Начало: Святитель Филарет (Дроздов)	Первая страница Святоотеческое наследие Разные тексты Свт. Филарет (Дроздов) OrthodoxyLib Православный интернет Евангельский синопсис Духовные стороны Добротолюбие избранное Пролог в поучениях День за днем Церковный календарь

Святитель Филарет (Дроздов), митрополит Московский и Коломенский, принадлежит к числу великих деятелей Русской Православной Церкви. Общеизвестны его значительная роль в церковной и общественной жизни России XIX века, его заслуги перед богословской наукой. Многое в творческом наследии святителя ничуть не устарело, и мы можем пригоршнями черпать сокровища его мудрости, мы наслаждаемся красотами и вдумываемся в глубину мысли его проповедей при всех огромных переменах уклада и образа жизни нашей страны. Его личность и деяния не стали исключительно достоянием истории, они живут и подчас вызывают, ожесточенные споры, побуждая к принятию или отвержению иных уроков святителя, согласию или несогласию с его мнениями и решениями, его оценками и взглядами. Редко можно встретить равнодушное отношение в церковной среде к этому святителю - им либо восторгаются, либо отвергают. И в этом, быть может, одна из загадок личности Святителя Филарета.

Поражает многообразие деятельности этого маститого иерарха. Прежде всего он архиерей, глава епархии и член Святейшего Синода, церковно-административный деятель, причем во всех своих должностях не просто числится, а действует активно, многообразно и плодотворно. Он богослов, во всей премудрости современной ему науки изучающий глубины дарованного нам Божественного откровения, активно защищающий истины Православия. Он проповедник, названный современниками "великим" не только за красоту и эмоциональную силу своих проповедей, но и за их глубину. Он благотворитель, и такая деятельность для святителя была не просто приложением к его архиерейскому служению, а искренним выражением сердечного порыва, не остывавшего во всю его долгую жизнь. Он старец, опекающий своих духовных чад, наставляющий их в истинах веры и ведущий их к жизни будущей. И прежде всего он монах, вместе с черными одеждами и иноческими обетами принявший на себя подвиг отвержения от мира дольнего ради стремления к миру горнему, к жизни со Христом, и ревностно подвизавшийся на этом тернистом пути до последнего дня земной жизни.

Сказанного уже немало. Недаром иностранцы, прослышавшие об удивительном Московском митрополите, подчас спрашивали: "Сколько же у вас Филаретов?" - настолько поражала их его разнообразная и плодотворная деятельность. А он был один. Но он был гений. И при всем том у него доставало сил и энергии еще и для иных видов деятельности. Не может укрыться город, стоящий на верху горы (Мф.5:14), - так и Московский митрополит нередко был призываем к участию в решении вопросов государственных в годы царствования Александра I, Николая I и Александра II.

Первая половина XIX в. стала для России временем перехода от одной эпохи к другой, временем переходным и в социально-экономическом отношении, и в формировании русской национальной культуры. Святитель Филарет не просто жил в те годы, он жил вместе с веком, не отгораживаясь от веяний новой западноевропейской культуры; но, оставаясь верным отеческим традициям, он вступал в диалог с тогдашней современностью, он прилагал все силы для воцерковления русской культуры, воцерковления не формального, а сущностного.

Церковь земная является частью земного общества, и потому Московский митрополит в необходимых случаях откликался на те или иные общественные события, вынося при этом мнение Церкви. Недаром его время зачастую называют "веком Филарета", ибо в своей деятельности он отозвался на столь разнообразные проявления российской церковной, государственной и общественной жизни, что его прямое воздействие или косвенное влияние можно увидеть во многом. В одной современной публикации его назвали "митрополитом Московским и всея Руси", и ошибка эта весьма показательна. Фактически по своему авторитету, опыту и познаниям он стал патриархом при отсутствии патриаршества.

При рождении будущему святителю в память святого Василия Великого было дано имя Василий. В годы юности митрополит Московский Платон (Левшин) за проявившийся дивный дар красноречия называл его Григорием Богословом. Думается, сень двух великих отцов Церкви с ранних лет пребывала над святителем Филаретом, равно как и в жизни двух великих друзей-каппадокийцев угадываются некоторые жизненные повороты судьбы Московского митрополита. Его жизнь, как и их жизни, была в высшей степени цельной, как целостна была и его личность. О них можно сказать просто: люди Церкви, и этим сказано главное.

Стоит заметить, что даже недоброжелатели и враги святителя были вынуждены отдавать должное высоким качествам его личности, вызывавшей у них удивление. В.В. Розанов, постоянно и ожесточенно порицавший Православную Церковь, писал: "Филарет Святитель Московский был последний (не единственный ли?) великий иерарх Церкви Русской... "Был крестный ход в Москве. И вот все прошли - архиереи, митрофорные иереи, купцы, народ; пронесли иконы, пронесли кресты, пронесли хоругви. Все кончилось почти... И вот поодаль от последнего народа шел он. Это был Филарет". Так рассказывал мне один старый человек. И прибавил, указывая от полу - на крошечный рост Филарета: "И я всех забыл, все забыл: и как вижу сейчас - только его одного..." Слова, выговоры его были разительны. Советы мудры (императору, властям). И весь он был великолепен. Единственный..." [1].

Предпосылая книге избранных творений святителя Филарета (с добавлением малой части его эпистолярного наследия и воспоминаний современников) вводную статью, автор ставил своей задачей обратить внимание на наиболее яркие и заметные события в судьбе святителя, на наиболее примечательные моменты его духовной жизни, выразившейся в его многочисленных трудах. Несмотря на огромный объем литературы о Московском митрополите, пока отсутствует научное описание и осмысление его деятельности, отчасти совершенное в 1960-е годы митрополитом Иоанном (Снычевым) [2]. Написание полной биографии святителя Филарета, равно как и издание полного собрания его творений с научным комментарием, пока остается задачей будущего, будем надеяться - недалекого.

1. Святитель Филарет родился 26 декабря 1782 года (8 января 1783 года) в городе Коломне в семье диакона Михаила Федоровича и Евдокии Никитовны Дроздовых. Произошло это на второй день великого праздника Рождества Христова в пятом часу по полуночи. При крещении 1 января 1783 г. ему было дано имя Василий в память святого Василия Великого. В первые годы детства он воспитывался в семье деда по матери, соборного протоиерея Никиты Афанасьевича Филиппова, под опекой бабушки Домники Прокопьевны. И как не вспомнить тут имя Макрины - благочестивой бабки св. Василия Великого, посеявшей первые семена благочестия в его душе. Несомненно, определенное влияние оказал на внука и другой дед, вдовый протоиерей Федор Дроздов, проведший последние годы жизни в крайне аскетической обстановке.

Василий был тихим, спокойным мальчиком, невысоким, худеньким, с тихим голосом. Биографы святителя, Н.В. Сушков и прот. Александр Смирнов, обращают внимание на то, что с раннего детства ему была свойственна любовь к церковным службам, становившимся даже частью его игр. Известно предание о его детском сне, в котором прообразовательно ему было предсказано будущее монашество. Традиции священнического служения в семье Дроздовых, церковный уклад жизни дома, да и сама патриархальная среда тихой Коломны, без сомнения, влияли на формирование личности Василия Дроздова и послужили той православной "закваской", которая определила всю его судьбу. Священники из рода Дроздовых преимущественно служили в Коломне, но дед будущего святителя, Александр Афанасьевич Филиппов, был с 1776 г. ключарем, с сентября 1813 г. - протопресвитером Успенского собора в Московском Кремле. Словом, то был род ищущих Господа... (Пс.23:6).

В семье Дроздовых по тем временам было немного детей (несколько умерли во младенчестве): старший сын Василий, младший сын Никита (позднее - священник Богоявленской церкви, жена - Анна Ксенофонтовна), дочери Ольга (муж - протоиерей Коломенского Успенского собора Иродион Стефанович Сергиевский) и Агриппина (муж - священник московской Троицкой, что в Листах, церкви Григорий Иванович Богоявленский) [3]. Отец, вскоре после рождения первенца ставший священником, был хорошо образованным человеком и стремился дать достойное образование детям.

В девять лет отрок был отдан в Коломенскую семинарию и за годы обучения постиг во всем объеме тогдашнюю премудрость школярского богословия: краткую историю Церкви, герменевтику, систематическую догматику и апологетику, а также латинскую грамматику, поэзию, риторику, всеобщую историю, философию, философскую и естественную историю. За годы обучения он показал не только похвальное прилежание, но и определенные дарования. Нет сомнения, что в развитии глубины и пытливости юного ума большая заслуга принадлежит отцу. С отцовского благословения ступил юный Василий, обладавший слухом и голосом, на клирос, читал Апостол. Вероятно, в эти юношеские годы зарождается в нем дух напряженной молитвы, столь же тепло сердечной, сколь и умно понимающей.

С очевидностью Промысл Божий вмешался в течение жизни тихого и скромного юноши, когда тому исполнилось 17 лет. В 1799 году была ликвидирована Коломенская епархия, семинария закрыта, и для завершения образования иерей Михаил Дроздов отвозит сына в Троицкую семинарию, находившуюся в Свято-Троицкой Сергиевой лавре. Таким образом, Василий Дроздов попадает под покров преподобного Сергия, ревностным почитателем которого становится навсегда. Кроме того, коломенский попович оказывается в кругу внимания митрополита Московского Платона, одного из наиболее выдающихся иерархов той эпохи.

"Платон был великим и увлеченным ревнителем учености и просвещения, - писал о нем прот. Г. Флоровский, - у него была своя идея о духовенстве. Он хотел создать вновь ученое и культурное духовенство через гуманитарную школу. Он хотел поднять и возвысить духовный чин до социальных верхов - в век, когда его старались снизить и растворить в "третьем роде людей" и даже в безликой податной массе" [4]. Митрополит Платон не только создавал новые семинарии, не только повышал требования к назначаемым на приход священнослужителям, но и прилагал усилия к развитию богословской науки, в поисках "живого и жизненного богословия" (хотя бы и не всегда удачно) "стремясь сблизить богословие с жизнью" [5]. Он сознавал возникшие в то время опасности для веры: "Молиться о кающемся Церкви корабле очень и очень должны, - писал он 13 марта 1804 г. к митрополиту Амвросию (Подобедову). - Усилились: 1) неверие; 2) философия, маскою христианства прикрытая...; 3) папизм.., усилился индифферентизм, который слишком мало ценит религию, какова бы она ни была" [6].

Маститый иерарх не знал о деятельности нескольких масонских лож в России. В них входили представители высшей аристократии - граф Р.И. Воронцов, князья Голицыны, Трубецкие, Мещерские, фельдмаршал А.Б. Бутурлин, поэт А.П. Сумароков и многие другие. В их глазах Церковь и духовенство стояли крайне низко. Входивший в ложу Воронцова князь М.М. Щербатов видел смысл существования религии всего лишь в улучшении нравов и сохранении порядка. В своей утопии "Путешествие в страну Офирскую..." он предлагал возложить священнические функции на полицейских, а в своей "Истории Российской..." объяснял завоевание Руси татаро-монголами "излишней набожностью" русских, лишившей их былой воинственности. Не удивительно, что почти век спустя А.И. Герцен писал о щербатовских идеях: "Это наши мечты, мечты декабристов" [7].

В 1803 г. появляется указ о реформе духовного образования, в соответствии с которым спустя четыре года создается Комиссия духовных училищ, сумевшая разработать долгосрочный и комплексный план перестройки всего духовного образования для поднятия его на должную высоту, что в свою очередь могло способствовать определенному повышению самостоятельности Церкви. Все бы хорошо, но весьма показательно, что главным двигателем этой реформы стал не православный иерарх, а директор департамента министерства внутренних дел М.М. Сперанский, для которого преобразования в церковной сфере были не более чем частью обширных преобразований государственных.

Однако вдали от столиц, за южными рубежами России старец Паисий Величковский в конце XVIII в. трудился над возрождением в Православии учения великих Учителей Церкви и самого аскетического духа монашества. Составленные им переводы "Добротолюбия", "Лествицы" и "Поучений преподобного Исаака Сирина" стали настольными книгами иноков.

Таким образом, в конце XVIII века в Русской Церкви были осознаны кризисные явления: низкий уровень образования духовенства, возрастание влияния идей атеизма в верхах и сектантских учений в низах народа. Разворачивалась деятельность по поднятию ее внутренней жизни на качественно новый уровень и возвращению к благодатным истокам Православия (отчасти забытым за бурные годы Петровской секуляризации), но уже с учетом всего исторического опыта Церкви.

За стенами Лавры занятия науками шли своей чередой. Василий Дроздов сразу оказался в числе лучших учеников, его способности смогли развернуться в полной мере. Обнаружился и новый дар - ораторский. Очевидно, что не только следование лучшим образцам римских ораторов, но и самостоятельное обдумывание темы вкупе с эмоциональным ее переживанием превращали проповеди двадцатилетнего Василия Дроздова в события. Он впервые ощутил радость творения, и эту радость реализации творческого дара пронес через всю жизнь. 12 января 1806 г. митрополит Платон писал своему викарию преосвященному Августину: "А у меня появился отличнейший проповедник, учитель Дроздов. Я сообщу его проповедь - и удивитесь" [8].

В те годы впервые проявился поэтический талант Василия. В одном из писем к отцу он посылает стихи на именины, в которых чувствуется молодой задор:

А в стихах на греческом языке, обращенных к московскому владыке, тон взят возвышенный и почтительный:

Святитель Филарет учился всю жизнь. В Троицкой семинарии он не только внимал преподавателям, среди которых было немало многознающих, не только часами сидел над учебниками и текстами, проникаясь радостью свободного постижения знания, он учился на примерах жизни и служения своих учителей, первым из которых был митрополит Платон. Маститый иерарх не читал курсов лекций, но каждая его проповедь, каждая его беседа с молодыми людьми, которым он покровительствовал, давали чрезвычайно много.

