождества Христова, ибо именно в этот светлый день легендарного 1812 года враг был изгнан за пределы России.

Не одно поколение русских писателей и поэтов было тесно связано своими творческими корнями с митрополитом Филаретом, самим бывшим мастером слова и умевшем ценить литературный талант современников. Достаточно назвать хотя бы имена А.С. Пушкина, Н.В.Гоголя, В.А.Жуковского, Ф.И.Тютчева, с кем владыка имел личную переписку и оказал определенное влияние на их творчество. К примеру, однажды Александр Сергеевич Пушкин, будучи а апофеозе своей славы, но в очередной раз испытывая страдания "жизненной безысходности", как-то излил свои смущения и чувства в известных четверостишиях Дар напрасный, дар случайный… (1828). Владыка Филарет, получив эти стихи (вероятно, через свою духовную дщерь Елизавету Хитрово), увидел в них не иначе как стон потерявшейся души, ропот самопожирающего отчаяния и, как духовный врач, сам взял в руки "лиру" и ответил также стихами:

Не напрасно, не случайно
Жизнь от Бога мне дана,
Не без воли Бога тайной
И на казнь осуждена.
Сам я своенравной властью
Зло из темных бездн воззвал,
Сам наполнил душу страстью,
Ум сомненьем взволновал.
Вспомнись мне, забвенный мною!
Просияй сквозь сумрак дум,
И созиждется Тобою
Сердце чисто, светлый ум.

Поэт понял поэта и с воодушевлением написал:

И ныне с высоты духовной
Мне руку простираешь ты
И силой кроткой и любовной
Смиряешь буйные мечты.
Твоим огнем душа палима
Отвергла мрак земных сует,
И внемлет арфе Серафима
В священном трепете поэт.

Однако в одной из рукописей Пушкина последняя строфа читается несколько иначе:

Твоим огнем душа согрета
Отвергла мрак земных сует,
И внемлет арфе Филарета
В священном трепете поэт.

Из опубликованных произведений святителя Филарета [7] наиболее известны его вдохновенные Слова и речи, содержащие прекрасные образцы проповеднической практики своего времени и сразу же переведенные на несколько европейских языков; из догматических: Изложение разностей между Восточной Церковью и Западной в учении веры; Начертание церковно библейской истории (1816) и популярные вероучительные: Пространный и Краткий катехизисы (1823/28), где глубина и строгость богословия гармонируют с простотой языка и максимальной доступностью изложения. Полемический характер носят его Разговоры между испытующим и уверенным в православии Восточной Греко-Российской Церкви (1815), а также Беседы к глаголемому старообрядцу (1835), являющееся уникальным собранием отечественного церковно-археографического материала. Представляя эти Беседы в форме катехизического диалога по вопросу обрядовой реформы середины XVII в. и современной богослужебной практики, владыка привел в них в качестве неоспоримого аргумента огромное количество выдержек из древних богослужебных книг и данных церковной археологии. Теперь, когда множество бесценных памятников русской церковной старины оказались безвозвратно утраченными, сами Беседы стали ценнейшим историческим источником, благодаря которому можно представить себе не только тот огромный пастырский и ученый труд, который взял на себя владыка Филарет, но и хотя бы отчасти восстановить картину древнерусской церковной культуры и традиции.

Вообще, надо отдать должное, что, стремясь преодолеть раскол, потрясший во второй половине XVII века Русскую Церковь, владыка Филарет прикладывал огромные усилия на утверждение старообрядческого единоверия, открывающего путь к русскому церковному примирению для многих ревнителей древней обрядности. [8] К середине XIX века в России насчитывалось уже 179 единоверческих приходов, а также несколько монастырей и скитов, в том числе и в Москве. Особым по важности событием стало освящение 3 апреля 1854 года Никольской единоверческой церкви на Преображенском кладбище в Москве. Торжественное богослужение тогда совершал сам митрополит Филарет, будучи облаченным в древний саккос своего предшественника по первопрестольной кафедре митрополита Московского Макария (†1563). За Божественной Литургией использовались древние священные сосуды и антиминс, освященный патриархом Филаретом Никитичем (†1634). В том же году единоверие утвердилось в одной из наиболее старых и авторитетных московских старообрядческих общин на Рогожском кладбище. В 1862 году в Москве был также основан женский единоверческий монастырь на Всехсвятском кладбище, а в 1866 году - мужской Никольский монастырь. Для уврачевания раскола владыка по своему архипастырскому дерзновению не раз прибегал к широкой икономии в отношении к обращающимся. Так, по его благословению в 1865 году викарным епископом Дмитровским Леонидом (Краснопевковым) в Троицкой московской единоверческой церкви был совершен чин присоединения к единоверию членов Белокриницкой раскольнической иерархии - епископов Онуфрия, Пафнутия и нескольких других клириков. [9]

В бытность митрополита Филарета постоянным членом Святейшего синода и при его непосредственным участии произошло знаменательное событие возвращения в 1831 году в лоно Православия из Унии величайшей святыни западной Руси Свято-Успенской Почаевской лавры. Позднее под водительством епископа Литовского Иосифа (Семашко) к Православию обратилась почти полутора миллионная паства на Волыни, Подляшье и в белорусском полесье. Торжественный акт был принят в Неделю Православия 1839 года на соборе униатских архиереев в Полоцке.

