Начало: Святитель Филарет (Дроздов)	Первая страница Святоотеческое наследие Разные тексты Свт. Филарет (Дроздов) OrthodoxyLib Православный интернет Евангельский синопсис Духовные стороны Добротолюбие избранное Пролог в поучениях День за днем Церковный календарь

Предлагаемая ниже записка В.М. Жемчужникова [1] из фондов РГИА является одним из многих проектов, предлагавшихся в ходе обсуждения реформы церковного управления в середине прошлого века, когда на престол вступил Александр II. В то время Россия переживала кризис, который ярко высветила тяжелая Крымская война. Общество ожидало от нового царствования радикальных реформ в различных отраслях государственного и общественного устройства. Духовное управление было частью государственного бюрократического аппарата, и волна государственных реформ не могла не достигнуть и церковных сфер. А церковное управление так же, может быть, даже более, чем государственное, требовало реформ.

С воцарением Александра II в обществе и в церковной среде началась активная дискуссия по проблемам бюрократизации церковного управления и о возможных путях его реформирования. При всем многообразии мнений можно выделить несколько партий, или групп, близких друг другу по содержанию их предложений. Первую группу можно условно назвать "архиерейской". К ней принадлежат записки и проекты А.Н. Муравьева, архиепископа Агафангела (Соловьева), епископа Никодима (Казанцева) [2]. Эти авторы проектов все зло видят в усилении обер-прокурорской власти, а пути решения проблемы в возвращении обер-прокурора к его первоначальному положению (Муравьев) или упразднению этой должности (архиепископ Агафангел, епископ Никодим).

Другая партия - так называемые "западники". К ним можно отнести графа П.А. Валуева. Он видел главную проблему в отделении Церкви от общества, а решение - в теснейшем единении Церкви с общественными и государственными институтами. Западником можно считать и князя П.В. Долгорукова. У него реформа высшего церковного управления, так же как и у П.А. Валуева, была лишь частью программы государственных реформ. В отличие от последнего, П.В. Долгоруков был сторонником бескомпромиссного либерализма. Долгоруков предлагал очистить Синод от светского влияния обер-прокурора и регулярно созывать Всероссийский Собор [3].

Славянофилы в лице Ю.Ф. Самарина критиковали петровскую реформу церковного управления, но конкретных предложений по реформе церковного управления не высказывали [4].

Настоящая записка вышла из особого круга людей, объединенных псевдонимом Козьма Прутков. Это братья Алексей Михайлович и Владимир Михайлович Жемчужниковы, их кузен Алексей Константинович Толстой. При всей своей симпатии к славянофилам эта группа стояла особняком. Как пишет В.М. Жемчужников, Козьма Прутков сочувствовал славянофильству, но "отнюдь не вдавался в крайности и по славянофильству" [5]. Хотя политические взгляды создателей Козьмы Пруткова были различными, их объединяло отвращение к канцелярщине, подмене живых мыслей лицемерием: "Собственное мнение! Да разве может быть собственное мнение у людей, не удостоенных доверием начальства", - писал В.М. Жемчужников в своем памфлете "Проект о введении единомыслия в России" [6].

Проблему В.М. Жемчужников видит в огосударствлении Церкви в России: "У нас церковное управление, а не Церковь", пишет он. По мнению Жемчужникова, эту проблему может решить только Поместный Собор.

Отзыв святителя Филарета (Дроздова) на записку В.М. Жемчужникова представляет собой мнение, принципиально отличное от мнений вышеперечисленных партий и групп. Святитель видит главную проблему не в существовании Синода или наличии в нем обер-прокурора, а в том, что светская власть не чтит искренно духовную власть и её правила. Стоит заметить, что такой позиции созвучна записка святителя Игнатия (Брянчанинова) "О созыве собора", в которой прославленный святитель доказывает "решительную необходимость в лице светском для Церкви, которое заботилось бы о пользах её, охраняло их, приводило их в гармонию с пользами государства, сносилось с министрами и всеми высшими инстанциями, имело непосредственный доклад у Государя" и предлагает не только не лишать обер-прокурора достигнутого им положения, но окончательно закрепить его, лишь переименовав обер-прокурора в попечителя [7].

Созыв же собора, по мнению двух Святителей, может принести ощутимую пользу только в том случае, если собор будет проведен "искусно и верно", при предварительном решении вопроса о надлежащем статусе обер-прокурора.