В 1803 году митрополит назначает Василия Дроздова преподавателем греческого и еврейского языков в родной семинарии. С этого года начинается его самостоятельная жизнь. Вскоре он становится преподавателем поэзии, риторики, а также "проповедником при Троицкой лавре" - ни ранее, ни позднее такой должности не было.

Жизнь ставит молодого преподавателя перед принятием первого самостоятельного и самого важного решения. Ранее будущее виделось ему простым следованием известному пути отца и дедов: женитьба, хиротония, служение на приходе. И уже приходили к митрополиту Платону жители Коломны с просьбой определить молодого Дроздова на имеющуюся вакансию, но не отдал им митрополит своего любимца. Он берег его для большего.

Мудрый владыка видел несомненные иноческие задатки в Дроздове, его предрасположенность к аскетическому образу жизни и побуждал сделать очевидный выбор, как сделал друг Василия - Андрей Казанцев, принявший монашеский постриг с именем Евгений. Но выбор этот должен был стать следствием свободного решения. О серьезности раздумий Василия свидетельствует то, что прошение о пострижении в иноческий чин было подано им митрополиту Платону лишь летом 1808 года после всестороннего обдумывания и - без сомнения - после горячих молитв к преподобному Сергию.

Всматриваясь в истоки его церковной деятельности, видим, что рядом с Василием Дроздовым было немало столь же знающих, ученых, талантливых молодых людей. Почему же именно ему, одному из немногих, был уготован путь великий? Рискнем предположить, что не только в силу дарованных талантов и трудолюбия, но и потому, что он мерил свою жизнь не обычной человеческой меркой, а великой - Божеской - и по ней старался жить. Не только рассудком, но и сердцем он воспринимал "Плач о страданиях души моей" св. Григория Богослова: "Несомненно то, что человек есть тварь и образ великого Бога. От Бога всякий исшел и к Богу идет... О, жалкие подданные смерти! О, род человеческий, мы, которые, будучи снедаемы грехами, утешаемся своим беснованием, не уважаем разума, какой вложил в нас Бог при рождении... не страшимся закона, который начертал нам Царь Христос... Мы начинаниями своими противоборствуем Христовым страданиям, которыми Христос избавил нас от мучительных страстей, когда воспринял плоть и пригвожден был ко кресту, к которому пригвоздил вместе и черный грех твари, и державу велиара, чтобы мы, возродившись и воспрянув из гроба, с великим Христом приняли горнюю славу" [10]. Вместе с великим святителем молодой учитель семинарии заглянул в свое сердце и решился - отдал всего себя навсегда Богу.

16 ноября 1808 года Василий Дроздов был пострижен в монашество с именем Филарет в память святого Филарета Милостивого, а спустя несколько дней рукоположен во иеродиаконы. Так в церковную жизнь России входит человек, на многие десятилетия вперед оказавший на нее влияние.

2. В январе 1809 года иеродиакон Филарет по вызову Святейшего Синода прибывает в Санкт-Петербург. Можно предположить, что не только из послушания воле начальства молодой инок оставил лавру, родную семинарию и владыку Платона. Он, конечно же, сознавал свои возможности и стремился послужить Церкви и людям на более широком поприще, которое открывалось ему на берегах Невы.

Заметим, что митрополит Платон искренне полюбил молодого инока и желал сохранить его возле себя. Он писал 28 декабря 1809 г. в Синод: "...Я особливо о иеродиаконе Филарете усердно прошу Св. Пр. Синод обратить его паки в Троицкую семинарию... и как я об нем особливое прилагал, в рассуждении его воспитания, отеческое старание, то сие много послужит к утешению моей старости" [11]. Но воля Божия была иной.

Стремительность его восхождения по служебным ступеням ошеломила современников: 1809 год - инспектор семинарии, иеромонах; 1810 год - бакалавр Духовной академии; 1811 год - архимандрит; 1812 год - ректор Духовной академии, профессор богословия, настоятель Новгородского Юрьевского монастыря. В 30 лет он становится одним из самых влиятельных церковных деятелей, хотя и не занимает первых мест; он известен царю и почтен его наградами; он стал доверенным лицом первоприсутствующего в Святейшем Синоде митрополита Амвросия (Подобедова); близок к влиятельнейшему обер-прокурору Святейшего Синода князю А.Н. Голицыну и пользуется его полным доверием; он завоевал авторитет в просвещенном столичном обществе - но это ли главное для архимандрита Филарета? Нет. Подобно своему великому соименнику Василию Великому он не был честолюбив, однако использовал все открывавшиеся возможности для служения Церкви.

И как он служил! Чтение лекций в академии, произнесение проповедей (каждая обдумывалась и заранее писалась), управление повседневной жизнью академии, проведение ревизий в разных епархиях (от въедливого взгляда этого ревизора не ускользала никакая мелочь в трудах консистории), написание богословских работ (одних по просьбе царственных особ, других - по духовной потребности), просмотр различных сочинений в качестве цензора... Вот тогда-то всем стало ясно, что этому "большому кораблю" предстоит "большое плавание".

Немногие знали о тяготах его трудов. Начать с того, что он должен был преподавать то, что ему самому не преподавали, но - необходимо было поставить на высокий уровень обучение студентов. И потому срочно и спешно, используя имеющиеся под рукой переводные пособия и учебники (и быстро выучив французский язык), он составляет первые свои лекции, почти полный курс богословских наук, включая церковное право и церковные древности. По отзывам историков, они не всегда были удачны и самостоятельны, но студенты получили учебные книги и пособия к экзаменам [12].

Он был блестящий и вдохновенный профессор: "Речь внятная; говорил остро, высоко, премудро; но все более к уму, менее к сердцу, - вспоминал один из бывших студентов. - Свободно делал изъяснение Св. Писания, как бы все лилось из уст его. Привлекал учеников так к слушанию себя, что когда часы кончались ему преподавать, всегда оставалось великое усердие слушать его еще более без ястия и пития. Оставлял он сильные впечатления в уме от учений своих" [13].

После первых произнесенных еще иеромонахом Филаретом проповедей он "вошел в моду", сам, впрочем, ничуть этим не обольщаясь. Дворянское общество влекло в Троицкий собор Александро-Невской лавры желание услышать сильно и красочно сказанное слово, многих трогало оно за сердце, ибо проповедник важной своей задачей ставил вернуть слушающих на путь заповедей Божиих. В 1811 г. в день Пятидесятницы он говорит о сошествии Святого Духа не только как о давнем чуде, но и как о событии, "существенно сопряженном с делом нашего спасения", ибо "мир мира есть краткая дремота под шумом опасной бури - безопасность, основанная на неведении"; он призывает "не обманываться привлекательным видом, который имеет обыкновенная мирская честность", а "проникнуть в изгибы своего сердца, отколь исходят помышления". В неделю четвертую по Пятидесятнице вновь взывает к молящимся: "Приметим же греховную слепоту нашу. Что мы не делаем для удовлетворения суетным желаниям и страстям законопреступным! Богатству жертвуем спокойствием... бросаемся в опасности, дабы извлечь из них славу или повергнуть в них соперника; проводим век в непрестанных заботах, дабы достигнуть лучшего состояния, которое всегда удаляется от нас... А свергнуть тяжкое бремя греха и взять легкое иго Иисуса, исхитить слабое сердце от мира и положить его в силу Божию, совершающуюся в немощах, упраздниться и дать Богу творить в нас свое дело - это трудно, это превышает наши силы!.. Увы! Мы бываем деятельнее и сильнее для нашей погибели, нежели сколько нужно бы для нашего спасения" [14].

Стало известно, что в январе 1812 г. император, увидев в списке священников, представленных к награждению камилавкой, имя протоиерея Коломенского Успенского собора Михаила Федорова Дроздова, в знак монаршего благоволения к сыну повелел наградить протоиерея Михаила еще и наперсным крестом [15]. Между тем сын "служил, а не прислуживался" (что бывало редкостью в завораживающей атмосфере царского двора). В 1814 г. архимандрит Филарет в присутствии вдовствующей императрицы Марии Федоровны произнес проповедь о пагубности любви к миру, вызвавшую ее явное неудовольствие. Сильное и строгое осуждение "всяческой суеты", проникающей даже в добрые дела благотворительности, смутило Марию Федоровну, и с тех пор ревностного проповедника в Большую церковь Зимнего дворца не приглашали [16].

Однако если сказать только о потрясающей работоспособности и продуктивности, о принципиальности и твердости характера архимандрита Филарета, это будет лишь частичной характеристикой его деятельности. Духовная жизнь его, как и всякого человека, закрыта для нас, но мы можем видеть результаты его духовных поисков, протекавших в непростой атмосфере противоречивых духовных исканий русского общества.

В царствование "мистического императора" Александра I просвещенное дворянское общество, более столетия насильственно оторванное от традиционного уклада русского православия, вдруг заинтересовалось вопросами духовной жизни. Главнейшими причинами для этого стали идеи Просвещения, повсеместно овладевшие умами европейцев, и Великая французская революция, кровавой гильотиной обозначившая конец беззаботной эпохе дворянского господства. Казнь короля и королевы, реки крови, пролившиеся в просвещеннейшей Франции, полный отказ революционеров от всех казавшихся ранее незыблемыми ценностей, идеалов и отношений - все это сильно повлияло на сознание русского дворянства. В условиях, когда пошатнулось и могло рухнуть все, лишь одно оставалось незыблемым - Бог.

Но большая часть дворянства была отторгнута от веры отцов, казавшейся после чтения Вольтера "наивными сказками для мужиков", а ученый Запад предложил на выбор разнообразные учения, к которым и обратились "ищущие истины". Для полноты картины стоит добавить, что, несмотря на давний отход от Православия, множество людей на Западе искренне стремились к Богу, вдумчиво читали Священное Писание, старались жить по Евангельским заповедям и стремились очиститься от сковывающей веру схоластики протестантизма и обрядности католицизма. Отсюда проистекает столь жадный интерес к различным мистическим учениям Сведенборга, Штиллинга, Юма и других. В то же время широкую известность по всей Европе приобрели сочинения ревностного католика Ф. Шатобриана "Гений христианства, или Красота христианской веры", "Мученики, или Торжество христианской веры", "Путешествие из Парижа в Иерусалим..." и другие, содержащие апологию христианства и написанные ярким, поэтичным языком. Архимандрит Филарет должен был понять и оценить весь опыт Запада, которому вольно и невольно следовало наше Отечество.

Что не менее важно, в первые же годы своего пребывания в невской столице будущий митрополит увидел и осознал подчиненное положение Церкви, ставшей всего лишь частью государственного механизма. Он увидел застойную атмосферу Святейшего Синода, в которой робели даже вызванные из епархий архиереи, благоговевшие перед царской властью и не решавшиеся на самостоятельный шаг без согласия обер-прокурора.

Видимым рубежом в царствовании Александра Благословенного, в истории России и в истории Русской Церкви стал 1812 год. Наполеоновское нашествие "двунадесяти языков", конечно же, было вызвано причинами не только экономическими и политическими, но и духовными. Сама Революция, перекроившая и карту, и жизнь Европы, обрушилась на Россию. Именно так оценила Церковь начавшуюся войну, именно так ее поняли русские люди, так воспринимали солдаты "Великой армии" свой поход на Россию, грабя дворцы и избы, церкви и магазины, подвергая кощунственному поруганию церковные ценности.

Император Александр I, воспитанный в духе европейской вольности и свободомыслия, вдруг воочию увидел, что есть Бог и Воля Божия. "Не нам, не нам, но Имени Твоему" - было выбито по его приказу на победной медали, а главным памятником победы по его решению должен был стать храм Христа Спасителя. С ревностью и жаром новообращенного он пустился в духовные искания, что непосредственно отозвалось на жизни Церкви.

Спустя пять десятилетий святитель Филарет рассказывал А.Н. Муравьеву: "Когда великая война возбудила религиозный и патриотический дух, когда император Александр Благословенный по окончании ее возвратился в Отечество исполненный религиозного чувства и веры во всеуправляющее Провидение Божие, я сказал владыке Амвросию (Подобедову. - А.Я.): Кажется, настает время благоприятное для Церкви, так же как и для Отечества. Он отвечал мне: Ты еще не опытен. Подожди и посмотри, что далее будет. Увы! Владыка был опытен и прозревал в несветлую даль" [17].

Биограф святителя Н.В. Сушков признает, что в этот период "так называемые мистики" имели на него "хотя не безусловное и не продолжительное влияние" [18]. Известно близкое общение архимандрита Филарета с А.Ф. Лабзиным, В.М. Поповым, Р.А. Кошелевым, чьи идеи он не принимал, но в чьих воззрениях находил крупицы истины [19]. Он читал и Шатобриана, его привлекали и интересовали все случаи церковной жизни. "Но при всем том, - справедливо отмечает прот. Георгий Флоренский, - Филарет оставался церковно твердым и внутренне чуждым этому мистическому возбуждению" [20].

Самостоятельность и независимость были неотъемлемыми чертами характера святителя. Это привело к некоторому охлаждению отношений между ним и его другом, архимандритом Иннокентием (Смирновым), не одобрявшим мистических тенденций. Впоследствии возникло даже мнение, что святитель Филарет был причиной гонений на Иннокентия и ссылки его - в архиерейском сане - в Оренбург, замененный Пензою. Сам святитель впоследствии вспоминал так: "Я всегда был хорош с преосвященным Иннокентием, и когда можно предостерегал его, но часто ревность увлекала его за пределы осторожности. Я говорил ему: нам, двум архимандритам... не спасти Церковь, если в чем есть погрешности..." [21].