Однако Преосвященный Филарет был не только ректором, "синодалом" и реформатором российской церковной науки. Все это, бесспорно, составляет его громкое имя и в первую очередь характеризует его историческое значение на перепутье эпох и событий Русской истории. Но нельзя не отметить, что в свое время владыка был еще и тонко чувствующим пастырем и проницательным собеседником, находя полный любви и снисхождения общий язык как с завзятыми "миролюбцами", так и "тихими безмолвия рачителями"… Будучи, по воспоминаниям современников - истым ревнителем монашеского чина, он предпочитал в отношении к своим подопечным строгость и нелицеприятие, но был весьма сердоболен и взыскивал с большим рассуждением: Надобно терпеть немощи в надежде исправления, но надобно беречься, чтобы послабление слабым не обратилось в искушение другим, некрепким, чтобы гнилой член не безобразил и не заражал тела, - заметил как-то в одной из своих проповедей владыка.

Служение Российскому престолу святитель считал своим архипастырским долгом. Именно владыкой Филаретом был составлен и долгое время по воле императора Александра I в тайне сохраняем в Успенском соборе Московского кремля Высочайший манифест о назначении наследником престола Великого князя Николая Павловича. По смерти Александра I святитель своими спокойными и продуманными действиями способствовал тому, что присяга его младшему брату Николаю I в Москве прошла без каких бы то ни было волнений, в то время как в столице произошло революционное выступление декабристов, воспользовавшихся временным замешательством в связи с присягой новому императору как поводом для уничтожения монархии в России. В знак монаршей благодарности 22 августа 1826 года архиепископ Филарет был возведен в сан митрополита.

Однако, несмотря на все верноподданнические императивы, на поводу у соблазнов своего времени святитель не шел, даже если они имели "Высочайшее" происхождение. Показательна в этом отношении история с освящением Триумфальных ворот в Москве, воздвигнутых в честь победы над Наполеоном и украшенных статуями языческих божеств, вполне пристойных для эстетического воодушевления своего времени, но "не вполне" годных для православного миропонимания и духа. Разумеется, такая торжественная церемония в обязательном порядке должна была происходит в присутствии царствующих особ, а следовательно - и при участии самого Московского митрополита. Однако произошло нечто беспрецедентное. Когда флигель-адьютант Николая I изложил просьбу императора освятить ворота, владыка, понурив голову, сухо ответил:

- Слышу. Флигель-адьютант продолжал:

- Государю Императору благоугодно, чтобы Ваше Высокопреосвященство сами изволили быть на освящении. Святитель отвечал тем же: Слышу.

- Что прикажете доложить Государю Императору?

- А что слышите, - отвечал тем же невозмутимым тоном владыка.

Когда Государь спросил флигель-адьютанта: А что Филарет?, - тот доложил, что ничего толком не понял и передал разговор с митрополитом дословно, как говорится, "в лицах".

- А, так я понимаю, - заметил Государь. - Приготовить лошадей: я сегодня же уезжаю.

Таким образом, торжества у Триумфальных ворот так и состоялись без Государя и митрополита, молебен отслужил полковой священник, и церемония на этом считалась исчерпанной. Неудивительно, что с 1841 года и до конца жизни, оставаясь по титулу членом Синода, маститый иерарх больше не приглашался на его заседания в столице (исключением был лишь Синод 1856 года, перенесший по случаю коронации нового императора свои заседания в первопрестольную). [10]

Правда, справедливости ради следует сказать, что инцидент с Триумфальными воротами навел на святителя крайнее смущение:

- Да уж хорошо ли я поступил? - говорил он своему духовнику лаврскому наместнику отцу Антонию (Медведеву), - раздражил Государя. Я не имею достоинств святителя Митрофана.

- Да и не берите их на себя, - подкреплял его о. Антоний, - а помните, что вы епископ христианский, пастырь Церкви Христовой, которому страшно одно: разойтись с волею Иисуса Христа.

Инцидент с Триумфальными воротами - лишь частный случай внутреннего наложения архипастырской совести и верноподданнического долга, где совесть пастыря Христовой Церкви и осознание всего того, над чем он поставлен, оказались для святителя Филарета выше любого иного "внешнего" служения. Будучи подвижником теории православной государственности, святитель тем не менее решительно и недвусмысленно напоминал о внутренней независимости Церкви и ревностно восставал против всякого нарушения принципа симфонии духовной и светской власти со стороны тех, кто рассматривал Церковь как "ведомство православного исповедания", а в клире видел не более, чем чиновников этого ведомства. [11] Государственная теория митрополита Филарета - теория Священного царства, как оказалось, далеко не во всем совпадала с николаевским официозом. Согласно Филарету, Государь всю законность своей власти получает от церковного Помазания, то есть в Церкви и через Церковь. Таким образом, помазуется только Государь, но не государство, а стало быть органы государственной власти в церковных делах не имеют никакой юрисдикции. Однако Филаретовский образ мыслей был чужд государственным деятелям Николаевского времени, которым он казался слишком уж либеральным. И тем не менее владыка смиренно и настойчиво стремился проводить в жизнь те идеи, которые казались ему оправданными и необходимыми с точки зрения нужд Церкви.