Публикация записки В.М. Жемчужникова и отзыва на нее святителя Филарета позволяет полнее представить ход борьбы за церковные реформы в 1850-60-е годы. Текст записки В.М. Жемчужникова публикуется по писарской копии с сохранением особенностей орфографии и пунктуации оригинала [8]. Текст отзыва святителя Филарета публикуется по "Собранию мнений и отзывов Филарета митрополита Московского и Коломенского по учебным и церковно-государственным вопросам" [9].

В.М. Жемчужников. Записка о настоящем положении Православной Российской Церкви

Кажется, не подлежит ни малейшему сомнению, что нигде положение духовенства господствующей религии не так дурно как в России. Сравним положение латинских священников во Франции, пасторов в протестантских странах Германии, мулл в Турции и Персии с православными священниками в России - всякий в том убедится, да, по правде сказать, и без этих сравнений никто в том не сомневается. Это факт и факт печальный. Бедное духовенство наше, составляя, кроме того, сомкнутое сословие, как бы отгорожено от всех других состояний в государстве, так что и от них не может иметь надежды получить обновление духа нации.

Не странно ли подумать, что именно сословие, в котором всего более требуется призвания, убеждений, великих духовных подвигов, то именно сословие, обратилось в мертвую касту, а обязанности его в ремесло. Этому много причин, но главная из них упадок самой Церкви. Причины второстепенные могут быть отстранены некоторым и пожертвованными деньгами, покровительством, заботливостью и т.п., но этим духовенство не будет еще поставлено на ту степень, где оно должно иметь свое место, чтобы быть полезным вере, государству и народу. Нужно, прежде всего, достигнуть того, чтобы церковь была действительно церковью, а не по имени только.

Пока гражданский закон будет предписывать сколько раз говеть и причащаться, пока судья будет требовать от духовника, чтобы он рассказал ему тайны исповеди, пока достаточно будет высшей протекции, чтобы закрывать глаза и зажимать уши, когда видишь и слышишь о совершении браков, явно противных канонам; пока воспитание духовенства, его содержание, вся деятельность останется на попечении и под прямой указкой правительства, до тех пор будет у нас церковное управление, но Церкви не будет. Явится же Церковь тогда, когда священник и епископ изустным и письменным словом приведут православнаго к покаянию, когда догматы веры станут вполне неприкосновенными от какой бы то власти ни было; когда, наконец, духовенство почувствует свое призвание, свою самодеятельность, выйдет из вековаго детства, и по примеру других христианских духовенств будет делать само свое дело, без указки и без учителя. Тогда будет и Церковь в настоящем значении этого слова.

Порабощение Церкви светской властью началось, как известно, с учреждением Синода, и трудно понять, чем можно оправдать это нововведение, разве лишь временными обстоятельствами, с прекращением коих, казалось бы, следовало бы прекратить и действие временного распоряжения. Патриархи Иоаким и Адриан противились петровским преобразованиям, быть может, по этому самому они и были тогда если не опасны, то неудобны для правительства, но это противодействие духовенства западному просвещению давно миновало, а Синод остался. Учреждение Синода едва ли не с большею вероятностью можно объяснить тою слабостью к подражанию всему западному, которая характеризует все царствование Петра: перенималось оттуда хорошее, перенималось и дурное; и, притом, что хорошо в Германии, то бывает весьма мало годным в России. Там Петр нашел евангилистко-лютеранские консистории, состоявшие в прямой зависимости от правительства, и это весьма понятно. Весь лютерантизм есть ни более ни менее, как протест властолюбивых замыслов папства и латинского духовенства, а значит новая вера должна была утвердиться на совершенно противоположных началах, вот почему духовенство поставило себя в такие отношения к власти правительственной: только этим могло оно избавится от Римского гнета и положить основание новой религии; без этого лютерантизм не имел бы смысла, а потому и никакой будущности. Мало того, все это было последствием непреложных исторических причин, перерождения кроткой духовной власти верховнаго пастыря в деспотическую, в нестерпимую власть светскаго Государя. Разверните любую летопись народа латинской веры: не перевернете и десяти страниц, чтобы не встретить проклятий и отлучений от Церкви Государей, и народов за нарушение каких-либо привилегий или уменьшения доходов латинских епископов и духовенства. Таково ли было православное духовенство в России и нужно ли было принимать против него те же меры? Ни одно государство не может представить в исторической своей жизни такой удивительной гармонии между властями светской и духовной как Россия. Единение это было так велико и так постоянно, что вникая в смысл наших летописей трудно отдать себе отчет: правительство имело наибольшее влияние на Церковь, или Церковь на правительство; на деле влияние их было взаимное, мирное и благодетельное для них самих и для всей страны. И это понятно: точно то же замечаем в жизни в счастливом согласном супружестве, одним кажется, что муж имеет влияние более на жену, другим - что жена на мужа, но, в сущности, те и другие ошибаются: влияние это взаимное и равное, потому и брак такой благополучный получен. В таком союзе любви находилась всегда русская Церковь с русскими Самодержцами. Десять веков продолжается это согласие, и во все эти десять столетий можем указать на одного лишь Никона, кончившего раздором с любимым им Государем, но на Никона сосланнаго и умершего простым монахом.

