Начало: Святитель Филарет (Дроздов)	Первая страница Святоотеческое наследие Разные тексты Свт. Филарет (Дроздов) OrthodoxyLib Православный интернет Евангельский синопсис Духовные стороны Добротолюбие избранное Пролог в поучениях День за днем Церковный календарь

Работа над созданием выставки начинается с изучения ее темы. И еще с любви к ее героям. Во всяком случае, так всегда было для меня. Если же быть более точной, то само изучение научной темы подсказывает тему выставки. Именно так возник выставочный проект "Пушкин и Филарет, Митрополит Московский и Коломенский".

Сколько помню, в конце 70-х годов теперь уже прошлого века я стала изучать Пушкина в контексте ораторской культуры его эпохи. И мне "открылся мир иной". Пушкинская эпоха зазвучала торжественными речами, правительственными манифестами и приказами по армиям, проповедями, пастырскими наставлениями и надгробными словами. Оказалось, что ораторское искусство пушкинского времени практически не изучено. Не мудрено, что меня ждали многие находки. Поразительная находка была связана с речью святителя Филарета.

29 сентября 1830 г. митрополит Филарет обратился к Николаю I, приехавшему в холерную Москву, с приветственной речью:

"Благочестивейший Государь!

Цари обыкновенные любят являться Царями славы, чтобы окружать себя блеском торжественности, чтобы принимать почести. Ты являешься ныне среди нас, как Царь подвигов, чтобы опасности с народом Твоим разделять, чтобы трудности препобеждать. Такое Царское дело выше славы человеческой, поелику основано на добродетели Христианской. Царь Небесный провидит сию жертву сердца Твоего, и милосердно хранит Тебя, и долготерпеливо щадит нас. С крестом сретаем Тебя, Государь, да идет с тобою воскресение и жизнь" [1].

Я прочитала эту речь в "Московских ведомостях" 1830 года и сразу же вспомнила болдинское стихотворение "Герой", этот шедевр философской лирики Пушкина. Мотивы и образы пушкинского текста, которому предпослан евангельский эпиграф "Что есть истина", перекликаются с мотивами и образами речи Святителя. Здесь и слава, и превышающий человеческую славу подвиг Государя, разделившего смертельную опасность со своим народом, и сердце Государя, на это его подвигнувшее, и воздаяние неба за содеянное, и утешение страждущим. Святитель Филарет назвал подвиг Николая I "жертвой сердца". Пушкин наполнил этот мотив и нравственным, и политическим смыслом:

Известно, что "Московские ведомости" Пушкин внимательно читал в болдинском заточении - по его словам, это был единственный доходящий до него журнал. Впрочем, тремя днями ранее "Московских ведомостей" речь митрополита Филарета была напечатана в бюллетени "Ведомость о состоянии города Москвы" (№9 от 1 октября 1830 г.). Но, так или иначе, Пушкин, находясь в Болдине, прочел речь Святителя, вполне оценил ее глубокий смысл и искусство, с которым этот смысл был высказан. Речь эта продолжала оставаться в творческом сознании Пушкина и после создания стихотворения "Герой".

В 1835 году в Москве была издана книга "Слова и речи, во время управления Московской паствою говоренные, и житие преподобного Сергия Радонежского и всея России чудотворца из достоверных источников почерпнутое, Синодальным членом Филаретом, Митрополитом Московским". В нее включена и речь на приезд Николая I в холерную Москву. Книга митрополита Филарета была в библиотеке Пушкина. Она названа в разделе "Новые русские книги" во втором томе пушкинского "Современника".

В первом томе "Современника" была напечатана статья Пушкина о "Собрании сочинений Георгия Конисского, архиепископа Белорусского". В ней Пушкин писал и о запомнившейся ему речи митрополита Филарета как об образце истинного красноречия, и о том событии, которому посвящена речь и с которым связано стихотворение "Герой". Сравнивая речь Святителя с приветственной речью Георгия Конисского, обращенной к Екатерине II, Пушкин заметил: "...по нашему мнению, приветствие, коим высокопреосвященный Филарет встретил Государя Императора, приехавшего в Москву в конце 1830 года, в своей умилительной простоте заключает гораздо более истинного красноречия. Впрочем, различие обстоятельств изъясняет и различие чувств, выражаемых обоими ораторами. Императрица путешествовала, окруженная всею пышностью двора своего, встречаемая всюду торжествами и празднествами; Государь посетил Москву, опустошаемою заразой, пораженную скорбью и ужасом". (XII,12).

Еще одну находку подсказал Ю.Н. Тынянов. Он обратил внимание на то, что граф П.А. Строганов умер в Петербурге на следующий день после окончания Пушкиным Лицея, и его похороны могли запомниться поэту [3]. Речь идет об одном из знаменитых современников Пушкина - графе Павле Александровиче Строганове. Ученик Жильбера Ромма, первый русский якобинец, свидетель и участник Великой Французской революции, участник войн с Наполеоном, Отечественной войны 1812 года, генерал Строганов в феврале 1814 года в сражении при Краоне получил известие о том, что его сыну Александру оторвало ядром голову. П.А. Строганов не смог далее руководить сражением и передал командование дивизией графу М.С. Воронцову. Он не надолго пережил своего сына - в 1817 году его не стало. 5 июля 1817 года в Петербурге в Благовещенской церкви Свято-Троицкой Александро-Невской Лавры состоялось отпевание. Надгробное слово, в котором говорилось о христианском терпении и вере, о пути к вечному блаженству через искушение, произнес святитель Филарет, тогда архимандрит. Он включил в него рассказ о трагедии отца, потерявшего единственного сына:

"И се - бранный вихрь, вопреки человеческой заповеди приносит юного ратоборца под знамена родителя; и приносит токмо для того, чтобы он пал под знаменами родителя! Какое искушение веры и терпения - видеть смерть сына - и даже не оплакивать его; видеть смерть достойного сына - и проститься с приятнейшими надеждами; видеть смерть единственного сына - и вдруг пережить свое потомство!" [4].