Впрочем, не это было определяющим для нас сегодня то огромное, почти судьбоносное значение святителя Филарета в путях русской духовности. Посему стоило бы перейти к рассказу о том, что сам владыка считал главным делом своего жизненного пути - а именно, переводе на современный русский язык текста Священного Писания.

Часть 2

Касаясь истории возникновения перевода Священного Писания на более близкий нам литературный язык, стоит заметить, что необходимость такого текста Библии была уже в начале XIX века проблемой весьма ощутимой - как с точки зрения существенно изменившихся за XVIII столетие литературных вкусов русского общества, так и в связи с "расцветом" в России различного рода мистических обществ, распространявших свое влияние на умы практически всей нашей общественной элиты. О необходимости такого перевода говорил еще святитель Тихон Задонский (†1782). Текст так называемой Елисаветинской библии - последней литературной редакции печатной церковнославянской Библии (1751), многим современникам представлялся даже менее близким и понятным, чем, скажем французский или немецкий новые переводы. Сам император Александр I привык читать Новый Завет по-французски в известном переводе Де-Саси. Однако это были переводы, где за вроде бы доступной вербальной формой скрывались новомодные протестантские толкования, вовсю искажающие не только священную герменевтику Писания, но и подчас даже смысл отдельных его фрагментов, в особенности пророческих. Запретить пастве пользоваться этими новомодными вернакулярными переводами (разумеется, образованной ее части) было бы мерой односторонней, да и непродуктивной. Владыка Филарет сам решительно восставал против таких запретительных мер, когда дело касалось благочестия, предпочитая прещениям прежде всего учительное слово. Нужно было дать православному читателю православный перевод на более близкий ему язык, который был бы не только наиболее понятен в языковом отношении, но и отражал сам дух Русской Церкви и свято хранимой ею Кирилло-мефодиевской богослужебной традиции.

Первый опыт русского перевода имел место еще в царствование Екатерины Великой: в 1794 году по благословению Синода было издано Послание апостола Павла к Римлянам в переводе со славянским текстом совокупно и с толкованиями о. Мефодия (Смирнова), ректора Московской Духовной академии (1791-95), впоследствии архиепископа Тверского (†1815). До 1814 года оно было переиздано трижды. В царствование Александра І эту задачу взяло на себя Российское Библейское общество, созданное в 1813 году именно с целью распространения и перевода на современную тому времени русскую речь Священных книг, и в первую очередь Нового Завета. Позволим себе остановиться на этом несколько подробнее.

Дело в том, что с Библейским обществом и по сей день связано множество кривотолков. К этому определял весьма специфический состав общества, который, согласно идее создания, должен был быть непременно "всеконфессиональным", что часто приобретало формы просектантской направленности и необузданного мистицизма (коим и без того была преисполнена Александровская эпоха). Иными словами, библейскому делу не хватало именно твердых в Православии личностей, и эту нехватку всецело восполнили такие выдающиеся богословы и святой жизни люди как архимандриты Филарет (Дроздов) и Григорий (Постников), сменивший Филарета на посту ректора Петербургской Академии, впоследствии митр. Новгородский (†1860), Черниговский архиепископ Михаил (Десницкий), занимавший позднее Новгородскую кафедру (†1824), и ряд других академических профессоров. Впрочем, президентом Библейского общества был не кто иной как обер-прокурор Синода князь А.Н.Голицын (†1844) - человек весьма одиозных религиозных настроений (даже для своего времени), а его постоянными членами были известные масонские деятели: А.Ф.Лабзин, В.М.Попов, Р.Кошелев и др. Тем не менее в деле библейского перевода удалось избежать "увлекающихся" дилетантов - его вeдение было возложено на Комиссию духовных училищ, которой и надлежало избрать надежных переводчиков из числа академических библеистов. Причем избрание переводчиков было поручено именно архимандриту Филарету, ректору С.-Петербургской академии. Обязанности были распределены следующим образом: Евангелие от Матфея переводил протоиерей Герасим Павский, от Марка - архимандрит Поликарп (Гайтанников), бывший на тот момент ректором С. Петербургской семинарии (впоследствии Московской академии), от Луки - архимандрит Моисей (Антипов-Платонов), ректор Киевской семинарии, впоследствии и Академии, наконец Евангелие от Иоанна взялся переводить сам Филарет. Работа отдельных сотрудников пересматривалась и сверялась в особом комитете, состоящем из членов Синода и Библейского общества. Правила для перевода были составлены архимандритом Филаретом, который сразу обнаруживает себя в их стиле и интонации: переводить надлежало с греческого преимущественно перед славянским, но в переводе стремиться удерживать слова славянские, если они ближе русских подходят к греческим, не производя в речи темноты или нестройности, или если соответствующие русские не принадлежат к книжному языку. Величие Священного Писания состоит в силе, а не в блеске слов; из сего следует, что не дoлжно слишком привязываться к славянским словам и выражениям ради мнимой их важности и т.д. Кроме того, напечатанный перевод должен был параллельно сопровождаться текстом церковнославянским.