Между тем "...источник превратного понятия о мистицизме и жалкого предубеждения против мистиков таится в кощунстве лжемистиков, в заблуждениях людей, не призванных на дело духовное, и в совращении с духовного пути недобрых подвижников прелестью высокоумия и самонадеянности, - писал в биографии святителя Н.В. Сушков. - В сущности, мистическое стремление означает благодатное "тайнообразующее" состояние внутреннего человека. Таков смысл песни Херувимской в литургии. Таков смысл антифона на утрени: "Святым Духом всяка душа живится и чистотою возвышается, светлеется тройческим единством - священнотайне!" Таков, наконец, смысл и многих речений не только в Евангелии, но и в книгах Ветхого Завета... Мистики - пророки и апостолы. Мистики все истинные проповедники" [22]. Но в эти годы члены Синода, обуянные "духом пугливого неделания в богословии", возражали даже против печатания "Добротолюбия" и книг св. Исаака Сирина - опасаясь, не сочтут ли за мистическое направление [23].

В отличие от них святитель Филарет в самих мистических мечтаниях видел искреннее движение человеческого сердца, чувствовал подлинное духовное беспокойство и потому не торопился "вязать и осуждать". "Под покровом мистических соблазнов он сумел распознать живую религиозную потребность, жажду духовного наставления и просвещения" [24] - и в правильном утолении этой жажды усмотрел главное дело своей жизни.

Однако император Александр, воспитанный не на Православном учении и лишь в 1812 г. в возрасте тридцати пяти лет впервые взявший в руки Евангелие (на французском языке), был лишен духовной трезвости. Самым ярким проявлением мистической увлеченности императора стало формирование по его инициативе в сентябре 1815 г. Священного Союза главных европейских государств, правящие монархи которых заявили о своей "непоколебимой решимости" во всех делах правления "руководствоваться не иными какими-либо правилами, как заповедями сей святой веры, заповедями любви, правды и мира" [25].

Следующим шагом стало создание в октябре 1817 г. так называемого "двойного министерства" - министерства духовных дел и народного просвещения во главе с князем А.Н. Голицыным. Поначалу это было воспринято святителем Филаретом с энтузиазмом, как шаг навстречу церковности [26], однако вскоре обнаружилось, что Святейший Синод низведен до положения одного из департаментов министерства, а князь А.Н. Голицын превратился в нем в неограниченного правителя, "светского архиерея".

Всемерное поощрение князем в столице разнообразных мистических течений вплоть до открыто сектантских вызывало сопротивление среди духовенства и части общества. Почти официально под религией стало пониматься нечто универсальное, свободное от вероисповедных разностей, а стало быть, и не ограничивающееся рамками строгого Православия, исчезавшего, таким образом, во мраке этой космополитической религии.

Рупором оппозиции выступил архимандрит Фотий (Спасский). Импульсивный, честолюбивый, склонный к экзальтации, Фотий не получил хорошего богословского образования, однако, твердо стоя на основах "чисто православного религиозного учения, в пределах Катехизиса и Символов был достаточно компетентным борцом против мистицизма и масонства" [27]. Репутацией сурового аскета он приобрел себе множество поклонников, а после нескольких встреч с императором обрел в обществе высокий авторитет, что раззадорило его даже на критику своего благодетеля - постригавшего его в монашество ректора Духовной академии Филарета.

В 1812 году в Санкт-Петербурге создается Библейское общество, преследовавшее цели столь же благородные, сколь и благочестивые: предоставление каждому желающему возможности читать Слово Божие на родном языке. Благая цель и покровительство императора обеспечили скорые успехи Общества, вскоре создаются его филиалы в разных губернских городах, начинается печатание Библии на языках народов России и на церковно-славянском языке. Архимандрит Филарет стал одним из основателей Общества наряду с митрополитом Амвросием (Подобедовым), митрополитом Серапионом (Александровским), архиепископом Серафимом (Глаголевским), архиепископом Михаилом (Десницким) и другими православными иерархами, католическими и протестантскими служителями, видными представителями светского общества [28].

Ревнитель православных традиций, близкий к императору А.С. Стурдза считал Общество "рабским сколком" с английского образца, "без всякого применения к уставам и потребностям Русской Церкви. Князя Голицына обступили многоречивые защитники безусловного распространения слова Божия на всех языках, мимо всякого церковного надзора и с устранением всех вообще истолкований на Божественный текст. Шумели, уверяли, что в идее Библейского общества новое излияние Св. Духа на всякую плоть, и что с помощью одной книги можно будет христианству расторгнуть обветшалые пелены, обойтись без Церкви и достигнуть соединения в духе истины" [29]. А.С. Стурдза не совсем справедлив, однако вскоре действительно обнаружились и теневые стороны деятельности Общества: попытки иностранных миссионеров, использующих высочайшее покровительство, низвести Православие до уровня элемента некоей "вселенской веры", с одной стороны, и интриги различных дворцовых группировок, с другой. Как бы то ни было, но Общество все же выполняло главную свою задачу духовного просвещения.

Правда, сложность понимания церковно-славянского языка делала для большинства читателей основную часть Священного Писания неудобопонятной, и это побудило людей неравнодушных поднять вопрос о необходимости перевода Библии на современный русский язык. Архимандрит Филарет уже в 1814 г. считал это важной целью Общества [30].

Весной 1816 г. начинается работа по переводу Библии на русский язык. Работа под руководством архимандрита Филарета (ставшего "душою переводного комитета" [31]) была начата с Нового Завета, причем сам он взял на себя перевод наиболее сложного - Евангелия от Иоанна. Так было положено начало главному жизненному подвигу святителя Филарета - созданию Русской Библии.

Евангелие с параллельными славянским и русским текстами вышло в свет в 1818 г. и было не только горячо встречено священнослужителями, но и мгновенно раскуплено народом. "Польза от сего издания, - писал архиепископ Псковский Евгений (Болховитинов), - не только простолюдинам, но и самому духовенству, наставляющему их, очевидна и несомнительна. Давнее уже и нетерпеливое всех ожидание онаго ручается за успех еще большего распространения слова Божия в сердцах верующих" [32].

Помимо работы над переводом архимандрит Филарет в 1819 г. составляет две книги на русском языке: "Чтения из четырех Евангелистов и из книги Деяний Апостольских" и "Чтения из исторических книг Ветхого Завета", предназначенные для учебных заведений. Очевидной целью его было создание возможностей для воспитания молодого поколения россиян в истинах веры (первая книга была тогда же переведена на английский язык и издана в Англии). Переводческая работа была в самом разгаре, когда грянул гром.

Борьба за влияние на императора привела к вовлечению в нее синодалов. Граф А.А. Аракчеев, ревностно стремившийся оттеснить от трона князя А.Н. Голицына, воспользовался реальными негативными последствиями деятельности Общества и окутанного "мистическим туманом" его доверчивого председателя для удаления соперника. А поскольку вся деятельность князя была связана с Обществом и переводом Библии, прямым следствием его удаления в 1824 г. стало прекращение деятельности Общества и работ по переводу, а также запрет на распространение имеющихся книг Писания на русском языке. Запрещен был и изданный в 1823 г. Катехизис с Символом веры, заповедями и библейскими текстами, изложенными на русском языке, составленный неутомимым ректором столичной академии и отмеченный орденом св. Александра Невского при царском рескрипте. Пошли толки о запрещении филаретовских проповедей как "неправославных".

От такого сильного удара не всякий скоро оправится, и уж мало кто сохранит верность делу, порушенному церковной и светской властью. Святитель Филарет не отказался от Русской Библии. Весьма примечателен для понимания его личности тот факт, что в письме, обращенном к митрополиту Серафиму (Глаголевскому), он обращает внимание на обстоятельства запрета Катехизиса (по инициативе адмирала А.С. Шишкова, поддержанной А.А. Аракчеевым), уже одобренного Святейшим Синодом, в то время как по правилам Церкви право суда над деянием Синода принадлежит только поместному или вселенскому Собору [33]. Он защищает не только свой труд, но и твердость церковного управления, самый мир церковный, наконец, честь самого владыки Серафима, одобрившего филаретовские Катехизис и проповеди [34]. "На сие и многие другие вопросы, которые по сему случаю сделать можно, я удовлетворительно вам ответствовать никак не могу, - написал в ответ Петербургский митрополит. - Надеюсь, что время объяснит вам то, что теперь кажется темно... Итак, потерпи, пастырь добрый! Терпение не посрамит. Оно доставит вам опытность, которая впоследствии времени крайне полезна вам будет..." [35].

На этом уже формально заканчивается петербургский период его деятельности, формально потому, что после архиерейской хиротонии в 1817 г. и кратковременного пребывания на Тверской и Ярославской кафедрах в 1821 г. он был назначен архиепископом Московским и Коломенским.

3. Архиерей - не просто высшая степень священнослужителя, не просто высший церковный административный пост. Архиерей - это глава поместной Церкви. Так понимал свое служение святитель Филарет, так жил и действовал он на родной московской земле. К этому времени он уже сформировался полностью как глубокий богослов и умелый церковный администратор, имел немалый опыт духовника, участвовал в важных государственных делах. Стоит ли указывать, что его деятельность в Московской епархии была даже более разнообразна, чем ранее, и столь же непроста, часто очень трудна.

В конце ноября 1825 г. в Москву пришла весть о кончине в Таганроге императора Александра Павловича. Посреди охватившей всех общей печали более всех жителей Первопрестольной был озабочен архиепископ Филарет. Следовало принести присягу наследнику престола - великому князю Константину Павловичу, находившемуся по должности царского наместника в Варшаве; однако тот еще 7 лет назад отказался от своих прав на престол после женитьбы на польской дворянке Иоанне Грудзинской. Летом 1823 г. святитель Филарет по повелению императора составил манифест о переходе престола к великому князю Николаю Павловичу - однако знал ли тот сам о своих правах? Текст манифеста, подписанный императором, с подлинником отречения Константина находились в специальном ковчеге в алтаре Успенского собора, а три копии - в Санкт-Петербурге: в Сенате, Синоде и Государственном Совете.

Святитель Филарет рассказал обо всем этом генерал-губернатору князю Д.В. Голицыну, но тот решил, что необходимо присягать Константину, что уже происходило в невской столице. Несмотря на очевидность ситуации, архиепископ Московский был вынужден подчиниться: 30 ноября Москва присягнула Константину. "Дни, протекшие между 30 ноября и 15 декабря 1825 года, конечно, ни для кого в Москве не были так тяжки, как для Архиепископа, которому выпал странный жребий быть хранителем светильника под спудом, - вспоминал двадцать лет спустя сам святитель Филарет. - За то, наконец, ему прежде других показался открывающийся свет" [36]. В Москву пришло известие о присяге 14 декабря Николаю Павловичу, хотя и омраченной мятежом.

18 декабря в Успенском соборе Московского Кремля перед собранием военных и гражданских чинов архиепископ Филарет вынес из алтаря серебряный ковчег. "Внимайте, Россияне! - обратился он к собравшимся. - Третий год, как в сем святом и освящающем Царей храме, в сем ковчеге, который вы видите, хранится великая воля Благословенного Александра, назначенная быть последнею Его волею. Ему благоугодно было закрыть ее покровом тайны, и хранители не смели прежде времени коснуться сего покрова... Внезапно узнаем, что Николай с наследственною от Александра кротостию и смирением возводит старейшего брата... Что нам было делать?.. Надлежало в сем ковчеге, как бы во гробе, оставить Царственную тайну погребенною и Небесам предоставить минуту воскресения. Россияне! Двадцать пять лет мы находили свое счастие в исполнении державной воли Александра Благословенного. Еще раз вы ее услышите, исполните и найдете в ней свое счастие" [37]. Ковчег был вскрыт, воля покойного царя оглашена, после чего архипастырь разрешил присутствующих от принесенной ранее присяги [38].

Обращает на себя внимание то, что в трудные дни междуцарствия, когда в силу неясности вопроса о престоле из-за покрывавшей все тайны взыграли амбиции и у великого князя Константина, и у вдовствующей императрицы Марии Федоровны, когда темные силы попытались изменить государственный строй России, два человека действовали твердо и верно: в Санкт-Петербурге - Николай Павлович, лично руководивший подавлением мятежа и сумевший утвердить законным образом свою власть, в Москве - высокопреосвященный Филарет, не поддавшийся искушению самовольно открыть народу известную ему тайну, утвердивший дух спокойствия во второй столице и направлявший действия генерал-губернатора.

Святитель не только действовал, но и по обыкновению осмыслял происходящее. В письме к троицкому наместнику, архимандриту Афанасию писал: "...более и более открывается, от каких ужасов и мерзостей избавил нас Бог, укрепив государя в 14 день декабря. Молитесь, чтобы зло сие правдою и мудростию совсем уничтожено было. Но есть люди, которые после бывшего посещения Божия, о котором предварительно говорили, теперь еще говорят о таящемся на нас гневе Божием" [39].

Спустя неделю после присяги московский святитель получил собственноручное письмо нового царя, в котором Николай Павлович писал: "Достоинства ваши были Мне известны, но при сем случае явили вы новые доводы ревности и приверженности вашей к отечеству и ко Мне. В воздаяние за оные, всемилостивейше жалую вам бриллиантовый крест, при сем препровождаемый, для ношения на клобуке. Пребываю вам всегда доброжелательный НИКОЛАЙ" [40]. Бриллиантовый крест на черном клобуке - такого отличия прежде не имел ни один архиепископ [41]. В день коронации 22 августа 1826 г. святитель был возведен в сан митрополита.

В то же время проявление монаршей милости не означало усиления влияния московского архипастыря. Новый государь имел свое представление о ведении государственных дел и, при всей искренней своей церковности, никак не был расположен к возрастанию самостоятельной роли Церкви и самостоятельности архиереев.

