страницы А.Лебедева [pagez.ru]
Начало: Тексты, справочники и документы

О. Валентин (Свенцицкий)
Граждане неба. Мое путешествие к пустынникам Кавказских гор

ОГЛАВЛЕНИЕ
I. Как я искал пустынников. Ехать или не ехать? "Строитель монастыря". "Член Государственной Думы"
II. Дилижанс Сухум - Цебельда
III. "Гостеприимный" Феопемпт. О. Иван о пустынниках
IV. "Испытание". По долине реки Кодор
V. Праведный Филипп
VI. Дорога до Аджар. У подножия горы
VII. О. Никифор
VIII. Вечерня. "Таинства". Ночь
IX. О. Вениамин
X. "Помещик"
XI. Лисичка
XII. Дорога на Брамбу. Встреча. Объяснение. Земной поклон
XIII. О. Сергий
XIV. О. Исаакий
XV. Пустынники и монахи
XVI. Утром. Подъем на гору
XVII. На горном хребте
XVIII. Разбойники
XIX. Последний день
XX. Обратная дорога

XII. ДОРОГА НА БРАМБУ. - ВСТРЕЧА. - ОБЪЯСНЕНИЕ. - ЗЕМНОЙ ПОКЛОН.

- О. Никифор, - сказал я, - у меня к вам большая просьба. Вот вы сено продаете, на себе его носите вниз, - значит, иногда вам нужны бывают деньги - пожалуйста, возьмите у меня. Я буду так благодарен вам.
И протянул ему деньги.
О. Никифор резко отшатнулся от меня, как-то съежился и даже руки вперед выставил, точно защищаясь от удара...
- Ради Бога, не надо! Ради Бога, увольте!
- Да почему? почему? Берете же вы сухари у монахов... подрясники... У меня этого нет... есть деньги... вот и возьмите...
- Ради Христа, увольте!
- Да почему?
- Не люблю я их. Отдайте другим. И резко переменил разговор:
- На обратном пути заходите. Я так и буду знать, - улыбнулся он, - если вам у нас понравилось - зайдете, а если не понравилось - не зайдете.
- Очень понравилось, о. Никифор, но зайти, верно, уж не придется, - разве на будущий год.
- Бог знает, увидимся ли; на будущий-то год, если и жив буду, может быть, уйду дальше в горы. Теперь мне особенно нужно безмолвие, - значительно сказал о. Никифор.
- Какие же здесь люди? Кажется, и так никого кругом нет.
- Часто братия за советом приходят. Начнешь с человеком говорить о том, о другом, - обязательно в осуждение впадешь, а после от этого очень скверно на душе.
О. Никифор при этих словах поморщился, как от физической боли.
Прощаемся. О. Никифор кланяется и жмет руку. В утреннем освещении маленькое личико его кажется особенно бледным и борода блестит, как серебряная.
Отправляемся в путь. О. Никифор не провожает нас и не смотрит нам вслед, а сейчас же уходит в свою келью...
- Боюсь я этих спусков, о. Иван!
- Ничего нет удивительного: с очень крутых гор спуск всегда труднее подъема.
- Если подъем труден - назад вернуться можно, а тут, хочешь не хочешь - иди! Хоть караул кричи...
- Бояться не надо. Подержитесь за меня на трудных местах и сойдете.
Но гора о. Никифора оказалась для спуска совсем не страшной. Шли почти без отдыха. Очень быстро. И ни разу не пришлось мне "держаться" за спину о. Ивана. Я даже не заметил, что спуск кончен. Думал, что мы дошли до пологого места, а дальше опять дорога пойдет под гору. Но о. Иван сказал:
- Вот и сошли благополучно, слава Богу.
- Разве конец?
- А вам еще хочется? - смеется о. Иван.
Я присматриваюсь и узнаю знакомое место. Вот поляна у подножья - трава по пояс. Вот, где отдыхали мы с о. Иваном.
Переходим шоссе. И по ровному лугу подходим к мосту через Кодор.
Этот мост кажется, специально сделан для любителей сильных ощущений! Все мосты через горные реки делаются на живую нитку: если снесет, чтобы не жалко было! Но этот мост, перекинутый через Кодор турками, для вьюченных лошадей, поистине верх строительного искусства! С первых же шагов он начинает трястись и поскрипывать. Но когда доходишь до середины, где устроен какой-то горб, нечто вроде гребня крыши, он весь приходит в движение и раскачивается не только вверх и вниз, но и в разные стороны.
- Хуже "Богатской скалы"! - смеюсь я о. Ивану, когда мы благополучно добираемся до другого берега.
- Мост ничего - прочный, - успокоительно говорит о. Иван, - вот я боюсь, не снесло ли мост на Брамбе, не знаю, как тогда и пройдем.
- Разве нам надо переходить Брамбу?