Свидетельство о восприятии надгробного слова архимандрита Филарета его слушателями, среди которых мог быть Пушкин, я нашла в "Духе журналов или собрании всего, что есть лучшего и любопытнейшего во всех других журналах, по части истории, политики, государственного хозяйства, литературы, разных искусств, сельского домоводства и проч." за 1817 год. Здесь была помещена публикация под таким названием: "Чувствование Христианина при отпевании тела Его Сиятельства графа Павла Александровича Строганова и при слушании слова, произнесенного Архимандритом Филаретом". Неизвестный автор описал торжественное великолепие траурной церемонии, "многолюдное и блистательное собрание", на котором присутствовал Государь Император Александр I, Великие князья, описал появление проповедника - "того самого, коего слово, всегда глубокомысленное, всегда преисполненное витийства, от избытка сердца изливающегося, так часто напутствовало нас в разумении сокровенного Божественного Писания" [5]. В храме царствовали тишина и скорбное уныние. Но "сколь ни глубоко было безмолвное внимание слушателей к словам проповедника, - пишет один из этих слушателей, - однако в том месте, где он показал юного ратоборца, павшего под знаменами родителя своего, и супругу, поверженную кораблекрушением надежды на брег иноплеменный, растворились источники слез, и рыдания, тщетно удерживаемые, наполнили стены храма" [6]. "...Поучительное Слово сие да не будет потеряно" [7], - так завершилась эта публикация.

"Слово" архимандрита Филарета в 1817 году было издано отдельным изданием в Санкт-Петербурге; в 1818 году в Москве вышел в свет его французский перевод. "Слово" перепечатывалось в различных периодических изданиях. Отзвуки этого прекрасного памятника церковного красноречия слышны, на мой взгляд, в черновиках шестой главы "Евгения Онегина", в строфе, где Пушкин пишет о гибели Александра Строганова и о горе его отца:

Были и другие наблюдения. Так, оказалось, что "Слово... при гробе... светлейшего Михаила Илларионовича Голенищева-Кутузова Смоленского", произнесенное архимандритом Филаретом 13 июня 1813 года в Казанском соборе Петербурга, отозвалось в стихотворении Пушкина 1831 года "Перед гробницею святой". Конечно же, для меня было важно, что это "Слово", тогда же в 1813 году напечатанное отдельным изданием, затем неоднократно перепечатывалось, получило широкую известность как один из образцов духовного красноречия. "Еще в детстве я много слышал от отца моего о Филарете, как о знаменитом проповеднике, - вспоминал граф М.В. Толстой. - Две отдельно напечатанные его проповеди - одна надгробная по князе Кутузове, а другая при вступлении на московскую паству, лежали постоянно на письменном столе у моего отца; он по нескольку раз читал их и меня заставлял читать, так что я десяти лет отроду рассказывал наизусть по целым страницам, особенно из надгробного слова" [8]. Это значит, что отзвуки надгробного слова архимандрита Филарета в пушкинском тексте во-первых - не случайны, а во-вторых - должны были быть услышаны современниками. Стихи Пушкина из "Воспоминаний в Царском Селе" перекликаются с рассуждением святителя Филарета о нравственных причинах победы русского оружия над наполеоновской Францией - он видел их в Вере, верности Царю, любви к Отечеству. Пушкин запомнил отозвавшуюся в его юношеских стихах речь Святителя - спустя много лет, в 1828 году он сослался на нее в примечании к поэме "Полтава". Поистине удивительно, насколько созвучны слова священника в "Пире во время чумы" тому, что говорил, обращаясь к московской пастве, святитель Филарет во время холеры 1830 г. Но дело, разумеется, не в отдельных текстовых соответствиях и параллелях. Частные наблюдения постепенно складывались в общую картину, раскрывающую взаимоотношения первого поэта России и первого ее духовного проповедника. Чтобы осмыслить эту картину, надо было обратиться к чрезвычайно важным нравственным, религиозным, философским вопросам. Надо было отказаться от некоторых мифов, которые присутствовали в трудах советского времени, посвященных Пушкину и митрополиту Филарету и до сих пор вполне не изжиты. До сих пор в научной и научно-популярной литературе широко распространен эпизод о том, что митрополит Филарет жаловался Бенкендорфу на стих из "Евгения Онегина" - "И стаи галок на крестах", усматривая в нем оскорбление святыни. Этот эпизод как имевший место факт приводится и в таком авторитетном труде как Комментарий к роману Пушкина "Евгений Онегин" Ю.М. Лотмана. Между тем, это всего лишь анекдот, записанный в дневнике А.В. Никитенко со слов рассказавшего ему анекдот священника Сидонского - достоверность этого рассказа до сих пор ничем и никем не подтверждена.

