Тексты, справочники и документы [Pagez.ru]



Начало: Тексты, справочники и документы

Панайотис Неллас
Церковь и мир

СОДЕРЖАНИЕ
Церковь судит мир
Церковь приемлет и утверждает мир
Задача современного богословия

Церковь судит мир

Изложенное нами святоотеческое учение об образе Божием и кожаных ризах предлагает не только православное видение человека, но и основу для богословия, способного оказать реальную помощь миру. Отношение такого богословия к миру - одновременно строго критично и вполне положительно.

Православное богословие призвано в первую очередь показать несостоятельность автономности на любом уровне во всех ее проявлениях, произнося ей самый решительный приговор. Изучая антропологический аспект падения, мы видели, что именно в автономности лежит корень и содержание греха: она лжет против истины о человеке, уродует его и низводит до животного существования. Ее вред еще усугубляется, когда одетый в "кожаные ризы" человек и их начинает использовать автономно. Тогда "кожаные ризы" выступают исключительно в своем негативном аспекте, действуют как воля плоти и неизбежно, по Апостолу Павлу, ведут к смерти. Для нас сегодня это означает, что, коль скоро мы делаем автономными законодательство, политику, технический прогресс, секс и т.п., мы рискуем этим привести человечество к полному самоуничтожению на нравственном, социальном и даже биологическом уровнях. Христианское богословие обязано показать это убедительно и ясно, ибо поистине мы живем в последнее время.

Но для этого богословие должно восстановить свое подлинное новозаветное и святоотеческое звучание. Никто не услышит богословие, если оно будет преподносить грех как непослушание каким-то внешним установкам, или, того хуже, как неподчинение общепринятым социальным или политическим нормам.

Еще большая проблема создана серьезным искажением богословской трактовки человека, особенно на Западе. Это привело к болезненным последствиям. Учение о том, что первозданная природа Адама вполне сводима к его биологическому строению, к которому извне добавлена благодать как сверхъестественный Божий дар, не раз заводило вполне серьезные поиски правды о человеке в тупик отрицания бытия Божия (учитывая, конечно, более общий контекст этих исканий и влияние многих других факторов) [1].

Не менее печальны производные Августиновской аксиомы "если б человек не пал, Бог бы не воплотился" [2]. Христос, а соответственно, и христианская жизнь, и Церковь с ее таинствами, заключены Августином в границы, очерченные грехом. При таком понимании Христос мыслится не столько как Творец и Глава всяческих, Альфа и Омега по Писанию, сколько как только Искупитель от греха. Христианская жизнь перестает быть стремлением к своему изначальному назначению - единению с Богом, динамичным преображением благодатью человека и всего мира, а вырождается в простое избегание греха. Таинства теряют свое подлинное значение присутствия "здесь и теперь" Царства Божия и понимаются исключительно как "религиозный долг" и "средство" получения благодати. Так же воспринимаются вера и добродетель. Ложные границы душат втиснутое в них содержание. Церковь забывает свою онтологическую связь с миром. И мир, видя, что в ней не находят понимания и добрые его стороны, чувствует отчуждение и - отходит прочь.

Богословие образа и кожаных риз преодолевает все эти и подобные им недоразумения. Глядя на человека и мир как на образ, оно воздает должную честь и образу, и материи, из которой сей образ составлен. Когда же материя образа отрицается - повреждая этим не Первообраз, а себя, - такое богословие напоминает ей о том, что автономность разрушает ее. Богословие образа решительно восстает против самоубийственного поиска автономности - именно любя материю, даже поврежденную и тленную, потому что Бог принял ее и дал ей новые силы и новые возможности "кожаных риз". Эти Его благословения - брак, наука, политика, искусство и т.п. - приемлются полностью, однако не умолкает и свидетельство о том, что, теряя связь с Богом, все это неизбежно ведет к конечному утверждению греха и к самоуничтожению человека. Таким одновременно судом и приятием мира православное богословие сохраняет верность библейскому и святоотеческому учению о двустороннем характере "кожаных риз".