- Нет, это мост не через реку, а сбоку скал. Дорога доходит до скалы отвесной. Идти бродом нельзя. И место бурное, да и глубоко. Турки приделали сбоку мост, как карниз, висит. Вода на редкость большая, - боюсь, не снесло ли. Тогда уж не знаю, что делать будем.
По р. Брамбе характер леса и вообще всей местности совершенно меняется... Громадные деревья обросли мохом и до верху завиты лианами. Кусты переплелись друг с другом почти сплошной стеной. Скалы и оторванные камни заросли низкорослым дубом. Земля черная, сырая. Травы почти нет. Солнце никогда не проникает в эту глушь. Деревья вырастают, падают, гниют и на их место подымаются новые. Брамба, как и Кодор, превратилась от дождя в сверкающий, брызжущий пеной водопад. Верст восемь идем мы узкой тропой по самому берегу. Подъема почти нет. Идти легко.
Мост, о котором беспокоился о. Иван, оказался цел. Только с одного края залит водой. Полукруглым карнизом обвивает он скалу, и когда мы идем по нему, чувствуем, как вздрагивает он от ударов реки. За шумом волн все время слышится глухое, отрывистое "ухонье" - это напором воды тащит по дну камни.
За мостом пещера. Здесь всегда на пути отдыхают пустынники. Громадная глыба камней со всех сторон плотно сжата лесом, а перед самым входом несутся белые волны Брамбы. В пещере очень уютная "обстановка". Камни для сиденья, "стол", немного сбоку место, выжженое костром. Воткнута палка с крючком на конце - вешать чайник.
- Надо, как следует, отдохнуть, - говорит о. Иван, - дорога на наши горы неприступная.
- Да я и по этим местам вижу, что у вас совсем не то, что у о. Никифора... А почему о. Трифиллий сюда не перейдет? Здесь уж, наверное, поселенцев никаких нет?
- Поселенцев нет, конечно, а охотники да пастухи заходят. Вообще не знаю, есть ли на Кавказских горах такое место, где бы совсем от людей можно было скрыться. Хотя сказывали мне, что один лесничий напечатал, что будто бы где-то в лесу, на горах, старца нашел, который двадцать лет живет и никого, кроме одного ученика своего, не видит. Да едва ли! А то больше так случается, если и найдут место совсем безмолвное, куда даже охотники не заходят, там и пустынникам жить нельзя... Сказывали мне два наши брата. Нашли они раз такое место. Шли, шли все в глубь гор. Несколько снежных перевалов прошли и дошли, наконец, до места, которое очень им понравилось. Громадное озеро в горах и вечный снег кругом. Поселились. Кое-как кельи поставили. Снизу деревья на себе таскали. Принесли припасы. Между прочим и сети - рыбу ловить. Рыбы оказалось видимо-невидимо. Форель и усачи, по несколько фунтов... Все бы, кажется, хорошо, - а долго прожить не могли. Садить ничего нельзя: всюду снег. Одной рыбой питаться не под силу оказалось, вроде отвращения какого-то к рыбе явилось. За припасами ходить далеко - так и ушли...
- А на эти горы никто, кроме охотников, не заходит?
- У подножья турки дранку дерут... А лет пятнадцать тому назад купец Максимов думал лес разрабатывать - да отказался - большие убытки понес. Слишком крутой склон: как начали валить деревья - они и пораскололись. На бревна, значит, не годятся. Обратили внимание в самом начале, как в лес вошли - сплошь полусгнившие деревья лежат? - Это с тех пор осталось. Заходили к нам турки на вершину. Уж очень хотелось им на дранку пихту нашу взять. Еще бы! Пихта в два три обхвата. Прямая, как мачта. Да нет: ни с чем ушли! Разработать, конечно, можно и на месте. Ну, а готовую дранку вьюком надо вести. А там не то что лошади - человеку другому не пройти... Больше кому же к нам ходить? Охотники иной раз, пониже в лесу, бьют медведей, жиранов, куниц очень много. А без надобности на такие горы не пойдешь: места пустынные, неприступные...
- Ох, о. Иван, уж взойду ли я на гору-то!
- Ничего, взойдете... В одном месте, правда, трудновато. Приходится по веткам подтягиваться... Я помогу... ничего.
После пещеры мы идем еще версты две вдоль реки и потом круто поворачиваем в гору.
Узкая тропа зигзагами опоясывает гору и сначала идти даже легче, чем по горе о. Никифора.
Лес все такой же: темный, глухой, заросший кустами. Все чаще и чаще попадается ель, пихта. Местами мы всходим на выступы, с которых открывается вид то на одну, то на другую сторону гор. И тогда яркая, залитая солнцем, зелень слепит глаза, и в утреннем горном воздухе самые дальние вершины придвигаются вплоть.