Таковое ли духовенство может быть опасным столь могущественному правительству, как русское? Так ли поступало духовенство Латинское, и можно ли после этого принимать одинаковые меры против того и другого? Не забудем также чем обязана Россия своим духовным пастырям; грешно забывать их заслуги во время ига Татарского; грешно не приводить себе иногда на память кому мы обязаны, что не сделались в 1612 году польскими подданными и не понимать значение таких исторических деятелей, каковыми были Гермоген, Филарет Никитыч и некоторые другие великие личности, принадлежащие к духовному сословию! Итак, нет ни чести, ни нужды высказывать власть там, где нет оснований её употреблять. Это бесцельно и политически, а в рассматриваемом вопросе и положительно вредно.

Людям, судящим о вещах только по одной внешности, конечно, трудно втолковать, что Церковь наша в упадке. Храмы открыты, некоторые из них великолепны, требы совершаются, есть священники. Чего же кажется более? Все это есть, но нет в Церкви духа жизни, а это от того, что нет самостоятельности, нет самодеятельности. И это не догадка, не предположение, а факт и вот видимые доказательства этого прискорбнаго факта:

Все мы знаем, что раскол растет не по дням а по часам, что если его развитие продолжится он может поколебать самую православную веру. Значит противодействовать ему надо, но как и чем? Проповедью, убеждением. Жизнью духовенства, одним словом бороться с ним должна Церковь. Но она этого не может, потому что бессильна, и на её место выступает власть гражданская со своими чиновниками. Естественно, что действия в таком деле правительства представляют собой преследования, расправы и по большей части не достигают цели, но правительство вынуждено к тому тем самым ложным положением, в которое оно поставило Церковь. Не может оно оставаться равнодушным зрителем постепенного ослабления господствующей веры, уменьшения исповедников её; это было бы преступно, итак, оно должно действовать, но действовать некем, и исправник часто невежда и взяточник, становится на место священника, проникнутого религиозным убеждениями, а раскольник, указывая на епископа говорит: "это чиновник, украшенный звездами".

Тоже самое видели мы в недавнее воссоединение униатов. Уния, эта иезуитская ложь, эта нелепая полувера, навязанная всякого рода насилием и истязаниями православному народу, заселяющему Западный край России, в самом существе своем не могла иметь и не имела никакой будущности, а поддерживалась два века единственно польским правительством, ксендзами и фанатизмом польских помещиков. В продолжение всего этого времени народ, тогда еще не подвластный России не переставал умолять Русских Государей, по их единоверию, заступится за него, не дозволять насильно переводить его в Унию. Наконец, с уничтожением Польши, народ этот входит в состав Русского государства, большая часть его духовенства разделяет ненависть его к латинскому гнету. Уния в совершенном упадке. Церкви униатские валятся, семинарий нет, священники едва имеют насущное пропитание, дети их записываются в крепостные крестьяне панов. Итак казалось бы, тут и конец этого искусственного вероучения. Но на деле вышло не так. Многие ксендзы и помещики, выдумывая разные нелепости, восстанавливали униатских крестьян против православия. Хотя это были частности, тем не менее, их следовало устранить, а сделать это приличным образом могла только Православная Церковь через своих духовных миссионеров, но производят таких деятелей только лишь убеждения, которых не в состоянии создать порабощенная Церковь, и к нашему стыду, должны сознаться, что в столь правом деле, по существу, мы должны были употреблять недостаточные орудия чиновников, начиная с губернатора и кончая становым с жандармом. Западные латинские писатели, столь нам недоброжелательные, доселе колят нам этим глаза. Выставляют на основании этих частностей самое замечательное историческое событие Православной Церкви как акт отвратительнейшего произвола и чернят тем самым Россию. Ничего подобнаго не могло бы быть, если бы в деле духовном распоряжалось не правительство, а Церковь. Но для этого нужно, чтобы была Церковь в настоящем значении этого слова. В наше время Рим устроил сильную латинскую пропаганду в Англии и в некоторых государствах Германии и употребляет даже для того самые постыдные орудия, но все находят это естественным, ибо инициатива идет от Церкви, чтобы сказали, если б вместо Римского Двора, взялась за это дело Королева Виктория и Император Австрийский и поручили его английским и австрийским чиновникам?