Представляется, что в то время сложился неоднозначный характер отношений царя и Московского митрополита, с одной стороны - искренне верноподданнический, с другой - уважительно-настороженный. Николай Павлович не мог не признавать очевидного значения святителя Филарета, но истово следовал примеру великого своего предка Петра Великого, раз и навсегда поставившего Церковь под жесткий пригляд государства. Филарет был слишком велик, а главное - слишком решительно (по мнению царя) реализовывал функции Церкви в православном государстве. Его деятельность часто выплескивалась за церковные рамки, а отдельные поступки нередко превратно перетолковывались завистниками, которых всегда немало у выдающихся личностей.

Известна история отказа святителя Филарета от освящения сооруженных в Москве по приказу императора Триумфальных ворот, на которых скульптором были помещены языческие изображения. Сомнения святителя, не дерзавшего прекословить царю, успокоил его духовник, архимандрит Антоний (Медведев), сказавший: "Вы епископ христианский, пастырь Церкви Христовой, которому страшно одно - разойтись с волею Иисуса Христа". Менее известно чудесное благословение, полученное Филаретом от преподобного Сергия, явившегося ему в тонком сне, и ставшее утешением и укреплением в служении. "Дверь, которую я обыкновенно запираю, - позднее рассказал владыка своему духовнику, - тихонько отворилась, и вошел Преподобный, старенький, седенький, худенький и росту среднего, в мантии без епитрахили, и, наклонясь к кровати, сказал мне: "Не смущайся, все пройдет...". И скрылся..." [42].

Московский митрополит решительно встал на защиту церковных канонов при попытке некоторых царских любимцев заключить новый брак. Флигель-адъютант А.П. Мансуров вступил в брак со своей двоюродной сестрой княжной А.И. Трубецкой, и их обвенчали в церкви военного министерства с ведома великого князя Михаила Павловича. Святитель Филарет признал этот брак преступным на основании правила Вселенского Собора и возбудил дело против Мансурова и священника, совершившего таинство. Заступничество царя побудило святителя просить об уходе на покой, он не уступал давлению, и дело прекратилось лишь вследствие неожиданного вдовства Мансурова. Позднее такого же рода конфликт возник из-за намерения генерал-адъютанта П.А. Клейнмихеля жениться вторым браком на фрейлине Кокошкиной, двоюродной сестре бывшей его жены, брак с которой был расторгнут по прелюбодеянию мужа. Вновь государь высказывает недоумение прекословием упрямого митрополита. Тот обратился с письмом к тетке невесты, указывая, что намечающийся брак - грех перед Богом и стыд перед людьми. Клейнмихелю пришлось жениться на другой [43]. Подобного рода дела случались и потом.

Столь ревностное отстаивание прав Церкви порождало у вспыльчивого Николая Павловича подозрительность в отношении Московского митрополита. В 1830 г. царские приближенные легко вызвали новый приступ недовольства, ложно истолковав ему одно место в проповеди святителя по поводу обрушившейся на Россию холеры.

Страшная болезнь обнаружилась в 1817 г. в Астрахани, в 1829 г. в Оренбурге. Способы ее лечения были неизвестны. Главные меры борьбы оставались примитивными: устройство карантинов, оцепление заразных мест, курение костров. В конце сентября 1830 г. в Зимний дворец пришло известие о холерных заболеваниях в Москве и - текст проповеди Московского митрополита, произнесенной 18 сентября. В ней святитель напомнил об упомянутой в молитве "губительной язве во дни Давида" и далее сказал: "Царь Давид впал в искушение тщеславия: хотел показать силу своего царства... И праведник не безопасен от падения, если вознерадит... Царь почувствовал в совести своей обличение греха и страх наказания от Бога. В самом деле, явился пророк, и, по повелению Божию, предложил Давиду на выбор одно из трех наказаний: войну, голод, мор..." [44].

Николай Павлович к тому времени одержал важные военные и дипломатические победы над Османской империей и Персией и потому испытывал чувство абсолютной уверенности в себе. Он сам бы не увидел ничего двусмысленного в филаретовской проповеди, но в петербургском обществе, скованном жесткими рамками бесправия и безгласности, любой намек на критику выискивался и раздувался. Императору подсказали, и тогда он сам должен был увидеть в словах проповедника обидный намек.

О личной смелости и решительности святителя свидетельствует тот факт, что осенью 1830 г. он не отозвался на царское приглашение покинуть опасную Москву, не бросил свою паству. "Я отложил путь в Петербург, чтобы умирать со своими", - писал он троицкому наместнику, архимандриту Афанасию. Матери писал в Коломну иначе: "В Петербург ехать я отложил, почитая долгом в сомнительное время быть у своего места" [45].

Вместе с властью гражданской архипастырь возглавил борьбу с холерой. Не этим ли был вызван и приезд самого Государя в Москву "для ободрения своих подданных"? Нежданно для всех 29 сентября Николай Павлович появился в Иверской часовне, где молился, стоя на коленях, а затем в сопровождении "несметной толпы народа" отправился в свой кремлевский дворец. На ступенях Успенского собора его встретил митрополит со словами: "Благословен грядый на спасение града сего..." [46].

В тот год поэт И.И. Козлов написал стихотворение "Высокопреосвященному Филарету" [47]:

Святитель Филарет изменил бы себе, если бы не предложил своей пастве осмысление постигшего народ бедствия. В проповеди 20 ноября 1830 г. в Чудовом монастыре, в котором он любил служить и служил часто, митрополит сказал: "Если думают, что бедствие пришло не путем истины и милости Господней, наказующей зло и обращающей к добру, то спрашиваю: как же пришло в мир бедствие? Украдкою? - Нельзя. Бог всеведущ. Насильственно? - Нельзя. Бог всемогущ. По слепому движению сил природы? - Нельзя. Ими управляет Бог премудрый и всеблагий. Куда ни обращайся с догадками, отовсюду принужден будешь возвратиться к одной неоспоримой истине, что, если как-нибудь допущено в мир бедствие, то допущено не иначе, разве как средство Провидения, наказательное и исправительное, а иногда испытательное и усовершительное, - как истина и милость путей Господних" [48].

В рассказанных историях выражен самый характер отношений Церкви с государством в рамках синодальной системы, отношений неравноправных, в которых Церковь была низведена с высот духовного служения для исполнения функций "обслуживания" духовных потребностей православного населения империи.

Святитель Филарет сознавал это. Трагический элемент раздвоенности в его жизни тяготил его цельную натуру. Он искренне был верным подданным царя и разделял убежденность в благотворности самодержавия для России. "Бог, по образу Своего небесного единоначалия, устроил на земле царя; по образу Своего вседержительства - царя самодержавного; по образу Своего царства непреходящего, продолжающегося от века и до века, - царя наследственного" [49], - говорил он в одной из своих проповедей и эту убежденность пронес до последних своих дней. В то же время он сознавал и вечность веры, значение Церкви: "Религия в обществе есть пружина, по ослаблении коей все действия машины приходят час от часу в больший беспорядок, - утверждал он в одной из своих первых проповедей в 1806 г. - По испровержении сего оплота [т.е. Церкви. - А.Я.] поток беззакония не находит никакой преграды и всюду разносит бедствия и опустошения" [50].

А что же до свободы Церкви - тут опыт его первых петербургских лет (запреты Библейского общества и русского перевода Библии, позднее роспуск Комиссии духовных училищ) с очевидностью показал ему крайне узкие пределы этой свободы. Можно было бы начать борьбу за их расширение, и, будь святитель уверен в верности такого пути, он без сомнения пошел бы по нему. Но он обладал качествами деятеля церковного и государственного. Как государственник он сознавал опасность резких перемен в государстве, и опыт декабрьского мятежа лишь утвердил его в отвержении идей любых кардинальных преобразований. Как церковник он руководствовался Евангельскими заповедями, всегда помнил о независимости Алтаря от светской власти. Осторожность святителя Филарета порождалась не страхом перемен, а трезвым пониманием тогдашнего состояния страны и народа, Церкви и духовенства.

Столь же серьезно откликался святитель и на события международной жизни, естественно, в той мере, в какой это затрагивало интересы Отечества. "Когда темнеет на дворе, усиливают свет в доме, - говорил в одной из проповедей святитель Филарет. - Береги, Россия, и возжигай сильнее твой домашний свет, потому что за пределами твоими, по слову пророческому, тьма покрывает землю и мрак на языки". В том же 1830 г. возник мятеж в Польше, входившей в качестве автономии в состав Российской империи, вспыхнули революции в Бельгии и во Франции, во Франции был свергнут законный король Карл X. "Братия! - взывал святитель. - В наши дни есть особенная надобность указывать на столь очевидную обязанность служения Богу и Его царствию. Се тьма покрывает землю, и мрак на языки (Ис.60:2). Народы христианские, или, чтобы говорить определеннее, люди, которым попущено быть языком сих народов, представителями и провозгласителями их мудрования, направителями их деятельности, большею частию не то что не знают, но, что гораздо хуже, не хотят знать христианства; царства земныя не ищут, не призывают царствия Божия и менее обращают внимания на оное, нежели на царство последнего из соседей. Делают для себя новые постановления, не основанные на постановлениях Божественных... построения их рушатся в их глазах, однако они не примечают, в чем недостаток, и воздвигают другие, не более надежные. Сии строители нового Вавилона трудятся для того, чтобы все привести в смешение, чтобы, опровергнув принятые общественные понятия, утвержденные на самой истине вещей или упроченные обычаем и древностью, кончить тем, чтобы не понимать друг друга. Они хотят царей, не освященных Царем царствующих; правителей, порабощенных своим подданным; напротив того, приписывают царскую и самодержавную власть народу, то есть рукам или ногам предоставляют должность головы... народ у них царствует мятежами, крамолами, разбоями, сожигательствами..." [51].

4. Жизнь Московского святителя и без крупных исторических событий оказывалась наполненной до краев. В 1826 г. Святейший Синод поручает митрополиту Филарету составление новых Катехизисов - краткого и пространного, которые и были изданы год спустя на основе предыдущего. При жизни святителя пространный Катехизис выдержал 58 изданий, а краткий - 105 изданий [52]. По этим книгам основы Православия постигало несколько поколений русских людей.

В день Пасхи 19 апреля 1831 г. святитель Филарет был сопричислен к высшему в империи ордену св. Андрея Первозванного "...за ревностное и многодеятельное служение в архипастырском сане, достойно носимом, а притом за многие похвальные подвиги и труды, на пользу Церкви и Государства, постоянно оказываемые при всяком случае" [53].

Свято-Троицкой Сергиевой лавре Московский митрополит постоянно уделял внимание. В марте 1831 г. он ставит там своим наместником иеромонаха Антония (Медведева) [54], возведя его в сан архимандрита. С этих пор до последних дней его жизни начинается общение двух выдающихся личностей, начинается их переписка.

Троицкий наместник писал на московское подворье письма по нескольку раз в неделю, сообщая новости, делясь сомнениями, прося советов. Митрополит отвечал на все: "Ваш доктор просит сена: прибавьте ему, коли надобно"; "Академия лаврскою банею пусть пользуется" [55]. Поначалу святитель тяготился мелочностью вопросов: "Каким цветом красить перила в церкви, это решить я не умею, особенно заочно. Пусть решит вифанский архимандрит" [56]. Но когда увидел, что архимандрит Антоний о многом начинает умалчивать, сделал ему внушение: "Опасение, что худо напишешь, мирское. Мне письма ваши надобны отнюдь не для хорошего слова. Опасение, чтобы не написать много или мало, часто бывает того же рода. Надобно опасаться, чтобы не написать больше того, что говорит истина, или меньше того. Сия осторожность не так трудна, и она только надобна. Вы не сказали мне об умерших, чтобы не беспокоить меня. Но примечаете ли вы последствия вашего правила? Вы не хотели беспокоить меня на час или на день, смотря по моему терпению или нетерпеливости. Но что же сделалось? Когда я знаю, что от меня таят худое, чтобы не беспокоить меня, то каждую минуту думаю: может быть, есть что-нибудь худое, но от меня таят. Итак, ваше правило, чтобы не беспокоить меня на время, лишает меня спокойствия навсегда и осуждает на непрерывное опасение... А по моему мнению, только на истине и правде основать можно спокойствие себе и другим. Впрочем, я не гневаюсь, а излагаю дело, как вижу. Мир вам и братии" [57].

Очень быстро отношения митрополита и наместника основываются на "истине и правде", приобретают дружеский, даже доверительный характер. По воспоминаниям современников, лишь архимандриту Антонию открывал святитель Филарет все свои тайны, лишь его советам внимал безоговорочно. В свою очередь, и преподобный Антоний, лишившийся после кончины преподобного Серафима Саровского духовного наставника, обрел в святителе друга и учителя и дорожил этим. В мае 1833 г. святитель написал наместнику, огорченному отсутствием в последнем письме слов "мир вам": "...любовь не теряет от молчания. Истина не престает, когда престает слово. Будем доверять и молчанию друг друга, как доверяем слову" [58].

Делу духовного образования святитель неизменно придавал первостепенное значение, тем более обращая внимания на "свою" Духовную академию. Он знал всех профессоров и преподавателей, контролировал учебный процесс и программы читаемых курсов, присутствовал на многих экзаменах и обязательно на проходивших публично выпускных, на которых читались итоговые сочинения. Разумеется, прежде своего оглашения эти студенческие работы просматривались митрополитом. 9 июня 1830 г. он написал о представленных ему сочинениях двух студентов: "Ни того, ни другого рассуждения не могу признать достаточно приготовленным ни для напечатания, ни для прочтения в публичном собрании. Рассуждение о мученичестве и теперь бесконечно обширно и, как в отношении к логике, так и в отношении к словесности, слабо. Это принужденное скопление слов, выражений, исторических обстоятельств, выписок, а не систематическое произведение ума, которого бы все части были направлены к определенной цели. Я прочел около половины онаго (дочитать не имею ни времени, ни терпения), но не встретил еще ничего, что прямо и с силою было бы направлено к указанной во вступлении цели..." [59].