Работой Библейского общества Филарет был поглощен с необычайным воодушевлением. Как удачно заметил по этому поводу о. Георгий Флоровский: Под покровом мистических соблазнов он сумел распознать живую религиозную потребность, жажду духовного наставления и просвещения. Потому и принял он участие в работах Библейского общества с таким увлечением. Его привлекла самая задача, ему казалось, что за библейское дело должны взяться церковные силы - да не отымется хлеб чадом.

Очень скоро нашим библеистам удалось достичь определенных результатов, выпустив в 1819 году "русское" Евангелие, и еще через год - первое издание переведенного Нового Завета. Принялись было переводить Ветхий Завет и даже успели издать в 1822 году книгу Псалтырь (правда, без славянского сопровождения), но… увы, изменившиеся обстоятельства вынудили полностью свернуть деятельность Библейского общества, а вместе с тем и осуществление всей русской Библии. [12]

Первая попытка на пути создания русского текста Священного Писания, разумеется, не была безупречной. Да и трудно было бы поверить, что перевод Писания так легко бы дался нашим переводчикам, как переводы Библии в Западной Европе (где вариативность перевода могла зависеть не только от литературных вкусов читателей, но даже от социального состава читательской аудитории). Впрочем, это не значит, что русский перевод напоминал лишь частные опыты. Отнюдь - перевод Четвероевангелия лег в основу позднейшего издания русской Библии 1860-х годов, о котором речь пойдет ниже. Однако на тот момент в работе над Ветхозаветным текстом всецело обнаружилось именно отсутствие единой системы перевода и широкой экзегетической базы, которой явно не доставало весьма "разночинному" по образованности и богословским убеждениям членам Библейского общества. Митрополит Филарет понимал, что перевод Священного писания на современный язык должен быть не частной инициативой одного лишь узкого круга библеистов, но делом всего соборного духа Русской Церкви, бережно хранящей свое Кирилло-мефодиевское наследие. Масштабы и сложность работы по созданию русской Библии требовали программности этого мероприятия и основательно продуманной цензуры.

Впервые после неудачи Библейского общества владыка Филарет вернулся к этому вопросу в августе 1826 года на торжественном заседании Синода, приуроченном к коронации императора Николая І. Но тогда решительными противниками идеи самого перевода выступили митрополиты Петербургский Серафим (Глаголевский) и Киевский Евгений (Болховитинов). Владыка Филарет не стал пользоваться особым благоволением к себе со стороны нового Государя, во многом обязанного своим восшествием на престол именно Московскому святителю, и на долгие годы смиренно отказался от идеи русской Библии, дабы не огорчить и не войти в открытую конфронтацию с этими авторитетнейшими и выдающимися иерархами своего времени.

Более чем через два десятилетия, в 1845 году, будучи маститым иерархом и "отцом" целой плеяды воспитанников лаврской академической школы русского богословия, владыка решился подать в Синод Докладную записку с изложением насущных причин и самой концепции перевода книг Ветхого и Нового Заветов. Но и тогда из-за серьезных расхождений с митрополитом Киевским Филаретом (Амфитеатровым), а также обер-прокуром Синода графом Н.А.Протасовым, идею перевода пришлось снова отложить еще на долгие годы. И лишь в 1856 году при весьма благосклонном отношении нового Государя Александра II Синод дал свое соборное благословение, и дело подготовки русской Библии было возобновлено именно на тех началах, которые десятилетием ранее указал митрополит Филарет в своей Докладной записке. Концепция владыки Филарета была опубликована в Прибавлениях к творениям святых Отцев под названием О догматическом достоинстве и охранительном употреблении греческого седмидесяти толковников и славенского переводов Священного Писания (Том XVII, 1858).