Вот к чему ведет порабощение Церкви - к бессилию, там где только она одна могла бы оказать помощь, там именно она должна оставаться безгласной и бездействующей и в этих то случаях всего явственней видно, что самостоятельность Церкви необходима как для сохранения и охранения веры, так для пользы самого правительства и народа. Приведем еще пример. В западном крае России фанатизм Латинского духовенства, с падением Польши, принял характер политический, ксендз выступает с польским знаменем в руке и в этом духе воспитывает и помещика и крестьянина, вселяет в них ненависть ко всему русскому, а православных старается совратить в Латинство. Перед этим русское правительство могло бы оставаться равнодушным только в одном случае, если б оно решилось отказаться от Польши и отдать ей весь западный край. Этого сделать оно не может. Итак, из чувства самосохранения оно обязано противостоять разрушительным для себя стремлениям, но опять: как и чем? При настоящем положении Православной Церкви, одними охранительными, то есть отрицательными мерами: наблюдением за действиями латинских духовных, недопущением их мешаться в дела политические и в православную паству. Одним словом, оно может только их удерживать, не дозволять переходить начертанный для них рубеж, ибо сейчас, после него поле для православных сеятелей. Более сделать оно не может, не заслужив упрека в религиозном угнетении, но что же дальше, там, где должна начаться положительная деятельность? "Выходите же православные сеятели - это ваше дело!" Но их нет, они могут только выйти из Церкви самостоятельной.

Если этих живых фактов недостаточно, для того чтобы наше убеждение было разделено, и если по привычке, нам всё-таки нужны иностранные суждения и примеры, то и в них недостатка не будет: посмотрите, что на наших глазах сделала Австрия и что теперь делает французское правительство. Едва очнувшись от революционных потрясений, Император Австрийский [отменяет] ограничительные для господствующяго духовенства законы Иосифа II, и не только дает полную самостоятельность Церкви, но, даже переходя пределы благоразумия, предоставляет ей чистый произвол, поручая, так сказать, судьбы Империи ордену, известному своим пронырством и не имеющему никакой национальности - иезуитам! Все это из сознания, что без самостоятельности Церкви непрочно государство.

Император французов, воспитанный и проведший почти всю свою жизнь в странах протестантских, не имеет, как известно ни малейшей симпатии к иезуитам и, вообще, к ультра-монтаническому католицизму, но он их поддерживает из взглядов политических.

Вот, что делают западные католические правительства для иезуитов, ужели же наше православное духовенство менее иезуитов заслуживает доверие русского правительства.

Итак, для пользы веры, для пользы народа и самого правительства нужно дать некоторую самостоятельность Русской Церкви вовсе не такую, как мечтает Римское духовенство, не то самоуправство, которое производит status in statui, а такое положение, в коем Церковь была бы в состоянии действовать, одним словом, пора, чтобы из министерства Церковь сделалась Церковью: кажется, такое желание довольно умерено, а быть может и благоразумно! Не в том дело, чтобы всегда и все "держать в руках", гораздо труднее уметь, когда нужно, выпускать понемногу из рук, но постепенно, тихо и до тех границ, которые определяются современностью.

Дня улучшения быта духовенства, устранения непорядков, вкравшихся в духовное управление, а всего более для оживления и возвышения Церкви, можно бы было принять следующие меры:

1) Просить всех епархиальных начальников от имени Обер-Прокурора Св. Синода доставить вполне откровенные их замечания на счет дознанных ими недостатков по их ведомству и соображения о способах отклонения оных, назначив на то довольно продолжительный срок, например полгода, для того чтобы дать достаточно времени обдумать этот важный предмет.

2) По получении таких замечаний из всех епархий, составить им свод по предметам, напечатать в небольшом числе экземпляров (конечно, не для обнародования) и извлечение из этого свода замечаний, в котором заключалась бы вся сущность дела, представить Государю Императору.