В 1828 году в день своего рождения Пушкин написал исполненное тоски и отчаяния стихотворение:

Стихотворение было напечатано в альманахе "Северные цветы" на 1830 год. С этим пушкинским текстом митрополита Филарета познакомила его духовная дочь, близкий преданный друг Пушкина Е.М. Хитрово. Святитель откликнулся на пушкинское стихотворение, переиначив его текст. Духовный пастырь напоминал поэту о Боге:

Узнав о стихотворении Митрополита от Е.М. Хитрово, Пушкин писал ей в первой половине января 1830 года: "Стихи Христианина, русского Епископа в ответ на скептические куплеты - это, право, большая удача" (перевод с французского). Когда же поэт прочитал стихи Святителя, то они в свою очередь вызвали его поэтический отклик. Он написал стихотворение "В часы забав иль праздной скуки", в котором рассказал о духовном наставнике, врачующем уязвленную совесть, своим словом пробуждающем душу поэта. Некоторые советские ученые высказывали в своих работах суждения о том, что в этом стихотворении заключена лишь ироническая отписка, дипломатическая уловка Пушкина, с которого в это время еще не было снято обвинение в богохульной поэме "Гаврилиада". Но это не так. В данном случае нужно обратиться к свидетельствам современников Пушкина и митрополита Филарета - эти свидетельства могут стать реальным комментарием к пушкинским стихам, в которых создается образ духовного проповедника.

"Российский Златоуст" - так называли митрополита Филарета современники. Его речи, проповеди, пастырские наставления и надгробные слова исторгали слезы и вызывали восторг. Их стремились услышать, их читали и переписывали, выучивали наизусть. Благоговея перед знанием и красноречием Святителя, восхищаясь его словами и речами, Н.В. Сушков восклицал: "А сколько в этих словах и речах, при движении пламенного чувства любви к Богу, при глубине вероисповедальных мыслей, сколько высокой, достойной бессмертного псалмопевца поэзии, какая в них стройность, ясность, сила, сжатость, благозвучность, величавость!" [10] "Твой голос величавый / Меня внезапно поражал", "Твоих речей благоуханных / Отраден чистый был елей" (III,212) - в этих стихах Пушкина отразились чувства многих слушателей митрополита Филарета. "Находя истинное услаждение в его проповедях, я редкий раз пропускал случай слушать их, - вспоминал М.М. Евреинов. - Особенно нравились мне делаемые им уподобления, например, в одной из проповедей он так рассуждает: "Когда горит дом, толпы народа бегут сражаться с огнем, за бревна и доски часто неизвестного хозяина. Но когда душа горит огнём злой страсти, похоти, ярости, злобы, отчаяния, так же ли легко находятся люди, которые поспешили бы живою водою слова правды и любви угасить смертоносный огонь, прежде нежели он отнял все силы души, распространился до слияния с огнем геенским?"" [11]

Сохранились выписки из "Слова" митрополита Филарета, говоренного 1830-го сентября 21 дня в Москве в Успенском соборе во время холеры, которые сделала в своем альбоме дочь известной мемуаристки Е.П. Яньковой, А.Д. Янькова:

"Отложим гордость, тщеславие и самонадеяние... Исторгнем из сердец наших корень зол - сребролюбие. Возрастим милостыню, правду, человеколюбие. Прекратим роскошь, облачимся если не во вретище, то в простоту. Презрим забавы суетные, убивающие время, данное для делания добра" [12].

Нет, стихотворение "В часы забав иль праздной скуки" - не ироническая отписка, не дипломатическая уловка Пушкина. Оно сохранило для нас поэтический портрет святителя Филарета - проповедника, "величавым голосом" поражающего слушателей, дающего отраду их душам "благоуханными речами". И этот портрет, при всей условности его литературной формы, исторически достоверен.

Помню, в советские времена на политзанятиях в нашем музее выступала дама из института философии. Она говорила о митрополите Филарете так, что я получила записку от моей коллеги Лады Вуич: "Наташенька! Защити Филарета!". Буду, однако, справедливой: мои доклады о Пушкине и церковном красноречии его времени, о Пушкине и митрополите Филарете, включались в программы научных конференций; мои статьи печатались в научных изданиях. Правда, статья о творческом источнике стихотворения "Герой" была отклонена "Временником пушкинской комиссии", но была напечатана в "Болдинских чтениях" и вошла, таким образом, в научный оборот.