Данное учение имеет особое значение для современности. Оно дает целостное понимание того, почему для человека полагать абсолютную цель в каком бы то ни было проявлении "кожаных риз" оказывается не только тщетной мечтой, но и роковой ошибкой [3]. Ведь, становясь автономными, "кожаные ризы" действуют в обратном направлении. И не случайным, а "естественным" (при таком перевернутом порядке вещей) и неизбежным тогда оказывается то, что "освободительные" революции приводят к тяжелейшим несправедливостям, ускоренное развитие производства - к инфляции, забота о мире - к наращиванию вооружений. Зная это, современные социологи ищут решения стоящи перед человечеством проблем в нравственной области; экономисты говорят о необходимости самоограничения; серьезные философы склонны видеть решение в онтологической сфере. Отчасти все они правы, но ничто из этого само по себе не в силах спасти нас. Для Священного Писания и отцов Церкви все решала всегда вера: то есть в Боге или вне Его цель человеческого усилия?

Коль скоро цель заключена в твари, будь то на низшем (материальном) или на высшем (душевно-нравственном) уровне, или, хуже того, если человеческое бытие вообще интерпретируется лишь в категориях мира сего, - неизбежно возникает тупик, поскольку пресекается движение к нетварному, и развитие человека, богоподобного по природе, сдерживается, будучи уродливо втиснуто в тварные рамки. При этом силы, движущие как человека, так и мир, теряют свое естественное направление, входят в противоречие друг с другом и самоуничтожаются. Поэтому православное богословие не может не вопиять решительно против всех проявлений автономности - именно из любви к человеку.

Церковь приемлет и утверждает мир

Та же любовь побуждает православное богословие столь же решительно принять мир - как творение Божие, и кожаные ризы (в их положительном аспекте) - как дар Божий и благословение миру.

Очень ясно это раскрывает св. Иоанн Златоуст. Отметив, что "искусственные изобретения" постепенно вводились человеком в жизнь на земле после падения, он рассматривает их как восходящее раскрытие сил, которыми Бог наделил человеческую природу, на общественном и познавательном уровнях. "Смотри же, возлюбленный, - пишет он, - как мир мало-помалу устрояется, и каждый, по вложенной Богом в природу его премудрости, делается еще в начале изобретателем какого-либо искусства, и таким образом вводятся в жизнь искусственные изобретения. Так, один изобрел земледелие, другой после него пастушество, иной - скотоводство, иной - музыку, иной - искусство ковать медь, а этот праведник [Ной] изобрел искусство возделывать виноград, по внушению сокровенной в естестве мудрости" [4].

В другой беседе он называет "даром" и "благословением от Бога" естественную способность человека использовать и подчинять себе силы неразумной природы. К примеру, лошадь хотя и передвигается быстрее человека, но не может пробежать за день больше двадцати пяти миль. Человек же, меняя лошадей, может проехать более двухсот пятидесяти. "Что для той, - включает Златоуст, - скорость, то для этого - разум; и премудрость открывает перед человеком большие, чем у любою животного, возможности... Ни одно из неразумных естеств не имеет власти заставить другое работать на себя, а человека Бог поставил над всем и научил владеть всякой тварью, используя ее удобным для себя образом" [5]. Постепенно ко "всякой твари", которую человек данной от Бога властью научился использовать "удобным для него образом", добавились и энергия пара, электричества, атома.

Некоторые испытывают страх перед достижениями современной науки, например, в области атомной энергетики, - как и во времена Галилея иные из христиан чувствовали опасность в изменении привычного восприятия мира. А святые ничего не боятся, поскольку не в теориях об устройстве мира и не в парадигмах мышления их упование. Напротив, они радуются и прославляют Бога за новые достижения науки, которые помогают людям справляться со все умножающимися в каждый век нуждами [6].

Разъясняя Книгу Бытия, свт. Иоанн Златоуст пишет, что Бог "явил избыток Своего человеколюбия" тем, что "не перестал благодетельствовать преступному грешнику, но в самих наказаниях ... оказал ему многоразличные и бесчисленные благодеяния" [7]. Речь здесь идет о новых способностях, которыми Бог наделил человека после падения, о позитивном аспекте "кожаных риз". "Посмотри, - настаивает он в другом месте, - Владыка всего поставил человека над всем созданием, покорив его власти даже тварей, плавающих в глубинах морских и летающих по тверди небесной"; в сегодняшней интерпретации это включает энергии, сущие на земле, в воде, в морских глубинах и в космическом пространстве. Все это - к прославлению Творца: "Дивна поистине милость Господня, и мы не устанем говорить о том же, - объясняет Златоуст свою настойчивость, - восхищаясь Его человеколюбием, Его премудростью, Его неизреченным о нас промыслом" [8].