В 1833 г., сменив князя П.С. Мещерского, за обер-прокурорский стол уселся С.Д. Нечаев. Новый обер-прокурор не только обладал трудным характером, но и попытался усилить свое влияние на церковную жизнь путем умаления роли Святейшего Синода (например, предложил государю вывести из ведения Синода дела об униатах и раскольниках). С синодальными архиереями он не стеснялся, обращался очень грубо, а провинциальных архиереев вовсе третировал как школьников, делал им замечания и выговоры [60]. Тем не менее его полностью поддерживал Император. Николай Павлович писал обер-прокурору в январе 1835 г. в ответ на предложение о переводе на другую кафедру нижегородского преосвященного: "Быв в Нижнем, я сам заметил, что он не охотник исполнять волю начальства; его надо иметь под строгим надзором". После этого обер-прокурор просил начальника III Отделения графа А.X. Бенкендорфа учредить за епископом Амвросием секретный надзор [61]. И это было лишь начало.

Святитель Филарет, сохраняя ровные личные отношения с С.Д. Нечаевым, откровенно возражал по вопросам принципиальным. Например, в ответ на требование обер-прокурора об ужесточении контроля епархиального архиерея за состоянием денежных отчетов владыка писал: "Какая нужда касаться привилегий, дарованных Высочайшим доверием местному начальству? Что сбережет ваш контроль от двадцати четырех рублей иеромонашеского жалованья? Что за охота контролю привлекать к себе работу бесполезную? Признаюсь, по моему мнению, не предвещает добра и то, что вы добиваетесь до сведений о всех кружечных копейках по монастырям... Простите, что еще скажу: духовенство иностранных исповеданий не преследуется так в своем хозяйстве, хотя и поместьями владеет. Может быть, я сказал много, увлекаемый желанием прочной пользы более, нежели блеска действиям вашим" [62]. Самолюбивый обер-прокурор обиделся и в отместку организовал хитрую интригу против московского святителя.

В то время император уделял особое внимание недавно созданному III Отделению Собственной Его Императорского Величества канцелярии. Жандармы виделись Николаю Павловичу не только "оком государевым", но и верными стражами порядка и законов. Он с большим интересом прочитывал жандармские донесения из губерний, в которых сообщалось и о церковной жизни, о делах архиерея и консистории. Ко всему, казалось, притерпелись русские архиереи, но добавление контроля жандармов стало уже чрезмерным, тем более что большая часть доносов оказывалась ложными. С.Д. Нечаев воспользовался такого рода высказыванием Московского митрополита, когда принес в Синод для обсуждения донос на самого московского архипастыря и предложил ему изложить это на бумаге для государя. И многоопытный Филарет поддался душевному порыву - написал, не только оправдываясь, но и прямо критикуя: "Данное жандармской команде право доносить со слухов и без всякой ответственности за ложные сообщения стесняет свободу администрации и, как похоже на слово и дело, лишает подданных спокойствия" [63]. Нетерпимость Николая Павловича к критике была общеизвестна, а тут митрополит позволил себе чересчур смелое отношение к воле верховной власти. Государь сильно разгневался, следствием чего стало его заметное и длительное охлаждение к московскому первосвятителю [64].

Правда, и сам С.Д. Нечаев торжествовал недолго. В 1836 г. по настоятельному прошению первоприсутствующего в Святейшем Синоде петербургского митрополита Серафима (Глаголевского) царь заменяет его Н.А. Протасовым, гусарским полковником, отличным танцором и воспитанником иезуитов. "Поздравь меня! - обратился новый обер-прокурор к приятелю. - Я - министр, я - архиерей, я - черт знает что!" Слова его разнеслись по столице, и киевский митрополит Филарет (Амфитеатров) отозвался: "Последнее верно".

"Тяжелую руку Протасова, - справедливо отмечал митрополит Иоанн (Снычев), - первым ощутил, конечно, Синод" [65]. Новый обер-прокурор путем административных перестановок и создания новых подразделений в аппарате Синода резко усиливает централизацию в церковном управлении и устанавливает свой личный контроль, не стесняя себя ни законами, ни канонами. При нем архиереи - члены Синода не смели подать голоса в защиту своих прав, за что могли быть тут же отправлены в свои епархии.

Святитель Филарет не допускал в отношении себя командного тона, но принужден был по многим вопросам уступать, добиваясь, тем не менее, ответных уступок и со стороны гусарского обер-прокурора (о контроле синодалов над созданным духовно-учебным управлением и т.п.). К его неудачам можно отнести попытку сопротивления в 1837 г. предложенной обер-прокурором реформе духовного образования, согласно которой в крут семинарских дисциплин вводились медицина и сельское хозяйство за счет сокращения часов на богословские и философские дисциплины. "Священник, - писал святитель Филарет, - просвещенный в вере, благоговейный в богослужении, честный в жизни, с усердием, человеколюбием исполняющий дела своей должности для прихожан, не будет ниже их оттого, что мало сведущ в сельском хозяйстве. Не имеющего вышеизложенных качеств не возвысит знание сельского хозяйства" [66]. Несмотря на возражения, Н.А. Протасов сумел-таки провести такую реформу в обход Синода. Сам император откровенно требовал от министра просвещения графа С.С. Уварова "готовить не столько умных, сколько послушных". Руководствуясь царской волей, Комиссия духовных училищ предписала преподавателям духовных академий в своих лекциях не допускать "усиленного критицизма" или "философствования".

Удивительно ли, что в такой обстановке дни московского архипастыря в Синоде были сочтены, с 1842 г. святитель не появлялся в Петербурге на заседаниях Святейшего Синода. Правда, это вовсе не означало отказа Н.А. Протасова от использования обширных познаний и глубокой мудрости Московского митрополита: отныне и до последних дней жизни святителя курьеры привозили ему с берегов Невы синодальные дела и везли их назад с решениями "премудрого Филарета".

Святитель Филарет, конечно же, сознавал свое значение, однако не использовал свое особое положение даже в самых благих целях. Так, после коронации Николая Павловича митрополит Серафим (Глаголевский) поинтересовался, почему "Московский" (так он называл святителя) не настоял перед императором в праздничный момент на переводе Священного Писания на русский язык. "Не хочу производить раскола в Церкви", - сдержанно ответил митрополит Филарет, знавший об открытой оппозиции делу перевода среди синодалов [67].

Отношение святителя к подчиненному ему духовенству всегда было столь же отеческим, сколь и требовательным. Да, его боялись приходские священники и настоятели, игумены и профессора духовных учебных заведений. Он нередко бывал жестким и требовательным, но то было проявлением не "деспотизма", как утверждал известный историк С.М. Соловьев, а ревностной заботы о благе Церкви. Он прежде всего стремился не нанести ей вреда - либо чрезмерными уступками духу мира сего, либо чрезмерно смелыми умозаключениями, представлявшими соблазн для слабых умов. Из этих соображений он удалил из Московской Духовной академии действительно талантливых архимандрита Поликарпа (Гайтанникова) в 1835 г. и позднее архимандрита Феодора (Бухарева), усмотрев в их деятельности отход от признанных норм учения Церкви. В то же время он был снисходителен и мягок к своим духовным чадам. Например, на сетование одной москвички об усталости от долгих служб, во время которых она не решается присесть, митрополит Филарет ответил просто: "Лучше сидя думать о Боге, чем стоя - о ногах". Его характер был понят впоследствии. Протоиерей Георгий Флоровский писал: "...то напраслина и прямая неправда, будто холодно было филаретово сердце. Чуткое и впечатлительное, горело и оно. И горело в глубокой и неизбывной тревоге. В этой тревоге - разгадка мнимой суровости филаретовой. Это - строгость от скорби... Эту скорбь, эту потаенную боль только от близорукого наблюдателя могут заслонить видимые удачи и оказательства чести" [68].

Непостижимо, но он все знал, все видел и, казалось, не испытывал естественной в его возрасте и при его загруженности усталости. Он был неутомим. Еще в 1822 г. в проповеди в праздник Благовещения он утверждал, что "вера истинного христианина должна быть деятельной" и относил эти слова прежде всего к себе самому. Неверно было бы, говорил он, "...сложить навсегда руки, сесть и ожидать своего спасения. Совсем нет! Если кто в самом деле такое составил себе понятие о преданности Богу и поступает по сему понятию, тот в заблуждении; он предается не Богу, но лености... преданный Богу не тем отличается, что не действует, но тем, что не действует по собственной воле и разуму... преданность Богу не исключает действования - действования по воле Божией и по Духу Божию" [69].

Его касалось все, что имело отношение к Церкви и церковной жизни. Между тем на виду были шестерка лошадей и два лакея на запятках, великолепие архиерейского служения, блеск панагий и орденских звезд, а в тени оставался каждодневный труд неутомимого работника и благотворителя. В свое время в Москве много обсуждали возникший на заседании Тюремного комитета конфликт между митрополитом Филаретом и тюремным доктором Ф. Гаазом, требовавшим смягчения условий содержания арестантов, чему противился митрополит (как позднее выступал против отмены телесных наказаний). Но кто не совершал ошибок? Святитель умел сознавать свои промахи и признавал их, как это было и в случае с доктором Ф. Гаазом.

Например, мало кто знал, что именно по инициативе преосвященного Филарета в 1823 г. во всех епархиях были учреждены попечительства о бедных духовного звания, действующие по высочайше утвержденному филаретовскому уставу "О призрении за старостью и болезнями увольняемых священно- и церковнослужителей, их вдов и сирот" [70]. Еще будучи ректором академии, он заботился о нуждающихся студентах, составил "Положение об учениках уездных и приходских училищ, к содержанию себя способа не имеющих", а студентам академии помогал и из своего кошелька. В 1836 г. святитель составил утвержденный государем проект доклада о повышении штатных окладов преподавателям духовных учебных заведений, в котором указывал на "недостаточность нынешних окладов": "Низший оклад профессора университета составляет 4000 рублей, не включая 500 рублей на квартиру, тогда как низший оклад профессора духовной академии есть 1500 рублей. Старшему учителю гимназии в Киеве назначено жалованья 1650 рублей, а профессор Киевской семинарии получает ныне 600 рублей..." [71]. Но прошло более 20 лет, прежде чем положение начало меняться.

В воспоминаниях высокопреосвященного Амвросия (Ключарева) рассказывается, как старый московский священник предупреждает молодого собрата об "осторожном обращении" с владыкой: "Смотрите, владыка любит сбивать ученую гордость магистров, учит смирению, школит их. Принимайте с покорностью замечания, как бы они ни были резки, никогда не возражайте. Всякое проявление гордости губит молодого священника во мнении митрополита". Награждал духовенство владыка не щедро, но зато и высоко ценились награды в его время [72].

Появление на Троицком подворье было серьезным экзаменом для любого московского священнослужителя, но столь же строг митрополит был и по отношению к себе, к своему окружению. Например, он хотел наградить своего старательного и исполнительного в течение многих лет секретаря А.П. Святославского, но формально не мог, ибо тот по своей классной должности члена консистории не имел права на орден. "Что ж вы, владыко, ничем не наградите Александра Петровича?" - как-то поинтересовался граф А.П. Толстой. "Да чем же я могу наградить? - отвечал строгий законник, не дерзавший преступать правила. - Служит усердно, но не занимает штатной должности". "Я похлопочу", - пообещал граф. Тогда митрополит представил Святославского к ордену св. Анны 3-й степени и после царского указа по-детски радовался, что "успел обломать такую штуку". Позднее, когда другой его любимец, профессор Духовной академии А.В. Горский, закончил огромный труд - научное описание рукописей Синодальной библиотеки, владыка вновь "дерзнул": представил его к награждению орденом св. Владимира 4-й степени (что давало права личного дворянства), хотя Горский тогда не имел священнического сана, не имел права ни на какие награды, кроме прибавки жалованья или квартирного пособия. В Синоде недоумевали, но представление утвердили [73].

Москва была центром раскола, убежищем для раскольников. До 1824 г. московский архипастырь почти не затрагивает в своих проповедях проблем расколов и сект. 15 мая в слове в праздник Вознесения Господня в большой и яркой проповеди он говорит, что "...на недостойных, неверных и развращенных христиан послан будет дух обольщения", а далее прямо называет "отщепенцев", "скрытно еретичествующих" - "как будто солнцу должно светить только под землею" [74]. 6 сентября 1825 г. после освящения храма святителя Алексия в селе Черкизове он произносит вдохновенное слово о Церкви, осуждая "самовольные и самодельные построения, воздвигнутые во вражде против Церкви", которые "суть не иное что, как вновь построенные и отворенные врата адовы... Мы же, братия, стоящие в твердой и неодолимой ограде православной Церкви, возблагодарим за нее и за себя премудрого и всемогущего Зиждителя и Хранителя" [75]. В 1834 г. святитель положил начало своим "Беседам к глаголемому старообрядцу" для вразумления раскольников. Три беседы были одобрены Синодом и разосланы по епархиям. Следуя традиции, заложенной его учителем митрополитом Платоном в отношении старообрядцев, святитель Филарет был открыт для диалога, но в то же время предлагал власти принимать административные меры для стеснения учительской деятельности раскольников. В декабре 1854 г. владыка освятил единоверческий храм в честь Воздвижения Креста на Преображенском кладбище. В тот день, несмотря на болезненное состояние, семидесятидвухлетний старец совершил продолжительный и трудный чин богослужения по старым книгам и одолел длинную дорогу - два часа туда и два обратно [76].