Изучая слова и речи святителя Филарета, я стала читать мемуары о нем. Постепенно у меня складывалось представление об этом знаменитом проповеднике, педагоге, ученом-богослове, писателе, государственном деятеле. Он, безусловно, был одним из тех, кто определял лицо пушкинской эпохи. Конечно же, не случайно снискал он любовь народа. В.И. Штейнгель вспоминал, как он "видел торжественное шествие его из Казанского собора в Успенский в Москве при звоне всех колоколов и при стечении народа, бросающегося целовать полы его мантии" [13]. "Купечество чтило его как святого" [14], - писал в своих записках сенатор К.Н. Лебедев. Меня восхищало удивительное на первый взгляд соединение простоты и величия, смирения и твердости, и, конечно же, поистине безграничное трудолюбие, убежденность в своем высоком служении. И еще неожиданное для меня остроумие Иерарха Русской Православной Церкви. Сохранилось немало свидетельств о том, что митрополит Филарет был умным и находчивым собеседником. П.К. Мартьянов со слов В.С. Арсеньева записал такой рассказ:

"Теща московского почетного опекуна тайного советника Василия Семеновича Арсеньева, княгиня Долгорукова, находясь в преклонных летах, сокрушенно заявила Митрополиту Филарету, что не может уже стоять на ногах во время литургии и поневоле должна садиться. - Лучше княгиня, - отвечал Святитель: - сидя думать о Боге, чем стоя - о ногах" [15]. Вообще же, сам путь святителя Филарета, усыпанный отнюдь не розами, сопровождаемый часто невежеством, косностью, злобой и завистью, заслуживает, как мне кажется, самого пристального внимания. Родившись в семье бедного дьякона в провинциальной Коломне, святитель Филарет с Божьей помощью преодолел все препятствия, стал выдающейся личностью, духовным светочем России. Наверное, я часто рассказывала моим коллегам о святителе Филарете, делилась своими находками и наблюдениями. Во всяком случае, когда в 1994 году Русская Православная Церковь причислила его к лику святых, в музее меня поздравляли с этим событием как с личным праздником.

Разумеется, в советскую эпоху сама мысль о выставке, посвященной Пушкину и святителю Филарету, была невозможной. Идея такой выставки возникла в юбилейном пушкинском 1999 году. Приближалась великая дата - двухтысячелетие Рождества Христова. В музее было решено приурочить к этой дате нашу выставку. Его Святейшество Святейший Патриарх Московский и Всея Руси Алексий II благословил эту идею, и работа началась.

Вместе со мной участвовать в создании выставки согласились мои коллеги - один из старейших музейных работников Е.В. Павлова, замечательный специалист по русской живописи пушкинского времени, и моя ученица Е.А. Пономарева, хранитель фонда редкой книги - с ней вместе мы трудились над основной нашей экспозицией и над юбилейной выставкой, посвященной "Евгению Онегину". Куратором выставки стала Ф.Ш. Рысина - заведующая экспозиционным отделом музея.

Прежде всего, нужно было определить для себя цель нашей выставки. Ведь о встречах Пушкина и святителя Филарета известно очень немногое. Впервые Пушкин увидел свт. Филарета, тогда архимандрита, ректора Петербургской Духовной Академии 4 января 1815 года в Царскосельском Лицее на переводном экзамене по Закону Божиему. Присутствовал Святитель и на выпускном экзамене в 1817 году. Позже, в 1833 и 1836 годах, они встречались на заседаниях Российской академии. Возможно, были и другие встречи, о которых мы пока не знаем. Но нам известно о духовном общении Пушкина со святителем Филаретом. Высокий нравственный смысл, заключенный во взаимоотношениях первого поэта России с Иерархом Русской Православной Церкви, не может не привлекать нашего пристального внимания сегодня, на пороге третьего тысячелетия. Размышления об этом могут помочь нам приблизиться к постижению вечных истин, в полной мере обрести и сохранить наше духовное наследие, завещанное пушкинской эпохой последующим поколениям. Мы решили попытаться с помощью музейных предметов раскрыть диалог Пушкина и митрополита Филарета, продемонстрировать отражение слова проповедника в слове поэта.

Изначально было ясно, что выставка должна включать рассказ о стихотворном отклике Святителя на стихотворение Пушкина "Дар напрасный, дар случайный" и ответе на него в стихотворении поэта "В часы забав иль праздной скуки", о стихотворении Пушкина "Герой", творческим источником которого явилась речь митрополита Филарета на приезд Николая I в холерную Москву. Особое место на выставке должна была занять тема поэта-пророка, а также исторические события, на которые отозвались и митрополит Филарет и Пушкин - война 1812 года, восстание декабристов.

Первоочередной задачей был поиск материалов для выставки в других музеях, библиотеках и архивах - с самого начала было ясно, что фонды только Государственного музея А.С. Пушкина явно недостаточны. В конечном счете, в выставке приняли участие Церковно-археологический кабинет и библиотека Московской Духовной Академии, музеи, архивы и библиотеки Москвы и Петербурга [16]. Везде мы встречали самый доброжелательный прием, заинтересованное внимание, желание помочь.

Летом 2000 года мы поехали в Сергиев Посад. Синело небо над куполами соборов. Зеленая листва бросала тень на дорожки. Мы вошли в здание Духовной Академии и попали в полумрак и прохладу. Когда мы проходили через храм, лики икон смотрели на нас строго и взыскующе. Проректор Московской Духовной Академии архимандрит Макарий (Веретенников), известный ученый-богослов, встретил нас в Академии, выслушал мою сбивчивую от волнения речь и к нашему общему удовольствию одобрил наш замысел. Сокровища, которые хранятся в Церковно-археологическом кабинете, нам показала хранитель - милая и добрая Женя Суворова. Мы увидели прижизненные портреты Святителя, его облачение, чётки - все это вызывало чувство необыкновенное. Заведующий кабинетом отец Антоний вздохнул, когда узнал, что мы просим все это на три месяца в Москву: еще бы, отдать на такой долгий срок святыни. Но я сумела убедить его, что это просто необходимо, и он согласился. Е.В. Павлова, которая забирала вещи из Лавры, рассказывала, что машину, на которой их везли, благословляли и крестили.