Вновь остро встает перед нами проблема злоупотребления "кожаными ризами". Ибо одна и та же реальность нашей биологической жизни во всех ее измерениях и со всеми ее возможностями на каждый момент оказывается - через свободное произволение - или проклятием, или благословением.

Но даже в том случае, когда приходится говорить о негативном аспекте "кожаных риз", - не они подлежат осуждению, а свободное произволение. Это пространно поясняет Златоуст в продолжении отрывка, который мы уже цитировали по поводу "искусственных изобретений": "И насади Ное виноград, и испи от вина, и упися. Смотри, как это врачевство против скорби, пособие к поддержанию здоровья, когда преступило за пределы умеренности по неведению, не только не принесло Ною никакой пользы, но и повредило его состоянию. Но, может быть, кто-нибудь скажет: для чего же это растение, производящее столько зла, введено в употребление между людьми? Не говори, возлюбленный, так необдуманно. Не растение зло и не вино худо, но злоупотребление им... Итак, видя употребление вина, не вину приписывай все зло, но воле, развращенной и уклонившейся к нечестию. Помысли же и о том, человек, на какое употребление сделалось полезным вино, и вострепещи. Ибо при его помощи совершается благодатное таинство нашего спасения. Посвященные знают, о чем говорю" [9].

Святитель категорически утверждает, что виноделие и его продукт хороши и добры, опасность же возможного от них зла коренится не в них, а в свободном произволении человека. Это общее для всех отцов Церкви понимание причины зла с катехизической ясностью выражено св. Иоанном Дамаскиным: "Не порицай вещества, ибо оно не достойно презрения. Из того, что произошло от Бога, нет ничего достойного презрения. Это [т.е. презрение вещества] - мнение манихеев. Но то одно только достойно презрения, что не от Бога имело причину, а что есть наше изобретение вследствие своевольного отклонения и направления воли от того, что сообразно с природою, к тому, что противоположно ей, - т.е. грех" [10].

Однако Златоуст в указанном отрывке идет глубже. "Повредившее Ною" вино у Златоуста оказывается не только "врачевством против скорби" и "пособием к поддержанию здоровья", но и неизмеримо большим: это - вещество, посредством которого "совершается благодатное таинство нашего спасения", божественная евхаристия. Здесь уместно подчеркнуть, что именно на этом всеосвящающем святоотеческом принципе, на этом видении мира как средства соединения с Богом основана вся литургическая церковная жизнь. В Требнике мы находим молитвы на начало всякого дела, на освящения всякой вещи, "чин, бываемый" на каждую частную потребность, нужду или радость обыденной жизни. Нет такого проявления земной жизни, которое бы выпадало из круга забот Церкви, не освящалось и не направлялось бы Ею. Жизнь получает в Церкви всецелое освящение - и тогда все ее проявления выходят за рамки конкретного времени и пространства и вводят человека в план бесконечного: то есть восходят на уровень таинств.

Хотелось бы подробно остановиться на верном и полном использовании "кожаных риз", но это отвлечет нас от темы. Отметим здесь лишь то, что в святоотеческой традиции основным моментом правильного использования "кожаных риз" является принцип умеренности. "Превышающее потребность избыточно и бесполезно: слишком большая обувь мешает ходить" [11].

Свое полное развитие "кожаные ризы" получают тогда, когда возвышаются до духовных чувств, или, другими словами, когда преображаются в свойства тела Христова. Забытые современным богословием темы "духовных чувств" и "вселения Христа" являются основополагающими для богословия святоотеческого. Ориген, великие Каппадокийцы, Макарий Египетский, а вслед за ними Максим Исповедник, Иоанн Дамаскин, Симеон Новый Богослов, Григорий Палама, Николай Кавасила и, позже, Никодим Святогорец развивают это учение, по которому Сам Христос, вселяясь в человека, соединяет его разнообразные душевно-телесные силы и чувства с силами и чувствами Своего тела, так что они становятся силами и чувствами Его воскресшего тела, делаясь духовными и бессмертными [12]. Поэтому Григорий Нисский, так много сказавший о "кожаной одежде" человека после падения, заключает, что в той новой реальности, которую творит Христос, Он Сам становится новой одеждой человечества: "Одеждою же [Апостол] называет Иисуса" [13].