Большую роль сыграл святитель Филарет в деле присоединения к Церкви почти двух миллионов униатов. Подготовка к этому большому делу началась в 1827 г. при участии святителя Филарета, подававшего власти важные советы. По указанию императора им была составлена секретная инструкция для "...православных архиереев, которых паствы сопредельны с разномыслящими в вере и уклонившимися от Православия" [77]. В феврале 1839 г. в неделю Торжества Православия в Полоцке собрались епископы и другие должностные лица греко-униатской церкви и после литургии приняли постановление о воссоединении с "православно-кафолическою восточною церковью". На прошении, подписанном 1305 духовными лицами, император написал: "Благодарю Бога и принимаю" [78].

В 1844-1845 гг. выходит первое собрание проповедей святителя, к составлению которого его побудил А.Н. Муравьев, указывавший, что любители и так собирают рукописные списки его слов. Его проповеди в те годы вызывали не только восхищение, но и критику: в дворянском обществе - за архаичность выражений и сложность мысли, в церковном мире - за "риторическую красивость". Святитель Филарет знал об этих отзывах, печалился, но делал свое дело так, как считал необходимым. Он сознательно создавал высокие образцы богословия и церковной ораторской речи в стремлении повышать, а не понижать уровень церковной жизни.

30 марта 1844 г. святитель писал своему другу, высокопреосвященному Григорию в Ярославль: "У меня выпросили мои проповеди напечатать в совокупности. Хотелось браковать их сильнее, а не все печатать, но здешние сотрудники мои были ко мне очень снисходительны. Некоторые уничтожил я против их снисходительного мнения, но всех просмотреть хорошо не удалось. Не знаю, что будет. Из первой книги напечатанной, когда я был еще на вашей кафедре, откинул я около половины" [79]. Помощником святителя при издании был ректор Московской Духовной академии архимандрит Евсевий (Орлинский), а цензором - ректор Вифанской семинарии архимандрит Филофей. Издержки этого издания добровольно, из любви к святителю взял на себя московский купец А.И. Лобков. В Синоде спохватились и предложили митрополиту Филарету издать проповеди в московской синодальной типографии, на что святитель ответил, что поступил бы так, но "...некоторые из слушателей моих неоднократными настояниями убедили меня предоставить им сделать издание оных на их счет, и сего издания значительная часть уже напечатана. Справедливость требует оставить сие издание вне состязания с другим современным, дабы благорасположенные издатели не имели затруднения в возвращении своих издержек" [80].

Святитель чутко откликался на потребности времени потому, что хорошо знал их. Круг его общения далеко не ограничивался духовенством и высшим чиновничеством. Были знакомые среди московского купечества. Например, Московского митрополита всегда с радостью и почтением принимали в семье богатого фабриканта-суконщика В.Д. Носова, чья жена Клавдия Дмитриевна имела для него особую чашку тончайшего фарфора, хранившуюся в специальном футляре [81]. О силе нравственного влияния московского святителя свидетельствует и такой факт: известный московский купец А.Н. Варенцов имел хорошее образование, много читал, увлекался французскими энциклопедистами, отчего критически относился к существующему в России государственному строю и к духовенству, причем, по рассказам его сына, "...особенно доставалось от него Московскому митрополиту Филарету. Незадолго до своей смерти он переменил свое отношение к Церкви и к митрополиту Филарету, упрашивая матушку поехать к митрополиту и попросить у него прощения. Филарет принял матушку, выслушал ее, успокоил и сказал, что он от души его прощает" [82].

В филаретовский круг общения входили и представители аристократии, проживавшие в Москве и Петербурге, прежде всего князь С.М. Голицын и сестра его княжна А.М. Голицына, Т.Б. Потемкина, вдова генерала А.А. Тучкова Маргарита Михайловна Тучкова, принявшая монашество с именем Мария. Е.М. Хитрово, дочь фельдмаршала М.И. Кутузова, входила в этот круг, и ей выпала миссия отвезти в Петербург ответ святителя на "Стансы" А.С. Пушкина ("Дар напрасный, дар случайный..."), в котором содержалось и обличение, и утешение:

Первый поэт России к тому времени оставил былые заблуждения и смог вернуться к вере отцов. Он по достоинству ценил явление Филарета в русской жизни, признанием чего стало продолжение заочного поэтического диалога от 19 января 1830 г.:

При публикации первоначально стоявшее имя святителя Филарета было заменено поэтом на божественного Серафима, но современники знали, о ком писал Пушкин.

Близким к святителю человеком был известнейший в то время духовный писатель А.Н. Муравьев (мечтавший о должности обер-прокурора Святейшего Синода), автор широко читавшихся книг "Путешествия по святым местам русским", "Русская Фиваида на севере", "Первые четыре века христианства" и других. Митрополит Филарет ценил большие познания А.Н. Муравьева, относился к нему тепло (и терпел его трудный характер), в их переписке обсуждались многие вопросы церковной жизни.

Важной чертой личности святителя Филарета была внутренняя свобода, определяемая верностью Богу и Церкви Его. Он был свободен в своей вере, рамки Священного Писания и Предания вовсе не казались ему тесными, как не были они тесны для великих Отцов Церкви. "Христианство не есть юродство или невежество, но премудрость Божия", - утверждал святитель. Он не боялся испытывать веру, страшась лишь дремоты в вере и предостерегая от такого искушения свою паству. "Недостаточно иметь веру и хранить ее, - говорил он, - может быть сомнение в том, точно ли ты ее имеешь и как имеешь". По его мысли, "...вера во всей полноте своего догматического содержания должна стать живым началом и средоточием жизни, - писал прот. Георгий Флоренский, делая далее важный вывод: - Филарет не боялся пробудить мысль, хотя знал о соблазнах мысли. Ибо верил, что эти соблазны преодолеваются и побеждаются только в творческом делании, а не в пугливом укрывательстве" [83].

Вот почему, как ни был он по необходимости осторожен и сдержан, люди думающие всегда тянулись к нему, не страшась репутации "церковного охранителя". Известнейший московский вольнодумец П.Я. Чаадаев, по приказу императора признанный сумасшедшим за одно свое "Философическое письмо", бывал нередким гостем на Троицком подворье. Чаадаев в 1844 г. перевел проповедь святителя, произнесенную при освящении церкви в московской пересыльной тюрьме, и послал во французский журнал "Le Semeur", в котором отрывки из нее были напечатаны с лестной характеристикой Московского митрополита и примечанием от редакции относительно "реформационного характера" его проповеди. В письме графу Сиркуру "басманный затворник" писал: "Только что получил тот номер "Semeur", где напечатан отрывок из проповеди нашего митрополита... Было бы лучше, если бы проповедь была напечатана целиком и без странного комментария редакции. К счастью, владыка не обратил на него большого внимания... А насчет того, чтобы видеть в нашем святом владыке реформатора, то от этого нельзя не расхохотаться. Он сам от всего сердца смеется над этим...". В написанном тогда же, 15 февраля 1845 г., письме своему приятелю А.И. Тургеневу Чаадаев пишет: "Митрополит тебе кланяется. Он так же мил, свят и интересен, как и прежде" [84].

Вольнодумец Чаадаев, наряду со многими напряженно искавший Истину и как будто не веривший, что самый простой путь к ней лежит через Церковь, многажды читал проповеди святителя Филарета и думал над ними. Например, в одном письме к А.С. Хомякову он вдруг пишет: "Не знаю, почему, заключая, чувствую непреодолимую потребность выписать следующие строки из последнего слова нашего митрополита" - и далее приводит цитату из слова святителя, произнесенного 22 августа 1849 г. в годовщину коронации Николая Павловича: "Возвышение путей наших в очах наших есть уклонение от пути Божия, хотя бы мы на нем и находились" [85].

Духовные размышления святителя, конечно же, были также интересны и А.С. Хомякову, чье значение как большого православного мыслителя лишь в последнее время осознается со всей очевидностью. И этот представитель родовитого московского дворянства также был погружен в глубины духовных поисков, но в отличие от "басманного затворника" он оставался всегда в лоне Церкви и стал ее пламенным апологетом. Он в полной мере руководствовался любимым выражением владыки Филарета: "Богословие рассуждает". Сейчас кажется странным, почему свою работу "Церковь одна", основанную целиком на святоотеческом учении, автор собирался публиковать анонимно и на французском или немецком языке. Побуждения А.С. Хомякова были просты: "Стыдно, что богословие как наука так далеко отстала и так страшно запутана, - писал он В.А. Жуковскому 22 октября 1848 г. - Когда предстает средство выдвинуть ее из темноты, этому делу способствовать обязан всякий, кто может... Правда ваша: надобно спешить, а не то отцы напутают. Макарий провонял схоластикой [имеются в виду опубликованные в 1847 г. лекции архимандрита Макария (Булгакова) "Введение в православное богословие". - А.Я.]. Она во всем высказывается, в беспрестанном цитировании Августина, истинного отца схоластики церковной, в страсти все дробить и все живое обращать к мертвому... Стыдно будет, если иностранцы примут такую жалкую дребедень за выражение нашего православного богословия, хотя бы даже в современном его состоянии" [86]. Нет сомнения, что без того духовного движения, которое придал своим "сердечным богословием" московский святитель, иначе бы шла духовная жизнь в русском обществе, не было бы деятельности А.С. Хомякова и И.В. Киреевского, начавшего при духовной поддержке старцев Оптиной пустыни публикацию святоотеческого наследия.

Московский митрополит признавал дух Православия в сочинениях Хомякова, разделял его стремление к живой и цельной вере, однако не выражал ни малейшего желания помочь в публикации - слишком смело, самостоятельно, не все поймут, пойдут споры и сомнения, до того ли в атмосфере назревающих в стране перемен. Шли десятилетия его работы над русской Библией, но иные набожные люди по-прежнему искренне считали, что от чтения Библии с ума сходят, а многие иерархи, в частности Киевский митрополит Филарет (Амфитеатров), страшились, как бы введение русского языка не привело к появлению новых заблуждений и ересей на основе самостоятельного чтения Писания.

Но Дух Божий находит свои пути. В начале XIX в. начинается возрождение на Руси явления старчества, возникают новые монастыри. Святитель Филарет не единожды помогал Оптиной пустыни, чтил великих старцев Леонида (Льва), Антония и Макария. В ее летописи сохранилась такая запись от 24 октября 1848 г.: "Посещение достоуважаемого о. архимандрита Антония [Медведева. - А.Я.], изъявленное им архипастырское благословение высокопреосвященнейшего Филарета, митрополита Московского и доставленные неоцененные дары на благословение монастырю и скиту пребудут неизгладимо в памяти" [87].

Святитель Филарет помог в напечатании первого жития преподобного Серафима Саровского, а позднее активно содействовал прекращению смуты в Серафимо-Дивеевской обители. Он сам говорил об этом с императором Александром Николаевичем, а в 1861 г. по поручению Синода занимался расследованием деятельности лжеученика Серафимова - о. Иоасафа, что нашло отражение в его переписке с обер-прокурором графом А.П. Толстым и митрополитом Петербургским Исидором (Никольским) [88].

В 1844 г. близ лавры он вместе с архимандритом Антонием основал Гефсиманский скит, надеясь провести в этой обители последние дни своей жизни в молитве и покаянии, а пока обретя здесь свое любимое местопребывание. И в этом вновь мы видим обращение к опыту жизни св. Григория Богослова, так рвавшегося вон из столичного града в тишину и покой природы. В этой обители был принят устав Саровской пустыни, скит отличался простотой убранства и был закрыт для посещения женщин. При ските за прудом были сделаны пещеры. Во второй половине века здесь возрос один из великих русских старцев - преподобный Варнава Гефсиманский.

И все же главным средством воспитания и вразумления своей паствы для святителя оставалось слово с церковной кафедры. Он неизменно читал проповеди по тетрадке. Однажды архимандрит Антоний поинтересовался, отчего митрополит не беседует с народом в храме без приготовления: "И в обыкновенном разговоре каждое ваше слово хоть в книгу пиши". "Смелости недостает", - с улыбкой ответил владыка [89].

К этому времени его проповеди становятся менее сложными по структуре, не лишаясь неизменной глубины мысли и ясности языка. По словам протоиерея Валентина Асмуса: "После Священного Писания, одним их важнейших источников богословия митр. Филарета является православное богослужение: и общий его строй и ритм, средоточием имеющий Святую Евхаристию ... и богословское богатство литургических текстов" [90]. Характерной чертой его проповедничества была опора прежде всего на разум, а не на эмоции (в отличие от его современника, архиепископа Иннокентия (Борисова), считавшегося тогда "первым русским проповедником"). Но этот всепроникающий ум в нем поразительно соединен с восторженным воодушевлением.

Святитель Филарет не оставил нам систематического курса богословия, на это у него просто недоставало времени, но он богословствовал в своих словах и речах, делясь со слушателями плодами долгих раздумий и ярких озарений, призывая и их к напряженному труду мысли, как "познавательному усилию духа в ответ на призыв Бога" [91]. Его смелая мысль с дерзновением беспредельной веры погружалась в созерцание божественных тайн. Это дало основание И.В. Киреевскому заметить: "Если сказать правду, удовлетворительного богословия у нас нет. "Введением" в него могут служить проповеди Филарета: там много бриллиантовых камушков, которые должны лежать в основании Сионской крепости" [92].