Летом я побывала в Петербурге - в Музее истории религии и во Всероссийском музее А.С. Пушкина. Я знала, что Музей истории религии переехал в другое здание, фонды еще не распакованы, но я так надеялась на то, что там отыщется одна из икон Казанского собора, где святитель Филарет читал свои проповеди. И - о радость! - такая икона в музее была: живописный холст А.Л. Витберга 1800 г. "Моление о чаше". Правда, в тот приезд я не могла его увидеть, но я записала его размеры и договорилась о том, что он будет экспонироваться на нашей выставке.

Во Всероссийском музее А. С. Пушкина я отважилась попросить личные вещи поэта - трость с аметистовым набалдашиком и бархатный жилет. Хранитель музея-квартиры Т.М. Седова не только согласилась на путешествие этих реликвий в Москву, но и присовокупила к ним цилиндр Пушкина. Разумеется, все это было согласовано с директором музея С.М. Некрасовым, его заместителем по научной работе Р.В. Иезуитовой, главным хранителем Т.Г. Александровой. Вещи, о которых шла речь, практически никогда не покидают музея-квартиры Пушкина на Мойке. Возникли трудности и на этот раз: фондовая комиссия музея не сразу согласилась выдать нам трость Пушкина. Но когда я рассказала, что таков замысел: посох Проповедника и трость Поэта, вопрос был решен положительно, и трость отправилась из Петербурга в наш музей.

И.А. Родимцева, тогда директор музеев Московского Кремля, и ее коллеги предложили нам коронационное облачение Святителя, пожалованный ему Александром II золотой посох, украшенный драгоценными камнями. Посох принесли завернутым в целлофан - так называемую "апельсиновую корку". "И его можно взять в руки?" - спросила я. - "Конечно, вы же будете монтировать выставку". Было решено дать нам на выставку венцы, которыми венчался Пушкин - впервые они должны были покинуть Оружейную палату и отправиться, конечно, в сопровождении вооруженной охраны, к нам на Пречистенку. Пока Фаина Рысина оформляла акты, наши вооруженные охранники мерзли под стенами Кремля. Как только машина миновала ворота, они впрыгнули в нее и благополучно доставили драгоценный груз к нам в музей.

Потрясающая находка нас ждала в Историческом музее - не публиковавшийся портрет преподобного Серафима Саровского. Вообще, это необыкновенное наслаждение - находиться в музейных фондах. Когда с портрета на меня печально посмотрели глаза Маргариты Михайловны Тучковой, уже игуменьи Марии, я поняла, что этот портрет просто необходим на выставке. Я не говорю о том, что Тучкова в 1836 году по благословению митрополита Филарета приняла в Троице-Сергиевой Лавре пострижение. Ее муж Александр Алексеевич Тучков геройски погиб в Бородинском сражении, и она в 1820 году построила на Бородинском поле храм во имя Образа Спаса Нерукотворного, ставший первым памятником "для вечного поминовения воинов, на сем месте убиенных". В М.М. Тучковой я увидела образ Родины-матери, оплакивающей своих сыновей. И этот образ был необходим в том разделе выставки, где шел рассказ о подвиге России в Отечественную войну 1812 года.

Мы получили иконы и из Исторического музея, и из Третьяковской галереи, и из музея "Коломенское". Лия Захаровна Иткина предложила нам замечательные иконы работы Боровиковского, известного больше как художник-портретист, нежели иконописец.

В музее "Коломенское" произошел случай, который иначе как чудесным просто не назовешь. Было задумано включить в экспозицию выставки царские врата. Среди многих, хранящихся в Коломенском, я выбрала царские врата первой трети XIX века: в центре их - живописное изображение сцены Благовещения, от которого расходятся лучи, образуя семиконечную звезду. Оказалось, что эти царские врата находились в церкви Спаса Нерукотворного Образа, расположенной рядом с усадьбой Хрущевых, в которой с 1957 года и поныне располагается наш пушкинский музей. Церковь была снесена в 1930-х годах, но царские врата каким-то чудом сохранились и на время нашей выставки вернулись к прежнему своему месту.

Интересные находки ждали нас в архивах и библиотеках.

В Архиве литературы и искусства хранится автограф стихотворного послания святителя Филарета слепому поэту И.И. Козлову, откликнувшемуся стихами на приезд Николая I в холерную Москву и на обращенную к нему речь московского Митрополита. На голубоватом листе бумаги, испещренном дырочками (во время холеры письма прокалывали иголками и окуривали серой) рукой Святителя начертан текст:

В фонде одного из первых биографов Пушкина П.И. Бартенева - список молитвы Святителя.

В Российской государственной библиотеке шел ремонт, и дипломы, выданные Святителю разными обществами, оказались недоступными, но нам все-таки выдали эти дипломы - на муаровой бумаге, с сургучными печатями и царскими вензелями, они, конечно, не только украсили, но и существенно дополнили экспозицию.