Главная мысль этой концепции состояла в том, чтобы определить для перевода основные критерии выбора оригинального текста. В первую очередь постарались избежать неосмотрительной методики перевода времен Библейского общества: владыка решительно настаивал на использовании в переводе Ветхого Завета рaвно как текста Септуагинты (70-ти толковников), так и более поздней масоретской (еврейской) редакции, не принимая ни один из этих текстов за самодостоверный и исчерпывающий в своем догматическом достоинстве. [13 В частности, владыка приводил ряд примеров, когда Ветхозаветный текст по переводу 70-ти толковников оказывался более близким к первоисточнику, нежели сохранившийся еврейский. К примеру, псалом 144 в масоретском тексте утратил вторую половину 13 стиха: так как псалом сей на еврейском писан по алфавиту (то есть акростихом, или по-славянски: краегранесием), то недостает именно буквы "нун", с которой и начинается утраченный стих по-еврейски. Продемонстрируем это наглядно:

Акростих нарушается именно тем, что после стиха, начинающегося с 13 буквы еврейского алфавита "мем" - (Маlhutha), следует сразу же стих, начинающийся с 15 порядковой буквы "самех" - (Someha), тогда как 14 буква еврейского алфавита "нун", с которой и начинался утраченный стих, оказалась соответственно пропущенной. Если совершить обратный перевод с Септуагинты на древнееврейский, то Pistos (Верен) однозначно переводится как Ne'eman (верный, преданный). Таким образом, утраченный масоретами стих, начинающийся с недостающей буквы "нун", и достраивает акростихиду до полного порядка 22 букв еврейского алфавита. [14] Это - явное исключение в еврейском Танахе, где, как и в позднейших еврейских гимнах, никогда более не обнаруживается нарушения принципа акростихиды из-за пропуска букв, которых всегда 22! [15]

Указаны также пророческие места о Христе, вероятнее всего изъятые из текста масоретами с целью скрыть смысл пророчества, но явно повреждающие при этом смысловой контекст данного фрагмента (см.: Пс.15:27,21:17). Однако, владыка указал и на примеры, где сами евангелисты приводят цитаты из ветхозаветных пророчеств именно по еврейскому тексту, а не греческому Седмидесяти толковников, например: ex Egiptu ekalesa ton ion mu - От Египта воззвах Сына Моего (Мф.2:15), тогда как в тексте 70-ти: ex Egiptu metakalesa ta tekna avtu - От Египта воззвах чада Его (Ос.11:1). Тот же евангелист цитирует слова пророка Исаии: Се отрок Мой, Егоже изволих, избранный Мой (Мф.12:18); однако в тексте Септуагинты этот стих был переведен на греческий следующим образом: Iakov o pais mu avtilepsomai avtu Israel o eklektos mu - Иаков отрок Мой, восприиму и (его), Израиль возлюбленный Мой (Ис.42:1). Как видим, в обоих примерах текст старцев эпохи Птолемея Филадельфа также погрешает против оригинала в тех случаях, когда речь идет о воплотившемся Сыне Божием Иисусе Христе - Сын Мой; се (вот) отрок Мой и т.д., заменяя это пророческое указание на современные тому времени реалии, а именно: чада Его, Иаков, Израиль (все эти понятия синонимичны богоносному народу) etc. Очевидно, даже духоносные старцы от 12-ти колен Израилевых подчас сомневались в буквальности смысла пророческих обетований, рационализируя перевод того, что еще не было явлено и открыто народу еврейскому. Как мы знаем, однажды Ангел Господень даже явно вмешался в эдакую рационализацию, когда толковник Симеон собирался в словах того же Исаии: idu e parthenos… - Се дева приимет во чреве и родит Сына (Ис.7:14) перевести бетулах (девица - евр.) не как parthenos - девица, а как "молодая женщина", ибо чужде матерем девство и странно девам деторождение. [16] Однако Ангел заставил его унять свое сомнение и перевести как есть в оригинале. Таким образом, отдаленность греческого перевода пророческих книг Ветхого Завета от того дня, когда случилось пророков исполнение, порой вносило рационализованные коррективы в смысл текста, относящегося непосредственно ко Христу и Его преестественному рождению. Но, как видим, евангелисты следовали при этом еврейскому оригиналу, смысл некоторых откровений которого был более очевиден для Новозаветного человечества, нежели двумя столетиями ранее, когда и была собственно переведена Библия с еврейского.

Аналогичный пример почерпаем и в крестном возгласе самого Спасителя, который приводится евангелистами Матфеем и Марком на древнееврейском языке, но в греческой транслитерации: eloi, eloi lema sabahbanei, и сразу же толкуется ими на греческий: Thee mu Thee mu ina ti me enkatelipes - Боже мой, Боже мой, вскую мя еси оставил (Мф.27:46; eloi, eloi lema sabahbanei (…) o Theos o Theos mu, eis ti enkatelipes me - Мк 15:34), что не буквально соответствует стиху пророческого 21 псалма по Септуагинте: o Theos o Theos mu, prosohes moi ina ti enkatelipes me - Боже, Боже мой, вонми ми, вскую оставил мя еси (Пс.21:1).