В то же время святитель продолжал с уважением относиться и к науке светской, видя в научной деятельности поиски истины как изначально вложенной в человека жажды истины Божией. 12 января 1855 г., в день столетия Московского университета, в храме св. мученицы Татианы митрополит произнес слово, в котором не противопоставляет веру и науку, а дает их ясное соотношение: "Не скажет ли мне кто-нибудь: это истина Божия, предоставляем ее богословам; нам предлежит подвиг о истине естественной, полезной для человека и для общества человеческого... Для чего хотят рассекать истину? Рассекать значит убивать. Нет жизни без единства. Неужели думают, что истина Божия и Христова есть нечто постороннее для истины естественной, полезной человеку и обществу человеческому, и что последняя так же может жить без первой, как и в соединении с нею?.. Исторгните солнце из мира: что будет с миром? Исторгните сердце из тела: что будет с телом? Надобно ли сказывать? Исторгните истину Божию и Христову из человечества: с ним будет то же, что с телом без сердца, что с миром без солнца" [93].

5. О святителе Филарете верно было замечено, что "был он епископом с утра до вечера и от вечера до утра". Шли годы, десятилетия, многое менялось в стране, и Московский митрополит стал иным видеться некой застывшей достопримечательностью Первопрестольной, подобно колокольне Ивана Великого или Царь-пушке. Сколь обманчивым было такое впечатление, показали первые годы царствования Александра II.

Святитель вместе со всей Россией переживал бедствия несчастливой и тяжелой Восточной войны 1853-1856 гг., радовался ее окончанию, объявленному высочайшим манифестом 19 марта 1856 г. Без сомнения, он понял по заключительным строчкам манифеста о намерении нового императора провести преобразования и прежде всего уничтожить крепостное право, давно препятствующее свободному развитию российского общества. Он страшился перемен, но не мог и не желать их.

Торжество коронования нового царя состоялось 26 августа 1856 г. в Успенском соборе Московского Кремля. Священнодействовал митрополит Московский Филарет в сослужении митрополитов - Санкт-Петербургского Никанора (Клементьевского), Литовского Иосифа (Семашко) и только что назначенного Казанского Григория (Постникова), семи архиепископов и двух протопресвитеров. Святитель произнес приветственное слово, возложил на государя порфиру, поднес корону, скипетр и державу. Он говорил очень тихим голосом, но по всей Москве и по всей России разнеслось его пожелание молодому императору: "Молитвою любви и надежды напутствует Тебя Россия. С молитвою любви и надежды приемлет Тебя Церковь" [94]. Собравшиеся на коронацию архипастыри составили подобие Собора, и святитель воспользовался этим, чтобы вновь поднять вопрос о русской Библии.

Заметим, что митрополит Филарет опять не обращается напрямую к царю (который в миг коронации едва ли в чем мог ему отказать), а взывает к Церкви, желает ее решения. Вновь сильную оппозицию составил его соименник митрополит Филарет (Амфитеатров), которого отчасти поддержал обер-прокурор граф А.П. Толстой. Но мнение святителя, его исполненная любви и надежды молитва повлияли на нового императора. После долгих обсуждений 5 мая 1858 г. вышло высочайшее определение о переводе на русский язык книг Священного Писания. Более, казалось, желать ему было нечего, однако почивать на лаврах было некогда.

30 марта 1856 г. Александр II произнес облетевшие всю Россию слова о необходимости отмены крепостного права сверху, в 1857 г. был образован первый, еще секретный, комитет "по устройству быта помещичьих крестьян", а со следующего года началось гласное обсуждение условий грандиозной реформы, затрагивающей судьбы миллионов крестьян и десятков тысяч помещиков. Сложнейшее дело, взбудоражившее и расколовшее русское общество, завершилось к началу 1861 г. Необходимо было теперь составить обращение к народу о великом акте. Александр Николаевич отверг предложенные ему проекты манифеста и предложил просить о написании "русского Златоуста" - митрополита Московского. Святитель Филарет не сочувствовал тому, как должна была проводиться великая реформа, предвидя недовольство ею со стороны как мужиков, так и помещиков, однако покорился воле власти.

Манифест, написанный святителем, был подписан царем 19 февраля 1861 г., а оглашался во всех церквах, начиная с 5 марта. Незабвенны его заключительные слова: "Осени себя крестным знамением, православный народ, и призови с нами Божие благословение на твой свободный труд, залог твоего домашнего благополучия и блага общественного" [95]. Святитель вновь принял участие в преобразованиях государственных, но его внимания и участия ожидали прежде всего перемены в делах церковных.

Кризисные явления, поразившие русское общество, отразились и на Церкви, остававшейся частью того же общества. Сохранившаяся сословная замкнутость вела к накоплению безместного духовенства; низкий уровень обеспеченности и образованности, особенно среди сельского духовенства, сказывался на уровне авторитета священников; в духовных учебных заведениях убожество обстановки, устарелость программ и формализм преподавания не давали надежды на изменение положения к лучшему. Семинаристы, обреченные (подчас вопреки своему желанию) на церковное служение, пытались сопротивляться уготованной им участи, среди них возникало нравственное разложение, укреплялись в незрелых умах крайние идеи свободомыслия и революционализма. "Почему семинаристы бегут из духовного звания?" - задавался вопросом Н. Гиляров-Платонов, и сам отвечал: не столько по материальным причинам, сколько от нравственной неподготовленности к священническому служению [96]. Между тем власть продолжала прагматично смотреть на Церковь только как на удобное и привычное оружие для содержания в покорности миллионов неграмотных мужиков.

Характерен появившийся тогда анекдот о том, как император спросил Московского митрополита, нельзя ли сократить утомительно длинное богослужение. "Можно, - тут же ответствовал старец. - Можно сократить на 15 минут, если уменьшить поминовение всей императорской фамилии" [97]. Это и было сделано в 1857 г. В предложении святителя отразилось не пренебрежение к царской семье, а уважение к богослужению, чрезмерно затягивавшемуся 12-кратным упоминанием двадцати трех имен [98]. Стоит вспомнить случай, когда святитель задержался у князя С.М. Голицына и по приезде на Троицкое подворье спросил, давно ли кончилась всенощная. ""И не начинали". - "Почему?" - "Вас ожидали". - "Святая Церковь никого не ждет"" [99].

В обстановке гласности внимание к неблагополучному положению Церкви привлекла книга священника Иоанна Беллюстина, изданная в Париже в 1859 г., но быстро ставшая известной в России. Несмотря на явно одностороннее внимание автора к негативным проявлениям церковной жизни, впервые священнослужителем было громко сказано о неблагополучии внутри церковной ограды. В те годы возникает небывалое ранее ожесточенное нападение подавляющей части журналистики на Церковь, на духовенство, которое обвинялось не только в поборах, пьянстве и чревоугодии, но и в самодовольной замкнутости, в равнодушии к очевидным бедам общества. По рукам ходили листовки и памфлеты, в одном из которых говорилось: "Теперь вопрос уже не в том, должна ли Церковь или нет стоять под защитой государства и жить его средствами, а в том, должна ли она вообще жить..." [100]. Такого рода духовная зараза распространялась быстро. "Из образованного класса, - отмечалось в ежегодном отчете обер-прокурора, - во многих стали нередко обнаруживаться признаки холодности к вере и недостаток благоговейного внимания к церковным постановлениям. Прискорбнее всего, что примеры вольномыслия и холодности ко всему церковному действуют вредно на необразованный класс" [101]. Святитель знал все это, недаром близким не раз говорил, что "...Православная Церковь в России в том самом положении, в каком была она в первые три века, т.е. в период гонений" [102]. В письмах к архимандриту Антонию весной 1862 г. он приводил случаи, когда в Петербурге во время студенческих волнений "...студенты пришли в одну церковь, вошли в алтарь, взяли священный сосуд и пили из него шампанское. До чего мы доживаем..."; а в Москве возле кремлевских соборов некие молодые люди проповедовали, что "...народ беден, а в церквах множество серебра и драгоценностей, из них достанем вам богатство, не слушайте попов, не ходите в церкви" [103].

Начинается обсуждение состояния Церкви, оно идет закрытым порядком, среди архиереев и высшего чиновничества. Обсуждаются различные проекты церковных преобразований, иные радикальны вплоть до уничтожения синодальной системы и восстановления патриаршества.

Митрополит Филарет знал обо всем этом, но проявлял мудрую осторожность. Он сознавал прагматичные причины, побудившие власть обратиться к церковным преобразованиям, но не доверив их выработку и проведение самой Церкви; он видел нежелание власти оказать своей Церкви финансовую помощь. Скептически относясь к масштабным переменам, он поддерживал небольшие конкретные преобразования. Вот почему он горячо одобрил идею о переходе всего начального образования под контроль духовенства, считая, что церковноприходские школы наиболее соответствуют сложившимся условиям и потребностям народа, а их недостатки объясняются ошибками в методике преподавания [104]. Но кроме того, он узнавал в обществе ту атмосферу духовного неблагополучия, которая была столь памятна по первым его годам в Петербурге, атмосферу опьяненности западными идеями, идеалами и ценностями. "Трудно было бы кончить, если бы решиться исчислять, как много набожного, доброго, невинного, скромного из преданий и обычаев отеческих пренебрежено и утрачено, и как много многие приняли чуждых, очевидно неполезных, и неприметно клонящихся к вреду новостей", - с сокрушением указывал митрополит Филарет в проповеди 12 февраля 1855 г. [105]

Между тем новый министр внутренних дел, честолюбивый П.А. Валуев, вознамерился провести церковную реформу, долженствующую стать частью общих преобразовании в российском обществе, получивших название Великих реформ (включавших в себя, помимо крестьянской, судебную, военную, финансовую, земскую, городскую и др. реформы). Выполняя волю царя, министр специально приехал в Москву для совета с митрополитом Филаретом. Беседы проходили 12 и 13 ноября 1861 г. на Троицком подворье. В основу плана П.А. Валуева были положены две идеи: разрушение замкнутости духовного сословия путем разрешения свободного выхода из него и сокращения численности духовенства, а также реформирование духовных учебных заведений с пересмотром программ обучения. Государство увеличивало расходы на Церковь, предлагалось ввести представителей высшего духовенства в Государственный Совет [106]. Святитель, приняв высказанные идеи, воспротивился предлагавшемуся усилению вторжения светской власти в церковные дела в сфере образования. Кроме того, он высказался решительно против вовлечения Церкви в политические вопросы путем участия иерархов в Государственном Совете (тем самым не оправдался расчет Валуева на мнимое честолюбие митрополита). Но принципиальное согласие московского святителя побудило Александра II подписать 24 ноября 1861 г. распоряжение о создании Комитета по церковной реформе.

Развернувшаяся борьба мнений и взглядов внутри Церкви достигала подчас большой остроты и в московской епархии. Например, при обсуждении проекта устава духовных семинарий епархиальный комитет, состоявший преимущественно из белого духовенства, избрал "рьяно демократический" подход критиков Церкви, епископата и монашества. Архиерею ими было оставлено лишь право "возлагать руки на головы, которые подставит ему семинарская корпорация", иронически заметил на это митрополит Филарет [107].

Тем временем в Москве закончилось строительство и началось украшение храма Христа Спасителя, воздвигнутого в память чудесной победы 1812 г. Святитель Филарет не только присутствовал на закладке храма в 1837 г., но и входил в состав специального комитета по наблюдению за его сооружением. И в этом деле, как и во всяком другом, он был далек от равнодушия. По его идеям выполнены были барельефы над четырьмя вратами храма и большая часть внутренних росписей. Правда, поводов для огорчений возникало немало: и здесь шло противоборство власти светской и духовной, и здесь верх брала первая. Например, вопреки мысли святителя Филарета был высочайше утвержден проект облицовки внутри всех стен мрамором. В письме от 8 апреля 1855 г. Московский митрополит, тем не менее, возражал генерал-губернатору графу А.А. Закревскому: "Православный, обыкновенно взирая на икону, полагает на себя крестное знамение и молится, но если вместо икон перед глазами его будет только мрамор, то он будет в необычном и неприятном положении" [108]. Первая особенность внутреннего убранства величественного собора - иконостас в виде шатрового храма, идея такого храма в храме принадлежит святителю Филарету. Увы, он не дожил до освящения храма Христа Спасителя, состоявшегося только в 1883 г., равно как и до исполнения главного дела своей жизни.

Перевод Библии на русский язык быстро продвигался вперед. В 1862 г. вышел полный перевод Нового Завета, но полный текст русской Библии появился только в 1876 г.

Силы убывали, отказывали глаза. Все чаще митрополит просил двух своих викариев заменить его в богослужении. В письме к архимандриту Антонию 18 ноября 1862 г. святитель писал: "Очень зябну и простуживаюсь. Помнится, вы говорили, что из Архангельска прислана оленья кожа с маленькою шерстью. Если она не употреблена и не отдана, не сделают ли мне из нея фуфайку?" [109].

Все чаще святитель предпочитал оставаться в уединении Гефсиманского скита. - Здесь из-под его пера вышло его последнее поэтическое произведение - перевод правильным гекзаметром стихотворения св. Григория Богослова, чьи творения он так любил [110].

К тому времени Московского митрополита почитали уже как святого. Из уст в Уста передавали случаи чудесных исцелений по его молитвам, спасения его появлением, избавления от пьянства его вразумлением.

Его меткие и глубокие фразы получили широкое хождение и вызвали позднее к жизни многие тиражи книги "Мысли и изречения митрополита Московского Филарета". Задумывались и над пророчествами старца, который на прошения о покрытии образов в церквах позлащенными ризами отвечал почти при всяком случае: "К чему это? Ведь обдерут!". А то как-то, взглянув на образ, сказал с печалью: "Не видно ничего утешительного для будущности России" [111]. Шли годы успешного и бурного развития страны путем коренных реформ, а святитель заметил в разговоре с архимандритом Антонием, что в будущем видит "ужасную бурю, которая идет к нам с Запада". А своему викарию, преосвященному Леониду (Краснопевкову), сказал, что чувствует - "...будущее покрыто темным облаком и что когда буря разразится, люди, потрясенные громовыми ударами, забудут обо всем, что было до этой бури" [112]. Стоит напомнить, что в своем слове в 1834 г. он провидечески назвал великого князя Александра Николаевича "живой жертвой", и действительно, Царь Освободитель пал от руки террористов 1 марта 1881 г.