Еще до того как начался монтаж выставки, к нам стали приходить разные люди, желая помочь благому делу. Е.В. Павлова привела в музей А.И. Яковлева, доктора исторических наук, автора книги "Век Филарета". Александр Иванович всячески помогал нам, деликатно указывал на наши погрешности, согласился стать нашим консультантом. В музей пришли молодые священники - отец Андрей Лоргус и отец Максим Козлов - их живо интересовала наша работа. Священник из находящегося недалеко от музея Храма Святого Пророка Илии в Обыденском переулке отец Николай Скурат принес "Четьи-Минеи" 1805 года. Конечно же, мы включили их в экспозицию.

Художником нашей выставки должен был быть известный музейный дизайнер, создатель наших экспозиций, наш друг Е.А. Розенблюм. Он уже приходил в наши выставочные залы, мы уже обсуждали наш проект, мы уже спорили... Но 8 ноября 2000 года Розенблюма не стало. Вечная ему память. Художественный проект выставки в весьма сжатые сроки был разработан одним из его учеников Александром Коновым. Простота и элегантность - такова была наша общая установка. Цвета выставки - белый, черный и бирюзовый. На их фоне блестела золоченая бронза, создавая торжественность задуманного музейного действа. На больших стеклах - написанные разными шрифтами тексты Пушкина и Святителя Филарета.

Выставка начиналась внизу на лестничной площадке. Возле большого живописного полотна Алексеева с изображением московского Кремля (работа хранится в Историческом музее) - слова Пушкина и святителя Филарета о Москве и к Москве. Вступая в управление московской паствой в 1821 году, святитель Филарет обратился к москвичам:

"Благодать вам и мир от Бога Отца нашего и Господа Иисуса Христа. <...> Познаем существенный для нас недостаток мира! Возчувствуем высокую потребность благодати! <...> Сам Господь мира да даст вам мир всегда во всяком образе... как во внутреннем, так по действию внутреннего и во внешнем. Мир пасущим стадо Божие, - в христианском послушании пасомых; мир пасомым, - в отеческом и братском попечении пасущих. Мир начальствующим, - в верности подчиненных; мир подчиненным - в мудрости и кротости начальствующих. Мир судящим, - в непритворной искренности судимых; мир судимым, - в прозорливости и беспристрастности судящих. Мир продающим и купующим - во взаимном отвращении от лукавства и обмана. Мир делающим и трудящимся, - в благословенном успехе полезного делания и в обильном плоде труда праведного. Мир всем! Аминь" [18].

В седьмой главе "Евгения Онегина" Пушкин рассказал о своей радостной встрече с родной Москвой после пятнадцатилетней разлуки, произнес проникновенные слова о первопрестольной столице:

Несомненно, в звуке "Москва" для русского сердца отозвалось и имя Московского митрополита, святителя Филарета.

Когда посетители поднимались по лестнице в мезонин нашего особняка, на верхней площадке их встречал большой живописный портрет Святителя из собрания Церковно-археологического кабинета. Проницательный, умный и добрый взгляд митрополита Филарета был устремлен навстречу каждому, и к каждому был обращен благословляющий жест его руки. Рядом с портретом на стекле как бы парили в воздухе строки пушкинского стихотворения "В часы забав иль праздной скуки", в котором запечатлен литературный портрет Святителя.

Первый зал был посвящен поэтическому диалогу Пушкина и святителя Филарета. Поиск цели жизни, обретение смысла земного бытия, духовных его истоков, обретение Бога - такова тема этого диалога. В зале - иконы работы В.Л. Боровиковского: Спаситель (Христос со сферой) и Богоматерь с Младенцем, прижизненный портрет святителя Филарета из собрания Церковно-археологического кабинета и прижизненный портрет Пушкина, акварель П.Ф. Соколова из Всероссийского музея А.С. Пушкина. Здесь же портрет Е.М. Хитрово, акварель П.Ф. Соколова из нашего собрания - эта прекрасная работа была получена нами в дар из Италии при содействии журналистов Ю.П. Глушаковой и И.Н. Бочарова. В витрине - первые публикации стихотворений "Дар напрасный, дар случайный" и "Не напрасно, не случайно", чётки, палица и омофор Святителя. На стенах - виды Коломны, Александро-Невской Лавры, Москвы (среди них - редкие листы) - места, связанные со служением святителя Филарета. Завершала зал картина неизвестного художника конца XVIII века "Притча о потерянной овце" (собрание Третьяковской галереи).

Следующий зал был посвящен историческим событиям, на которые откликнулись поэт и духовный пастырь, размышляя о судьбе человеческой и судьбе народной, об исторических путях России.

так писал Пушкин о своей эпохе, бурном времени наполеоновских войн, войны 1812 года, восстания декабристов.

В зале звучала музыка - и величественная, и скорбная, торжественно звонили колокола...

Выгородка, огражденная строгой решеткой, объединяла на черном, белом и бирюзовом фоне портрет игуменьи Марии (Тучковой) в черном одеянии, белый бюст Кутузова, портрет святителя Филарета и икону А.Л. Витберга "Моление о чаше": один из самых драматических моментов евангельской истории (моление Христа в Гефсиманском саду перед Его крестными страданиями) решен в напряженной цветовой гамме красного и белого, золотистого и темно-коричневого. Здесь же - бронзовые золоченые канделябры, украшенные шлемами, пиками и щитами, часы (часы как напоминание о быстротекущем времени мы поместили в каждом зале). Редкие листы гравюр и литографий представляли пожар Москвы, Бородинское сражение, похороны Кутузова. В пристенных витринах - прижизненные издания стихотворений Пушкина и речей святителя Филарета, его автографы, редчайшие документы. В вертикальной витрине - саккос Святителя из голубой парчи, орлец, митра.