3) После такого изучения наступит пора действовать, и тут то именно следует изменить прежнюю рутину. Не директорам управления Св. Синода нужно предоставить действовать, а епископам: на этот раз правительство должно посторонится и пустить вперед Церковь. Высочайшим указом созвав временный Собор в Москве, отдать на обсуждение его эти предметы, касающиеся до Церкви и духовенства, с тем, чтобы Обер-Прокурор Св. Синода в качестве делопроизводителя, направлял суждения, объяснял виды и желания правительства, а так же и имеющиеся способы для приведения в исполнение принимаемых предположений. Заседания Собора не должны быть открытыми для публики.

4) По окончании занятий Собора и по изыскании мер для выполнения его определений, те из постановлений оного, которые будут приняты правительством (нет сомнения, что приняты будут все без исключения) печатаются во всеобщее сведение при особом именном указе, в котором именно сказать, что Государь, убедившись в необходимости исправить беспорядки по духовному ведомству, как Покровитель и старший сын Православной Церкви, признал за лучший и наиболее сообразный к тому способ: выслушать мнение самих епархиальных начальников, и им же предоставить решить дело, по существу своему прямо и непосредственно относящееся к обязанностям пастырей Церкви. Затем, постановления Собора утверждаются Высочайшей властью, читаются в присутствии всех епископов в Успенском соборе, и члены Собора увольняются в свои епархии. Вообще, в редакции необходимо ясно выразить, что все сделанное на Соборе, сделано Собором, а не правительством, которое только, по принадлежащей ему власти, утвердило то, что Собор постановил.

Одно имя Собор, мысль о созыве Собора в России, даже в центре России, в Москве, удивят быть может, не одного из читателей сей записки: наше православное ухо отвыкло от этого слова. А ведь ничего страннаго в этом нет! Все христианские духовенства собирались и собираются для обсуждения общих дел Церкви, и в древней России созывались православные Соборы. Латинское же духовенство западнаго края не далее конца прошлого столетия собиралось в местные епархиальные соборы, повторившееся через десять-пятнадцать лет в Вильне, и в Луцке, и в Каменце Подольском. Нельзя серьезно возразить против этой мысли тем, что будто бы у нас существует постоянный Собор Синод, из приличия, пожалуй, можно это объяснить в официальных актах, но кто же не знает, что этот так называемый Собор состоит из 3-4-х епископов, и что эти немногие епископы назначаются погодно по соображениям светскаго Обер-Прокурора, какой же это Собор!

Итак, мысль о Соборе вполне каноническая и не раз осуществлявшаяся не только во всех без исключения странах Западной Европы, но и в нашем отечестве, следовательно, страннаго в ней нет ничего.

Но по всей вероятности, найдутся люди, которые, не будучи в состоянии опровергнуть верности сей мысли, почтут опасным выполнение её, как, в самом деле, созвать всех православных епископов Русской земли в одно место и дозволить им толковать об общем их деле? Не выйдет ли смущения, беспокойств? На это можно ответить коротко и, думаю, удовлетворительно: если после объявления об ожидающей крестьян свободе миллионы людей, находящихся века в рабстве, остались совершенно спокойны, то неужели же несколько почтенных старцев произведут волнение только потому, что съедутся в одно место переговорить между собою? Напротив того, влияние такого духовнаго собрания может быть только успокоительное, и потому именно полезно, особенно в наше время, когда готовится великий общественный переворот в отношениях двух сословий государства, который должен совершится покойно, без потрясений. Освобождаемая Церковь благословит и наставит освобождаемых крестьян!

Кажется, иных возражений сделать нельзя. Теперь, посмотрим на вопрос с другой стороны: какой пользы можно ожидать от такого Русского Собора?

Прежде всего, народ увидит Церковь и сама Церковь увидит себя в лицах, на самом деле, чего уже давно не было, ибо уже полтора века как Россия, если позволят мне так выразится, только читает слово Церковь в указах Св. Синода, согласитесь однако, что это и важно и благодетельно: это оживит Церковь, даст ей сознание, тот дух, которого ей недостает, и без которого нет творчества, нет жизни! Иноземные православные патриархи примут с особым удовольствием известие о том, что в Москве открылся местный православный Собор. Европа, доселе не верующая в то, что и у нас есть Церковь, увидит её тоже и тогда поверит, разубедится в ложной мысли, что Император есть глава Церкви Русской, как Папа - Латинской, а принебрегать европейским мнением в этом деле не следует особенно теперь, когда иезуиты и другие латинские фанатики вымышляют все возможные средства, чтобы провести в Россию латинскую пропаганду. Таково было бы нравственное влияние Собора на Россию и Европу. Россия долго бы с благодарностью говорила бы о бывшем в Москве Соборе, приуныли бы раскольники, притихли бы польские ксендзы; в чужих странах не менее порадовались бы одноплеменные и единоверные с нами Славяне и все христиане греческого закона; и призадумался бы Рим со своими иезуитскими и другими агентами.