Возвращаясь к нашей теме, сделаем некоторые выводы. Святоотеческое учение об образе Божием и кожаных ризах может раскрыть Православие и современный мир навстречу друг другу, поскольку оно позволяет богословской мысли (и более того - обязывает ее) встретиться лицом к лицу с человеком и его культурой. Развитие науки, достижения психологии, технические прорывы и философские наблюдения - все это не является ни злом, ни даже только терпимым явлением, но позитивно ценно и хорошо весьма. Но почти всегда беззаконное и тщетное стремление к автономности отчуждает их от благодати, за чечевичную похлебку продавая их благородство тлению и диаволу. И человеческие усилия - вместо того, чтобы служить человеку в достижении его цели, - помогают диаволу в уничтожении человека и мира.

Здесь раскрывается значение покаяния и аскезы - не только для человека, но и для истории и цивилизации в целом. Духовный труд покаяния оказывается тем ратным подвигом, в котором верные умерщвляют в себе и своих действиях беззаконную автономность - которая одна лишь заслуживает отвержения, будучи злом: ибо "всякое творение Божие хорошо, и ничто не предосудительно, если принимается с благодарением" (1Тим.4,4). Подвижничество восстанавливает первозданную красоту человека, фокусирует на нем лучи Солнца Правды, Христа - и все, что он делает, освещается и приемлет жизнь.

Аскетико-литургическое отношение отцов Церкви оживотворило многие достижения культуры. Например, была "крещена" и преображена во Христе античная мысль, не подвергаясь серьезным внешним изменениям. Ее выражения - "логос", "образ", "архетип", "триада" - сохранились, но стали новыми, сделавшись тварной одеждой нетварной Истины. Этим они обрели нетление, так что Церковь свидетельствует неизменность догматов, подобную нетлению останков святых.

Задача современного богословия

Такой взгляд на мир, прямо вытекающий из христоцентричной антропологии, позволяет понять основную задачу современного православного богословия.

Ясно, что богословие не должно сводиться ни к отождествлению с научной или политической мыслью, ни к идеологической их поддержке или, напротив, противопоставлению им некоего якобы евангельского или отеческого учения. Писание ясно учит, что брань верных "не против крови и плоти (а таковой является всякое противостояние в рамках науки, политики и любого другого аспекта "кожаных риз"; но ни одно из их проявлений по сути своей не зло), но против началъств, против властей, против мироправителей тьмы века сего, против духов злобы поднебесных" (Еф.6,12), против греха и диавола.

Можно, пожалуй, говорить о том, что практическая задача православного богословия - различение духов. Оно должно быть направлено на то, чтобы помочь положительному содержанию современной науки, техники и т.п. преодолеть беззаконие автономности, которая есть порабощение тлению и диаволу и всецелый грех, и найти свое место внутри соборной истины Православия, потому что ей принадлежит оно по своей природе: "Ибо то, что благо для всех, принадлежит нам" [14]. Так, "пленяя всякое помышление в послушание Христу" (2Кор.10,5), нам следует наполнять славою Образа всякое доброе начинание, освящая, освобождая и спасая всякую тварь. "Где Дух Господень, там свобода. Мы же все, открытым лицем, как в зеркале, взирая на Славу Господню, преображаемся в тот же образ от славы в славу, как от Господня Духа" (2Кор.3,17-18).

Было бы весьма полезно, к примеру, если бы православное богословие высказалось о том, какие принципы современной философии - в ее отношении к материальному и идеальному, к сущности и существованию, к жизни и бытию - могли бы быть приняты богословием воплощенного Слова; о том, какие из выводов научной психологии могли бы приобщением к опыту аскетической и сакраментальной церковной жизни стать частью церковной антропологии; какие из нынешних социальных движений могли бы быть использованы в рамках экклезиологической проблематики православной антропологии [15].

Однако все это выходит далеко за рамки настоящего исследования. Я хотел лишь, с одной стороны, обозначить возможные направления такой работы, а с другой - определить то единственное основание, без которого она невыполнима. "Ибо никто не может положить другого основания, кроме положенного, которое есть Иисус Христос" (1Кор.3,11).