Экспозиция зала рассказывала и о смерти Александра I, восстании декабристов, коронации Николая I, возвращении Пушкина в Москву.

Для святителя Филарета декабристы были "злонамеренными преступниками", умысел которых "заразил сердца развратные и мечтательные". Первый день царствования Николая I Святитель назвал "днем спасения Царственного благоустройства от разрушительного вихря злобы, который внезапно исторгся было из пропастей безумия" [19]. Пушкин называл декабристов "друзьями, братьями, товарищами", пушкинское стихотворение "Во глубине сибирских руд" (в зале демонстрировалось его первое издание в "Полярной звезде" А.И. Герцена, 1858) полемически утверждало высоту нравственных помыслов первых русских революционеров. Поэт молил Святое Провиденье даровать утешение его друзьям, оказавшимся в крепости, на каторге, в ссылке. И хотя в 1826 году он уже не разделял их политических взглядов и устремлений, на встрече с новым Императором Николаем I, вернувшим его в Москву из Михайловского заточения, на вопрос Государя: "Пушкин, принял бы ты участие в 14 декабря, если бы был в Петербурге?" - поэт ответил: "Непременно, Государь, все друзья мои были в заговоре, и я не мог бы не участвовать в нем" [20].

Нам хотелось, чтобы наша выставка заставляла задуматься о своеобразном парадоксе истории: 13 декабря 1825 года декабрист Г.С. Батеньков на заседании у К.Ф. Рылеева предложил включить в будущее временное правительство уважаемого народом церковного пастыря - архиепископа Филарета. В витрине демонстрировалась книга, хранящаяся в нашем музее. Это "Собрание образцовых русских сочинений и переводов в прозе" 1815 г. с владельческой надписью - "Из книг К. Рылеева". В первую часть этого издания вошли слова и речи духовных лиц, в том числе и святителя Филарета.

Исторические уроки были глубоко осмыслены поэтом. Высказанное Пушкиным в "Капитанской дочке" суждение о том, что "лучшие и прочнейшие изменения суть те, которые происходят от улучшения нравов, без всяких насильственных потрясений", во многом близко к тому, что говорил святитель Филарет, полагавший, что "было бы осторожно как можно менее колебать, что стоит, чтобы перестроение не обратить в разрушение".

Третий зал выставки рассказывал о холере в Москве в 1830 году. Здесь можно было увидеть изображения московских храмов, где молились об избавлении от эпидемии, первое официальное объявление о холере в "Московских ведомостях", манифест о холере, наставление для народа, как уберечься от этой заразительной болезни. Конечно же, привлекали внимание редчайшие документы: хранящаяся в Российском государственном архиве литературы и искусства записная книжка П.А. Вяземского, где он пишет о приезде Государя в Москву и о речи митрополита Филарета, автографы Святителя. Государственный архив Российской Федерации предоставил для выставки письмо митрополита Филарета к Николаю I от 18 сентября 1830 года: Святитель обратился к Государю с просьбой дозволить ему остаться в холерной столице, несмотря на полученное им Высочайшее предписание выехать из Москвы. Сильное впечатление производило само соединение различных предметов, рассказывающих о всенародном бедствии, о продолжении диалога между Пушкиным и святителем Филаретом. На стене висел живописный портрет Святителя - в черном облачении, в черной скуфье, и здесь же, в этом зале, в витрине можно было увидеть эту скуфью, принадлежавшие Святителю чётки из черных агатов. Портрет Пушкина был представлен литографией Гиппиуса, портрет Николая I - гравюрой Т. Райта. И Пушкин, и Николай I смотрели на святителя Филарета, а взгляд Святителя был устремлен на нас. И здесь же - изображения интерьера Успенского собора, его иконостаса. Перед вшествием в Успенский собор митрополит Филарет приветствовал Николая I своей речью, отозвавшейся в пушкинском стихотворении "Герой". Мы как бы становились соучастниками этого события, проникаясь его глубоким смыслом.

Последний, четвертый зал, пожалуй, был самым трудным. Здесь нужно было рассказать о духовном наследии святителя Филарета, об итогах земного пути Проповедника и Поэта. Конечно же, здесь были их портреты, витрины с прижизненными изданиями сочинений. Особо мы выделили стихотворения "Пророк", "Поэт", "Поэт и толпа", где Пушкин писал о "благородном подвиге" поэта, о его трагическом одиночестве в толпе не понимающей его черни. Напротив витрины с коронационным облачением митрополита Филарета, с его золотым посохом, мы разместили витрину с вещами Пушкина. Художник разместил их так, что они как бы летели вместе с Пушкиным в его стремительном движении, и тросточка светского человека, конечно же, была так неожиданна рядом с посохом Святителя. Невольно вспоминались пушкинские стихи:

Этот последний, "итоговый" зал открывался живописной иконой В.Л. Боровиковского 1814-1815 годов, написанной на текст первых стихов Евангелия от Иоанна: "В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог". Божественный Логос Господь Иисус Христос представлен художником в рост в алом одеянии с благословляющей десницей. Рядом с этой иконой - иконы из пророческого чина иконостаса Никольского единоверческого монастыря (собрание музея-заповедника "Коломенское"). И рядом - две молитвы: молитва святителя Филарета и "Молитва" Пушкина (под таким названием было впервые опубликовано его поэтическое переложение великопостной молитвы Ефрема Сирина). Завершался же зал живописным полотном неизвестного художника "Несение креста". Когда посетители выходили из последнего зала на лестничную площадку, они вновь видели портрет благословляющего святителя Филарета и вновь могли прочесть обращенные к нему стихи Пушкина...