Можно было бы возразить, что Евангелие от Матфея было написано непосредственно для евреев рассеяния (возможно, даже на арамейском), а стало быть, нет ничего удивительного в том, что апостол Матфей и предпочитал для цитирования именно древнееврейский источник. [17] Однако святитель Филарет в своей Докладной записке указывает некоторые примеры предпочтения еврейского оригинала греческому и позднейшими, совершенно "эллинистическими" святыми отцами, такими как Василий Великий, Иоанн Златоуст, Афанасий Великий, Григорий Богослов, мученик Лукиан [18] и др., которые неоднократно цитировали Ветхий Завет, буквально переводя отдельные фрагменты с древнееврейского. Точно также и редакторы Кирилло-мефодиевской Библии при переводе цитаты о Премудрости Божией: Kirios ektise me arhen odon avtu - Господь созда мя в начало путей своих внесли правку по тексту древнееврейскому: Господь стяжа мя в начало путей своих (Притч.8:22). [19]

Это не означало, что под сомнение ставилась авторитетность Септуагинты, но лишь свидетельствовало о том, что дальнейший перевод Библии на современный русский язык должен в обязательном порядке учитывать возможные разночтения оригинала, поверяя их с наиболее адекватным греческим, еврейским, латинским или церковно-славянским вариантами данного текста именно в интересах соблюдения подлинности смысла и точности православных догматов. А чтобы избежать путаницы или произвола, владыка Филарет предложил конструктивные критерии выбора наиболее адекватного источника перевода того или иного фрагмента Ветхозаветного текста как с точки зрения герменевтики, так и соблюдения священной важности текста семидесяти в древней его чистоте. Эти критерии в общих чертах представляют следующие положения:

- держаться неукоснительно греческого текста, когда соответствующее место Ветхого Завета приведено богодухновенными писателями Нового Завета (т.е. апостолами) по переводу 70-ти толковников, несмотря на возможное разночтения с древнееврейским. К примеру, стих псалма ниже даси преподобному твоему видети истления (Пс.15:27), приведенный евангелистом Лукою в Деяниях Апостольских есть, таким образом, несомненно подлиннейшим, хотя и прекословит с текстом еврейским (этот принцип представляет, на наш взгляд, наиболее характерную черту в концепции митрополита Филарета, так как в прошлом перевод Ветхого Завета как на Западе, так и у нас осуществлялся почти исключительно по еврейскому тексту, что приводило к необоснованным отклонениям от Септуагинты); [20]

- соответственно, если то или иное место Ветхого Завета приведено писателями Нового согласно древнееврейскому варианту, то, пользуясь их богодухновенным авторитетом, держаться в данном случае именно этого источника, как, например, в вышеприведенном случае: От Египта воззвах Сына Моего (Мф.2:15);

- непременно держаться Септуагинты, если пророческий смысл слов о Христе является искаженным в масоретской библейской традиции, а также если текст еврейский откровенно подает пример позднейшего повреждения, как, например, в случае с утратой (или экстраполяцией) стиха: Верен Господь в словесех Своих и преподобен во всех делех Своих (Пс.144:13/14).

-также избегать еврейского источника, когда он содержит явные герменевтические ошибки, расходясь в этом с переводом греческим. Красноречивым примером такой аутентичности Септуагинты может служить указание на возраст царя Охозии по греческому тексту Паралипоменона: on eton ikosi Ochozias ebasilevse - двадцати двух лет был Охозия, когда воцарился (2Пар.22:2). В предыдущей главе читаем, что отец Охозии Иорам начал царствовать в 32 года - en triaconta kai duo eton ote ebasilevse, и царствовал в течение 8 лет - kai octo ete ebasilevsen en Ierusalem, пока не умер в жестоких страданиях и отошел неоплаканный, таким образом - в 40 лет (2Пар.21:5,20). Однако согласно еврейскому тексту Охозия начал царствовать (сразу после отца) в 42 года, будучи, таким образом, на 2 года старше своего отца! Поскольку Охозия был к тому же младшим сыном Иорама, то прочие сыновья были, с точки зрения еврейского текста, старше своего отца на еще более выразительное количество лет... (см.: 2Пар.21:17). Переводчики славянской Библии обратили внимание на соответствующее разночтение, но предусмотрительно не внесли эту ошибку в текст, отметив лишь на поле: сорока двух лет; [21]

- тем не менее, в обязательном порядке сноситься с еврейским источником, если кто-либо из святых Отцев толковал данный фрагмент, исходя из смысла еврейского варианта. [22]

Эти критерии, пишет Высокопреосвященный Филарет, должны охранить Священный текст от односторонности новейших протестантских переводов, которые, держась исключительно текста еврейского и не признавая экзегетического руководства в творениях святых Отцев, предают Ветхозаветный текст необузданному своеволию и безрассудной критике, отчего поврежденные места еврейского текста легко принимаются за подлинные, перетолковываются, утрачивая порой сам пророческий смысл Ветхозаветных писаний, заменяемый смыслом рационалистическим. В то же время, эти критерии могли бы уберечь создателей русского перевода от односторонности Западной Церкви, которая, признавая единственно подлинным текст Вульгаты, поставила себя в противоречие не только древней практике Вселенской Церкви, но к самой себе, так как текст Вульгаты, одобренный одним Папою, был часто отвергаем другим, и разные Папы держались разных вариантов той же Вульгаты, каждый из которых признавался в разное время единственно достоверным. [23]