Непосредственная, так сказать, практическая польза Собора очевидна. Он не только коснулся бы до беспорядков в духовном управлении, до устройства быта духовенства, улучшения духовных училищ и т.п., но и до церковного благочинья, что называется disciplina, а это совершенно необходимо, и никто, кроме Собора распоряжаться в таких чисто духовных делах не должен.

По закрытии Собора, правительству останутся те же орудия и средства к управлению по духовному ведомству, какими оно располагает теперь. От него будет зависеть: собрать ли опять такой Собор, когда обстоятельства Церкви того потребуют; но, конечно, после этого первого опыта оно убедится, что не только не страшно, но даже должно изменить доныне существующую систему чересчур отяготительной опеки над Церковью и дать ей хоть некоторую самостоятельность, тогда сами собой представятся и меры соответственные иному взгляду и современным религиозным потребностям народа.

9 июля 1858 года

Мнение святителя Филарета (Дроздова) на записку В.М. Жемчужникова

I. Записка говорит, что положение мулл в Турции и Персии лучше, нежели православных священников в России. На что далеко смотреть в Турцию и Персию? Положение мулл и в России лучше обеспечено, нежели православных священников.

В таком положении изволь духовенство искать духа жизни, котораго требует записка.

П. Записка говорит, что сословие духовенства обратилось в мертвую касту, а обязанности его в ремесло. Нельзя отрицать, что некоторое число людей низшего духовенства находятся на сей низкой нравственной степени. Но так говорить о целом сословии, не значит ли хотеть одним ударом срубить все головы, без разбора, которая правая или виноватая?

III. Какую беду записка находит в том, что закон предписывает, сколько раз говеть и причащаться?

По такому рассуждению, нет ли беды и в том, что правило предписывает, сколько раз в сутки должно совершать церковное богослужение?

IV. Записка говорит, будто судья может требовать от духовника, чтобы он рассказал ему тайны исповеди. Это неправда. Тайна исповеди духовенством сохраняется строго, под строгой ответственностью.

V. Записка говорит, что у нас Церкви не будет, пока воспитание духовенства, его содержание и вся деятельность останется на попечении и под прямой указкой правительства.

Не очень трудна эта премудрость, которая осуждает, что хочет, не принимая труда сказать, почему осуждает и чем заменить осуждаемое.

Что же будет, если воспитание духовенства не останется на попечении правительства? Будет ли оно без попечения правительства удобнее и совершеннее?

Содержание духовенства будет ли удовлетворительнее, если не останется на попечении правительства?

Посмотрите на четвертый век христианства. Скажете ли, что тогда не было Церкви, потому что Константин Великий иногда значительно указывал духовенству, и Вселенскому Собору собраться он указал?

VI. Записка говорит, что явится Церковь тогда, когда догматы веры станут неприкосновенны от какой-либо власти.

От какой-либо власти? Итак, и от церковной? Разве нужна догматическая анархия?

Положим, что записка не договорила, что хотела сказать, и что она разумела власть светскую. Что же? Разве догматы в России изменяются по произволу светской власти? Неправда.

Можно указать некоторые предметы церковной администрации, суда и дисциплины, в которых власть светская не в точности следовала церковным правилам; и власть церковная принимала это с терпением, и таким образом, была ослабляема. Конечно, лучше, если бы сего не было. Обличайте, но не преувеличивайте.

VII. Записка говорит, что патриархи Иоаким и Адриан противились петровым преобразованиям, и поэтому были неудобны для правительства. Едва ли так. Петр мог ужиться с ними, если бы не прельстился проектом Лейбница о коллегиях, в том числе и о духовной коллегии, которую у протестанта перенял Петр, но которую провидение Божие и церковный дух обратили в Святейший Синод.