Торжественное открытие выставки состоялось 20 декабря 2000 года при большом стечении народа. Своим присутствием и выступлением нас почтил ректор Московской Духовной Академии архиепископ Верейский Евгений. Приехал архимандрит Антоний, другие духовные лица. А потом, потом в течение двух месяцев к нам приходили и музейщики, и архивисты, и профессора, и студенты, и учителя, и школьники, и учащиеся воскресных школ. Елена Пономарева и я каждый день водили экскурсии. Не могу без умиления вспомнить о том, что некоторые наши слушатели плакали, так трогала их наша выставка, и это была лучшая награда. Е.В. Пономаревой одна девочка подарила икону с ликом святителя Филарета. Икону девочке дала мама, сказала: "Если будет хорошая экскурсия, подаришь икону экскурсоводу". Было очень приятно, что выставка стала событием и в жизни нашего музея: мы водили экскурсии для наших коллег, для смотрителей, которые проявили особенный интерес.

Во время работы выставки совместно с Московской Духовной Академией мы провели двухдневную научную конференцию "А.С. Пушкин и духовная культура его времени". В ней приняли участие ученые Москвы, Петербурга, Саратова, Сергиева Посада, Михайловского, Остафьева. Не буду говорить о глубоких, интересных докладах - рассказ о них потребовал бы отдельной публикации. Скажу только, что первый день конференция работала в Московской Духовной Академии. За окнами шел снег. В голубом зале ученого совета, украшенном живописными портретами патриархов, поместили в этот день портрет Пушкина, и это было трогательно. Конечно же, мы были в храме у мощей святителя Филарета. На второй день участников конференции, а среди них были слушатели Московской Духовной Академии и семинарии, принимал музей.

В конце февраля 2001 года выставка закрылась, и мы с грустью вернули ее материалы в музеи, архивы, библиотеки Москвы, Петербурга, Сергиева Посада. Спасибо всем! А изучение темы "Пушкин и святитель Филарет" еще только начинается.

Примечания:
1. Московские ведомости. 1830, № 8, С.3559.
2. Пушкин А.С. Полн. собр. соч. в 17 тт. Т.3, М.-Л., 1937. С. 253. В последующем тексты Пушкина цитируются по этому изданию с указанием в скобках тома - римской, страницы - арабской цифрами.
3. Тынянов Ю.Н. Пушкин и его современники. М., 1969. С. 288.
4. Слово, говоренное... пред отпеванием тела... графа Павла Александровича Строганова в 5 день июля сего года Санкт-Петербургской Духовной Академии Ректором Архимандритом Филаретом. Спб., 1817. С. 9.
5. Дух журналов. Кн. XXXI. Спб., 1817. С. 212.
6. Там же. С. 231.
7. Там же.
8. Толстой М. Письмо к М.М. Евреинову в дополнение к его воспоминаниям о Митрополите Филарете. В кн.: Евреинов М.М. Некоторые воспоминания о Митрополите Филарете. М., 1873. С. 52.
9. "Звездочка", 1848, № 10, С. 10.
10. Сушков Н.В. Записки о жизни и времени Святителя Филарета Митрополита Московского. М., 1868. С.99.
11. Некоторые воспоминания о Митрополите Филарете М.М. Евреинова. М., 1873. С. 33.
12. Цит. по: Орнатская Т.Н. Рассказы Е.П. Яньковой, записанные Д.Д. Благово. В кн.: Рассказы бабушки. Из воспоминаний пяти поколений, записанные и собранные ее внуком Д. Благово. Л., 1989. С. 359.
13. Штейнгель В.И. Сочинения и письма. Иркутск, 1985, Т.8. С.112.
14. Русский архив, 1911, № 8. С.506.
15. Дела и люди века: Отрывки из старой записной книжки, статьи и заметки П.К. Мартьянова. Спб., 1896, Т.3. С.304.
16. Всероссийский музей А.С. Пушкина, Государственный архив Российской Федерации, Государственный историко-культурный музей-заповедник "Московский Кремль", Государственный исторический музей, Государственный музей истории религии, Государственная Третьяковская галерея, Государственный художественный историко-архитектурный и природно-ландшафтный музей-заповедник "Коломенское", Музей истории Москвы, научная библиотека МГУ им. М.В. Ломоносова, Российский государственный архив литературы и искусства, Российская Государственная библиотека.
17. РГАЛИ, Ф.250, оп. 1, ед. хр. 38, л.1.
18. Слова и речи во время управления Московской паствою говоренные... Синодальным членом Филаретом, Митрополитом Московским. М., 1835. С. 1-15.
19. Там же. С. 295.
20. Разговоры Пушкина. М., 1929. С. 70-71.

Русское возрождение, № 80, 2002, сс. 24-56.