Сам он, переступив восьмой десяток лет, сильно ослаб телесно. Характер его стал значительно мягче, возросли терпимость и снисходительность. Память ему не изменила, слово оставалось сильно и увлекательно, однако недоставало сил на служение, он перестал произносить проповеди, и даже на филаретовском юбилее речь юбиляра зачитал его викарий.

5 августа 1867 г. торжественно отмечалось пятидесятилетие служения святителя Филарета в архиерейском сане. В лавру со всех концов России съехались гости, было 10 архиереев и более 30 архимандритов, многочисленные депутаты от разных епархий и учебных заведений. После литургии и молебна все направились в митрополичьи палаты, где их ожидал владыка. Первым было оглашено приветствие от лица императора и всей царской фамилии. Высочайшим рескриптом за непрерывные заботы о духовном преуспеянии паствы, о насаждении и утверждении единоверия, о развитии и преумножении благотворительных и воспитательных учреждений, за щедрую поддержку оных, многочисленные пастырские писания, глубокую опытность в делах высшего церковного управления, пастырскую попечительность о высших интересах Православия и живое внимание к судьбам православного мира - предоставлено было патриаршее право предношения креста в священнослужении, ношения креста на митре и двух панагий. При сем пожалована была панагия, украшенная драгоценными камнями на бриллиантовой цепочке, и настольные портреты трех императоров, в царствования которых он служил, соединенные вместе и осыпанные бриллиантами. Последовали приветствия других лиц и учреждений, на которые святитель отвечал очень кратко.

"Маленький, хрупкий, сведенный к простейшему выражению своего физического существа, но с глазами, полными жизни и ума, он непобедимой высшей силой господствовал над всем, что происходило вокруг него, - вспоминал тот день Ф.И. Тютчев. - Пред своим апофеозом он оставался совершенством простоты и естественности; казалось, что он принимает все эти почести только затем, чтобы передать их кому-то другому, чьим случайным представителем он теперь является. Это было прекрасно! Воистину то был праздник духа" [113].

Но жизнь продолжалась, и до последнего своего вздоха святитель трудился. В письме к лаврскому наместнику 30 мая 1867 г. он восклицает: "Кто даст мне криле голубине, и полечу и почию в Лавре и в ските? Но дела сильно опутывают меня. Призовите благословение и помощь преподобного Сергия к разрешению моему...". В своем последнем письме к архимандриту Антонию святитель просил каким-нибудь образом исполнить просьбу просителя Я., а "...если же сим образом нельзя удовлетворить его, то дайте ему от меня рублей 50. Ноября 10-го 1867" [114].

Скончался святитель Филарет 19 ноября 1867 г. в Москве, на Троицком подворье, в воскресный день после совершения им литургии и приема нескольких гостей. Двенадцать ударов Царь-колокола Ивановской колокольни возвестили Москве и России кончину Московского митрополита. Москва рыдала.

Всего полгода назад торжествовала Православная Церковь, чествуя своего верного служителя и ревностного защитника, а ныне горевала.

Многолетнее служение святителя Филарета протекало в трудных условиях. "В эпоху столь распространенного умственного брожения, происходившего и от легкомыслия, и от невежества относительно родного Православия, надо было еще раз установить неизменяемое, непреложное учение Церкви, выяснить ту чистоту Православия, на которую делались столь дерзкие посягательства.., - писал Е. Поселянин. - Филарет в век столь сильных и разнообразных нападок на Церковь в своих бесчисленных трудах выразил в полноте все истины Православия, дав современной и будущей России основанный на многовековом опыте церковной жизни и на творениях всей совокупности учителей церковных совершенный кодекс того, "како веровати"... Бог послал Филарета Русской Церкви, чтоб пред теми днями, когда умножаются лжеучения, отлить содержание Православия в металлические, незыблемые формы, ясности очертаний которых нельзя закрыть никакими чуждыми придатками..." [115] Он был одним из тех великих явлений, которые напряжением всех сокровенных сил своих порождает изредка русская жизнь. И наполнив Русь своими подвигами, словно не умирают эти люди, но и по закате своем продолжают освещать России ее путь.

Примечания
1. Розанов В.В. Апокалипсис нашего времени. М, 2000. С.5-6.
2. Иоанн (Снычев), митр. Жизнь и деятельность Филарета, митрополита Московского. Тула, 1994.
3. Письма митрополита Московского Филарета к родным. М., 1888. С.1-2.
4. Флоровский Георгий, прот. Пути русского богословия. Paris, 1983. С.110.
5. Там же. С.111.
6. Платон (Левшин), митр. "Из глубины воззвах к Тебе, Господи...". М., 1996. С.99.
7. Герцен А.И. Собрание сочинений в тридцати томах. Т.13. М., 1957. С.273.
8. Цит. по: Смирнов Александр, прот. Детство, отрочество, юность, годы ученья и учительства в Троицкой лаврской семинарии митрополита Филарета (1782-1808). М., 1893. С.57.
9. Там же. С.49.
10. Григорий Богослов. Собрание творений. Т.2. Минск, 2000. С.81,85-86.
11. Сушков Н.В. Записки о жизни и времени святителя Филарета, митрополита Московского. М , 1868. С.44.
12. Флоронский Георгий, прот. Указ. соч. С.169.
13. Там же.
14. Филарет (Дроздов), свят. Сочинения Филарета, митрополита Московского и Коломенского. Слова и речи. Т.1. М., 1873. С.2,6,7,14.
15. Письма духовных и светских лиц к митрополиту Московскому Филарету (с 1812 по 1867 гг.). СПб., 1900. С.8.
16. Сушков Н.В. Указ. соч. С.106-107.
17. Цит. по: Корсунский И.Н. Свят. Филарет, митрополит Московский, его жизнь и деятельность на московской кафедре по его проповедям в связи с событиями и обстоятельствами того времени. Харьков, 1894. С.111.
18. Сушков Н.В. Указ. соч. С.258.
19. Данное обстоятельство и породило слухи о мнимой причастности святителя к неким масонским кружкам.
20. Флоровский Георгий, прот. Указ. соч. С.169.
21. Сушков Н.В. Указ. соч. С.109.
22. Сушков Н.В. Указ. соч. С.16.
23. Корсунский И.Н. Указ. соч. С.130.
24. Флоровский Георгий, прот. Указ. соч. С.170.
25. Николай Михайлович, Великий Князь. Император Александр I. М., 1999. С.154-156.
26. См.: Смолич И.К. История Русской Церкви. 1700-1917. Т.1. М., 1996. С.212.
27. Там же. С.213.
28. См.: Чистович И.А. История перевода Библии на русский язык. СПб., 1899. С.17-21.
29. Русская старина. 1876. С.272.
30. Чистович И.А. Указ. соч. С.23.
31. Русская старина. 1885, июнь. С.578.
32. Цит. по: Чистович И.А. Указ. соч. С.30.
33. Пыпин А.Н. Религиозные движения при Александре I. СПб., 2000. С.242.
34. Русская старина. 1885. С.584-586.
35. Там же. С.589.
36. Николай Первый и его время. Документы... Т.2. М., 2000. С.44.
37. Филарет (Дроздов), свят. Сочинения... Т.2. С.254-255.
38. Русская старина. 1885. С.5-8.
39. Цит. по: Корсунский И.Н. Указ. соч. С.175.
40. Николай Первый и его время. Документы... Т.1. М., 2000. С.135.
41. Комаровский Е.Ф., граф. Записки. М., 1990. С.150.
42. Георгий (Тертышников), архм. Архимандрит Антоний (Медведев), наместник Свято-Троицкой Сергиевой лавры. Жизнеописание. Б. м., 1996. С.91,93.
43. Иоанн (Снычев), митр. Указ. соч. С.187-190.
44. Филарет (Дроздов), свят. Сочинения... Т.3. С.149.
45. Цит. по: Корсунский И.Н. Указ. соч. С.351.
46. Николай Первый и его время. Документы... Т.1. С.307.
47. Там же. С.309.
48. Филарет (Дроздов), свят. Сочинения... Т.3. С.169.
49. Филарет (Дроздов), свят. Сочинения... Т.5. С.126.
50. Там же. Т.1. С.120.
51. Филарет (Дроздов), свят. Сочинения... Т.1. С.461-462.
52. Сушков Н.В. Указ. соч. С.115.
53. Цит. по: Корсунский И.Н. Указ. соч. С.382.
54. В 2000 г. причислен к лику местночтимых святых в соборе Радонежских святых.
55. Письма митрополита Московского Филарета к наместнику Свято-Троицкой Сергиевой лавры архимандриту Антонию. 1831-1867. Т.1. М., 1877. С.15,60.
56. Там же. С.10.
57. Письма митрополита Московского Филарета к наместнику Свято-Троицкой Сергиевой лавры архимандриту Антонию. 1831-1867. Т.1. С.15.
58. Там же. С.71.
59. Святитель Филарет, митрополит Московский. Мнения, отзывы и письма. М., 1998 (репринт). С.9.
60. Русская старина. 1885. С.17.
61. Благовидов Ф.В. Обер-прокуроры Святейшего Синода в XVIII и в первой половине XIX столетия. Казань, 1899. С.390.
62. Цит. по: Иоанн (Снычев), митр. Указ. соч. С.253.
63. Цит. по: Благовидов Ф.В. Указ. соч. С.392.
64. Русская старина. 1885. С.13-15.
65. Иоанн (Снычев), митр. Указ. соч. С.254.
66. Иоанн (Снычев), митр. Указ. соч. С.283.
67. Корсунский И.Н. Указ. соч. С.178.
68. Георгий Флоровский, прот. Вера и культура. Избранные труды по богословию и философии. СПб., 2002. С.259.
69. Филарет (Дроздов), свят. Сочинения... Т.2. С.68.
70. Корсунский И.Н. Указ. соч. С.158.
71 .Святитель Филарет, митрополит Московский. Мнения... С.33.
72. Амвросий (Ключарев), архиеп. Воспоминания о приснопамятном святителе Филарете, митрополите Московском. Харьков, 1897. С.2.
73. Гиляров-Платонов Н. Из пережитого. М., 1886. С.95.
74. Филарет (Дроздов), свят. Т.2. С.166.
75. Там же. С.411.
76. Корсунский И.Н. Указ. соч. С.567.
77. См.: Иоанн (Снычев), митр. Указ. соч. С.270-278.
78. Николай Первый и его время. Документы... Т.1. С.359.
79. Цит. по: Корсунский И.Н. Указ. соч. С.221.
80. Там же.
81. Бахрушин Ю.А. Воспоминания. М., 1994. С.363.
82. Варенцов Н.А. Слышанное. Виденное. Передуманное. Пережитое. М., 1999. С.445.
83. Флоровский Георгий, прот. Указ. соч. С.172.
84. Чаадаев П.Я. Сочинения. М., 1989. С.444,448.
85. Филарет (Дроздов), свят. Сочинения... Т.5. С.27.
86. Хомяков А.С. Сочинения. Т.2. М., 1994. С.344-345.
87. Нилус С.А. Святыня под спудом. СПб., 1996. С.50.
88. См.: Летопись Серафимо-Дивеевского монастыря. СПб., 1903. Гл.27.
89. Корсунский И.Н. Указ. соч. С.615.
90. Валентин Асмус, прот. Богословие митрополита Московского Филарета (Дроздова) // Тысячилетие крещения Руси. М., 1989. С.249.
91. Пушкинская эпоха и христианская культура. СПб., 1994. С.88.
92. Там же. С.32
93. Филарет (Дроздов), свят. Сочинения... Т.5. С.297.
94. Филарет (Дроздов), свят. Сочинения... Т.5. С.385.
95. Татищев С.С. Император Александр II. Его жизнь и царствование. Т.2. М., 1996. С.421-422.
96. Гиляров-Платонов Н. Указ. соч. С.320.
97. Иоанн (Снычев), митр. Указ. соч. С.341.
98. Примечательно, что Александр Третий в 1881 г. в первое свое посещение Москвы в качестве государя отклонил предложение посетить могилу святителя Филарета, сказав, что "не считает его святым". "Мемуары графа С.Д. Шереметева". М., 2001. С. 82.
99. Русский Архив. 1907. С.525.
100. Цит. по: Римский С.В. Российская Церковь в эпоху Великих реформ. М., 1999. С.201.
101. Там же. С.196.
102. Русский Архив..1907. С.519.
103. Письма митрополита Московского Филарета... Т.4. М., 1884. С.338,358
104. См.: Корсунский И.Н. Указ. соч. С.871.
105. Филарет (Дроздов), свят. Сочинения... Т.5. С.303.
106. См.: Римский С.В. Указ. соч. Гл.2,3.
107. Там же. С.305.
108. Цит. по: Храм Христа Спасителя в Москве. М, 1992. С.98.
109. Письма митрополита Московского Филарета... Т.4. С.369.
110. См. воспоминания Н.В. Сушкова
111. Русский Архив. 1907. С.519.
112. Цит. по: Концевич И.М. Оптина пустынь и ее время. N.Y., 1970 (репринт). С.160,161.
113. Цит. по: Иоанн (Снычев). митр. Указ. соч. С.390-391.
114. Письма митрополита Московского Филарета... Т.4. С.524,533.
115. Поселянин Е. Русские подвижники XIX-го века. СПб., 1910. С.23,24,28.

Святитель Филарет (Дроздов). Избранные труды, письма, воспоминания. - М.: Православный Свято-Тихоновский Богословский институт, 2003. - С.9-55.