Сам Высокопреосвященный Филарет, как он впоследствии неоднократно подчеркивал, основывал свой подход к переводу Священного писания на двух непреложных истинах самого Писания: Не мудрствуйте паче, еже подобает мудрствовати (Рим.12:3), но также Испытайте писаний, яко вы мните в них имети живот вечный (Ин.5:39). Весьма примечательно, что последняя цитата также была эпиграфом и к предисловию: К благоверному и православному читателеви первой Славянской печатной Библии Ивана Федоровича (Острог, 1581): Испытайте писания, яко вы мните в них имети живот вечный, и та суть свидетельствующая о мне. [24]

Таким образом, с 1858 года перевод был официально возобновлен и осуществляем усилиями всех четырех российских Духовных академий (Петербургской, Московской, Киевской и Казанской). Высшее наблюдение и последняя цензура были доверены митрополиту Филарету, который, несмотря на весьма преклонный возраст, деятельнейшим образом участвовал в работе этой огромной всероссийской ученой братии (напомним, что именно ему принадлежит перевод Евангелия от Иоанна, осуществленный еще в 1816 году). Благодаря напряженному труду всех академических учреждений уже в 1860 году с Божьей помощью удалось выпустить Четвероевангелие, а спустя еще два года - полный канон Новозаветных книг с аннотацией содержания в каждой главе (что также настоятельно рекомендовалось митрополитом Филаретом). Гораздо большего количества времени потребовал перевод Ветхого Завета, так что вся Библия (вместе с неканоническими книгами) вышла в свет на русском языке лишь в 1876 году, уже после кончины святителя как бессмертный памятник труда почти всей его жизни.

В наши дни труд святителя Филарета на этой ниве трудно переоценить. Владыка словно предвидел, что наступит время, когда православные люди в России на долгие десятилетия окажутся оторваны от отеческой церковно-славянской языковой традиции, так что редко кто обрящется из способных понимать буквальный смысл даже утренних и вечерних молитв, не говоря уже о том, чтобы читать и понимать текст Священного Писания. В противном случае большинству воцерковляющихся сегодня пришлось бы изучать Новый Завет параллельно со славянской филологией. Многим ли это оказалось бы под силу? Владыка Филарет будто осознавал эту надвигающуюся необходимость и на протяжении 30 лет настойчиво добивался от Синода благословения на создание близкого к разговорному языку текста Священной Библии для домашнего чтения. Он словно понимал, что краток тот час, когда для осуществления этого безмерно ответственного мероприятия имеются наиболее благоприятные возможности - вероятно, за всю историю Русской Церкви!

Впрочем, это предвидение надвигающейся беды нашего времени было, возможно, плодом не одной лишь архипастырской интуиции. К примеру, в письмах Оптинского старца Амвросия (Гренкова) (†1891) есть весьма красноречивое свидетельство пророческих слов святителя: Запомнил я слова митрополита Филарета, который не советовал делать ризы на иконы, потому что приближается время, когда неблагонамеренные люди будут снимать ризы с икон.

Известно, что по дару прозорливости владыка Филарет за два месяца предвидел день своей кончины, которая последовала в воскресенье 19 ноября 1867 года вскоре после Божественной литургии, отслуженной им в своей домовой церкви. Тело великого иерарха после трогательного прощания было предано земле в специально устроенной часовне в южном пределе Свято Духовского храма Троице-Сергиевой лавры, где покоится и поныне.

Приложение 1

Пётр (Могила), митрополит (†1646) - основатель Киевской коллегии, созданной по образцу польских иезуитских коллегий; впоследствии - Киево-Могилянская академия. С середины XVIІI в. фактически утратила значение университета и продолжала существовать как Духовная семинария, по-прежнему сохраняя верность устаревшим на тот момент схоластическим методам гуманитарной дидактики. В 1817 году закрыта, через два года возобновила свою деятельность в том же Братском монастыре, но уже на началах устава 1814 года и принципах общероссийской реформы духовного образования 1810-20-х гг.;

Иоанникий и Софроний Лихуды - братья, греки, приглашённые в Москву в 1685 г. в правление царевны Софии Алексеевны (1682-1689; †1704) для основания высшего учебного заведения на манер Киево-Могилянской академии. Первоначально преподавали риторику и философию в крупнейших на то время московских школах при Заиконоспасском и Богоявленском монастырях. Впоследствии на основе этих школ составилась Славяно-Греко-Латинская академия, практиковавшая тот же подход к системе общего и духовного образования, что и её Малороссийская предшественница. С основанием в 1756 г. Московского университета, в силу анахронизма практикуемой системы образовательных наук, также утратила своё значение как высшего общеобразовательного учебного заведения и с последней четверти XVIII столетия функционировала исключительно как Духовная академия. В 1814 г. была реформирована и переведена в Св.-Троицкую Сергиеву лавру.