VII. Записка жалуется, что Синод остался.

Напрасно. Хорошо было бы не уничтожать патриарха и не колебать тем иерархии, но восстанавливать патриарха было бы не очень удобно; едва ли был бы он полезнее Синода. Если светская власть начала тяготеть над духовною: почему один патриарх тверже вынес бы сию тягость, нежели Синод? и при вселенском патриархе нужным оказался Синод; и в России есть Синод. Очень ли велика разница, что в России первенствующий член Святейшего Синода не называется патриархом? Это, по крайней мере, требует исследования, а не ведет к решительному осуждению того, что Синод остался.

Было время, когда в России не было ни патриарха, ни Синода, а только митрополит. Но власть светская искренно чтила духовную власть и её правила; и сия имела больше удобства действовать с ревностью и одушевлением. Вот в чем дело!

IX. Что говорит записка о взаимном согласии и споспешествовании церковной и государственной власти в России в прежние времена и о усердной деятельности духовенства в пользу государства, то, по истине, достойно внимания.

X. Записка говорит, что Церковь бессильна противодействовать расколу. Горькое слово, но в нем есть правда; только правда сия должна быть определеннее понята. По благодати Божией, сила в Церкви есть, и по временам, и по местам проявляется, только без значительной известности, которая представляла бы пример и возбуждала. Например, около 1830 года в Московской епархии открыты были в двух селениях, в одном около 40, в другом около 150 душ жидовствующих. Для обращения их послан был священник, с предписанием, чтобы шел только со словом истины, не требуя содействия и присутствия светских чиновников: и он совершил обращение оных к христианству, в первом селении совершенно по данному правилу, а во втором просил о сношении с губернским начальством по тому обстоятельству, что жидовствующий начальник в селении в случившийся рекрутский набор отдавал в рекруты только христиан, а жидовствующих не отдавал, почему и прошено было, чтобы отдавали тех и других по законной очереди.

Из сего примера, по-видимому, надлежало бы заключить, что подобным образом еще удобнее можно действовать на раскольников, потому что раскольники ближе к Церкви, чем жидовствующие. Но сие дело не так, особенно с некоторого времени. Жидовствующие входили в разговоры с миссионером, представляя ему свои доказательства своей веры из Ветхого Завета, слушали разрешение сих возражений посредством Нового Завета; раскольники большей частью совсем не входят в разговор с духовенством. Сих держит в удалении от Церкви не заблуждение ума, а упрямство воли, а также корыстные связи, зависимость от сильных единомышленников, слишком распространенная уверенность в их неприкосновенности, надежда на силу денег и на некоторых огласившихся покровителями раскольников.

XI. Те, которые воссоединение униатов с Православною Церковью, чернят, как акт отвратительного произвола, или не знают, или не хотят знать дела. Все высшее и почти все подчиненное духовенство униатское согласилось между собой и дало подписки о желании воссоединиться, прежде, нежели приняла в сем участие светская власть. Когда сие Православною Церковью принято, тогда уже употреблена была светская власть, по необходимости, для того, чтобы власть помещиков римско-католиков не расстраивала дела.

XII. Записка спрашивает, что если бы австрийский император взялся за римско-католическую пропаганду в Германии? Ответствуется, что он действительно занимается этой пропагандою только не там, где взяться за нее боится, то есть не между немцами, а между славянами.

XIII. Справедливо, что идея миссионерства еще мало развита в Российской Церкви, но не одно это препятствует послать православных сеятелей в Польшу, где хитрость и сила имеет давнюю привычку и опытность вражды против православия, и где в народе веками воспитан дух своеволия и противления правительству. Пропаганда Папы в Англии не верно приводится сюда в сравнение. Сия пропаганда недавно пошла смело, не потому что это пропаганда Церкви независимой, а потому что англичане сами устроили ей дорогу; ибо у них, независимо от сей пропаганды, составилось значительное общество людей недовольных положением англиканской церкви и восчувствовавших нужду союза с древней церковью, с каковою мыслею они и к Русской Церкви обращались.

XIV. Сколько строги до избытка и широки обвинения на духовное ведомство, изложенные в записке, столь же предлагаемые ею, наконец, требования благонамеренны и умеренны, как в отношении к Церкви, так в отношении к правительству.

Предположение созвать Поместный Собор принадлежит к древнему характеру церковнаго управления, и может принести пользу, если будет приведено в исполнение искусно и верно.

XV. Но надобно ли выразиться так тяжело, что Собор составляется для исправления беспорядков по духовному ведомству? Не значило ли бы это царским словом унижать духовенство в глазах народа? Не лучше ли выразится скромнее, что Собор составляется, по древнему обычаю для совещания о делах церковных к вящшему благоустройству духовенства и паств?