Экзегеза - толкование текста Священного Писания, исходя из симфонического смысла Ветхого и Нового Заветов. Экзегезу не стоит путать со священной герменевтикой, изучающей текст Писания преимущественно с точки зрения семантического и культурологического содержания.

Старообрядческое единоверие было учреждено в 1778 году в Новороссии архиепископом Херсонским Никифором (Феотокис), почти одновременно в Стародубье (Черниговская губ.) и позднее распространилось по всей России. Синодальным архиереям разрешалось по просьбе местных старообрядческих общин рукополагать для них священников, которые отправляли богослужения и требы по старым чинопоследованиям и уставам, но с поминовением гражданской (царствующий дом) и церковной власти. Хотя первые единоверческие общины начали действовать ещё в конце XVIII века, торжественное празднование 100-летия старообрядческого единоверия состоялось 27 октября 1900 года. Первый Всероссийский собор старообрядческого единоверия осуществился в 1912 году в Петербурге под председательством архиепископа Волынского Антония (Храповицкого) (†1936).

Белокриницкая иерархия была установлена в 1846 году по названию одного из раскольнических монастырей в местечке Белая Криница в австрийской Буковине. Формальным её родоначальником стал лишенный кафедры и проживавший тогда в большой нужде в Константинополе Боснийский митрополит Амвросий, согласившийся за 500 червонцев годового оклада возглавить утратившую священство старообрядческую церковь. В скором времени он рукоположил в одиночку ещё двух архиереев, хотя сам скончался в заточении, присоединившись перед тем к Православию. Таким образом, Белокриницкая иерархия, строго говоря, не отвечает каноническим требованиям Православной Церкви - Правило 1 святых Апостолов звучит так: епископа да поставляют два или три епископа. Редчайшим исключением из этого Правила может служить лишь широкая икономия со стороны самой Апостольской Соборной Церкви.

Приложение 2.
ПЕЧАТНЫЕ ТРУДЫ ВЫСОКОПРЕОСВЯЩЕННЕЙШЕГО ФИЛАРЕТА,МИТРОПОЛИТА МОСКОВСКОГО И КОЛОМЕНСКОГО (1783-1867)
1. Беседа о благодарности к Богу. - СПб.: Типография Бородина, 1842. - 17 с.
2. Беседа о трудолюбии. - Москва, 1847. - 10 С.- Оттиск из: Прибавления к изданию Творений святых Отцев в русском переводе. - 1847.
3. Беседа о милосердии к бедным. - Москва: Типография Готье, 1848. - 12 с.- Оттиск из: Прибавления к изданию Творений святых Отцев в русском переводе. - 1848.
4. Беседы к глаголемому старообрядцу. - Москва: Синодальная типография, 1835. - 126 с.
5. Введение в чтение Нового Завета. - Москва: Типография Снегирёвой, 1892. - 30 с. - Оттиск из: Радость христианина. - 1891.
6. Донесения и письма Филарета, митрополита Московского и Коломенского по некоторым церковным и государственным вопросам. - СПб., 1891. - III+68 с.
7. Духовное завещание митрополита Московского Филарета // Киевские епархиальные ведомости. - 1868. - №2. - С.77.
8. Дух премудрости: Изъяснение главы 7-й из книги Премудрости Соломона // Христианское чтение. - 1830. - Ч.39. - С.226-240.
9. Житие преподобного и Богоносного отца нашего Сергия, Радонежского и всея России чудотворца, почерпнутое из достоверных источников, читанное в Лавре его на Всенощном бдении, июля 5 дня 1822 г. - Москва: Синодальная типография, 1836. - 78 с.- Авторство установлено по изданию: Русский биографический словарь. - СПб., 1901. - Т.21. - С.90.
То же. - Москва, 1837. - 78 с.
То же. - Москва: Университетская типография. 1857.
То же. - 5-е изд. - Москва: Синодальная типография, 1857.
То же. - 1859. - 76 с.
То же. - Москва: Типография Готье. 1867. - 63 с.
То же. - СПб.: Русская скоропечатня (П.С.Нахимова), 1878. - 56 С.
То же. - Москва: Типо-литография Ефимова, 1880.
То же. - 1888. - 59 с.: ил.
То же. - Сергиев Посад: Свято-Троицкой Сергиевой Лавры собственная типография, 1908. - 54 с.
То же. - 1902. - 54 с.: ил.
10. Житие преподобного Никона, игумена Радонежского, читанное на Всенощном бдении, ноября 17 дня 1843 года в Троице-Сергиевой лавре. - Москва: Университетская типография, 1844. - 16 с.
То же. - 1853.
То же. - Сергиев Посад. Свято-Троицкой Сергиевой Лавры собственная типография, 1901 - 16 с.

Печатные труды святителя Филарета (Дроздова) приведены здесь с некоторыми дополнениями по изданию: Русские писатели богословы. Историки Церкви. Исследователи и толкователи Священного писания. Библиографический указатель. - 2-е изд. - Москва: РГБ, "Пашков дом", 2001. - С.426-438. В данный список не входят статьи последних лет, опубликованные в интернете.