В одном ли духовенстве беспорядки? Порядок ли это, например, что в императорский высокоторжественный день, когда народ к начатию литургии наполняет храм, некоторые высшие светские сановники приходят только в последнее время литургии, к молебну?

XVI. Всех епископов собрать на Собор неудобно. По пространству государства, епископы дальних епархий, кроме времени Собора, много времени должны употребить на путешествие на место Собора и обратно, вследствие чего обширные области надолго останутся без епископскаго надзора. Посему, ближайшие к месту Собора епископы могут быть призваны почти все, а дальние по одному из двух или трех епархий, дабы остальные могли надзирать за епархиями отсутствующих. И в древней Церкви бывало, что некоторые епископы не присутствовали на соборах, но потом присоединялись своим согласием к определениям соборов.

XVII. Можно предусматривать, что не без затруднения будет собирание от архиереев мнений, и действование их на Соборе, отчасти только известное по актам древних соборов, и совсем неизвестное многим из них на опыте. Впрочем, от сего увеличится только труд Собора, но не угрожает сие последствиями неблагоприятными.

В древней Церкви к удобству, стройности и единству действований на Соборе приготовляли постоянные отношения епископов епархий или городов к областному митрополиту или архиепископу, на основании 34 правила апостольского. В Российской Церкви сего нет. Духовный регламент видел нужду в таких сношениях, для советов и разрешения недоумений епископов, но предписал только советоваться с соседними епископами, что и не обязательно, и не благонадежно. Прежде, по собственному сознанию нужды, епархиальные преосвященные входили в доверенные совещательные сношения со старейшими и опытнейшими и преимущественно с Первенствующими Членами Святейшего Синода; но с некоторого времени такие сношения уменьшились, по причинам, которые излагать здесь неуместно. В Бозе почивший Император Александр Первый имел мысль соединить по несколько епархий в округи, имеющие одного старейшяго епископа, к которому епархиальные в трудных случаях обращались бы для совета, и который имел бы над ними наблюдение и давал им советы к разрешению недоумений и к исправлению открывающихся погрешностей и беспорядков. По высочайшему повелению, составленный о сем учреждении краткий проект остановлен был на пути в Таганрог, и не имел дальнейшего движения. О потребности такого учреждения нужно рассудить на предполагаемом Соборе, или даже и прежде его, потому что новый неопытный начальник епархии (поелику немногие приобретают предварительные сведения о епархиальном управлении, проходя должность викария), не имея старшего и опытного советника, подвергается опасности или, действуя наудачу, впасть в ошибки, унижающие его в глазах подчиненных и вредные, или подвергнуться излишнему влиянию опытных членов Консистории и секретаря.

Примечания
1. Обоснование авторства В.М. Жемчужникова см.: Бежанидзе Ю.И. О соборном начале Церкви // Материалы ежегодной богословской конференции ПСТБИ. М., 1999. С.93-96.
2. Муравьев А.Н. О состоянии Православной Церкви в России // Русский Архив. 1883. №3. С.175-203; Агафангел (Соловьев, св.) Пленение русской Церкви. М., 1906; Агафангел (Соловьев, св.) В чем должно состоять высшее, вполне каноническое управление отечественной Церкви. // Богословский сборник. М., 2001. Вып.7. С.199-203; Никодим (Казанцев, св.) О Святейшем Синоде. Сергиев Посад, 1905; Записка А.Н. Муравьева о влиянии светской власти на дела церковные и некоторые предложения для восстановления прежнего порядка в управлении церковном // РГИА. Ф.796. Оп.205. Д.643. Л.1-12 об.
3. Долгоруков П.В. Правда о России, высказанная П. Долгоруковым. Ч.2. Париж, 1861. С.202.
4. См.: Самарин Ю.Ф. Избранные произведения. М., 1996.
5. Сочинения Козьмы Пруткова. М., 1976. С.358.
6. Там же. С.138.
7. Соколов Леонид. Жизнь и аскетические подвиги св. Игнатия Брянчанинова. Т.2. Казань, 1915. С.58-69.
8. РГИА. Ф.797. Оп.87. Д.96. Л.19-33.
9. Собрание мнений и отзывов Филарета митрополита Московского и Коломенского по учебным и церковно-государственным вопросам. Т.4. СПб., 1885. С.143-147.

Филаретовский льманах. Выпуск первый. - М.: Православный Свято-Тихоновский Богословский институт, 2003. - С. 125-143.