Подъем на гору разделяется как бы на две половины очень большой, совершенно ровной поляной. Площадь этой поляны около сорока десятин. Сейчас она заросла кустарником, цепкой ожиной и какой-то высокой густой травой, но зимой, - по словам о. Ивана, - когда открывается простор и виден лес кругом поляны и вершины гор - это одно из самых красивых мест дороги.
Спускаемся вниз к ручью. Лиственный лес кончается. Кустарника почти нет. Травы мало. Лежат упавшие, старые деревья, и ровными рядами высокие, высокие пихты стоят над ними, сплетаясь вверху густой хвоей. Идти легко. На всем лежит мягкая тень. И прозрачный воздух пропитан запахом теплой смолы.
Нам надо спуститься в глубокий овраг. Перейти ручей - и там уж начнется самый трудный подъем.
В овраге опять холодная сырость, кусты и высокая трава. Снизу неожиданно доносятся чьи-то голоса. За травой и кустами не видно, кто говорит, но слышно, что несколько человек.
О. Иван приостанавливается и слушает.
- Кто-то из наших братьев, - говорит он. Мы входим в самую заросль. Мимо нас быстро проходит человек в монашеском одеянии, с мешком за спиной. Он торопливо кланяется и, не останавливаясь, идет дальше. Но голоса впереди слышны по-прежнему, только уже совсем близко. Переходим ручей. И видим, в кустах и в траве выше человеческого роста, - о. Вениамина и еще какого-то маленького монаха. Они о чем-то горячо говорят и, увидя нас, умолкают.
- О. Вениамин! Каким образом! - удивляемся мы. О. Вениамин смущенно улыбается.
- Дождь застал вчера. Пришлось заночевать на пол-дороге. Всего измочило. Сегодня обсушился и пошел.
В густой зелени, черный, волосатый, с серым горбом за спиной, он так похож был на доброго лесного зверя!
Маленький монах быстро стал прощаться и хотел идти, но о. Иван непривычно резко сказал:
- Подождите, о. Константин!.. Вы идите с о. Вениамином, - обратился он к нам - я догоню вас. Мне надо сумку поправить.
Было ясно, что о. Иван хочет о чем-то поговорить с о. Константином, и мы с о. Вениамином, не задерживаясь, пошли вперед.
В последствии я узнал, что о. Константин особенно заподозревал меня в злых умыслах против пустынников. У него была заготовлена дранка, и он боялся, что я прислан от лесного ведомства отобрать ее. О. Иван потом говорил мне:
- Я задержал его, чтобы побранить и постыдить как следует.
О. Вениамин шел сзади меня, и на каждом крутом! подъеме я чувствовал крепкое прикосновение его руки к своему локтю. Сам он, несмотря на мешок за спиной, шел изумительно легко и готов был, по-видимому, на трудных местах нести меня на руках!
О. Иван скоро догнал нас. Мы пошли в таком порядке: о. Иван, я и за мной о. Вениамин. Это было сделано по настоянию о. Ивана. По его плану в трудных местах он должен был тянуть меня за палку, а о. Вениамин подталкивать в спину!
И действительно, если бы я сам на себе не убедился в этом, - никогда не поверил бы не только тому, что я могу взойти на такую гору, но что вообще это возможно для кого бы то ни было.
Местами мы ползли по отвесной круче, цепляясь за каменные выступы, перехватывая одну ветку за другой какого-то ползучего кустарника, с необыкновенно крепкими ветвями. И все круче и круче. И нет этому ни конца, ни краю. Обрывы по сторонам не такие, как у о. Никифора, где упасть не боязно, а скалистые пропасти в несколько десятков сажен...
В двух-трех местах меня "тянут"!
О. Иван взбирается на выступ, укрепляется потверже, протягивает мне конец своей длинной палки и тянет к себе. А о. Вениамин одной рукой подтягивается за ветки, а другой подпирает меня сзади.
Нечего говорить, что проделываем мы все это молча, сосредоточенно. Не обращаешь внимания на сердце, которое до боли колотится в груди, не даешь себе ни минуты отдыха, чтобы перевести дух. Не до того уж. Скорей бы выбраться. Будет же когда-нибудь конец.
Взбираемся на остроконечный выступ. Прямо перед нами, совсем близко, снежные горы, а с боков стеной стоит ровный пихтовый лес, - он увешан длинными нитями светло-зеленого мха, точно нарочно сделанными украшениями.
О. Иван садится на камень. О. Вениамин сбрасывает свой серый горб. Оба они, улыбаясь, смотрят на меня. Я боюсь верить и боюсь спрашивать, что это значит, но о. Иван сам говорит мне:
- Теперь садитесь. Больше крутых подъемов не будет.
Но мне и садиться не хочется. Стоя, глубже дышится. А после такой дороги не надышишься горным воздухом.
О. Никифор, сравнивая свою местность с "Брамбой", сказал мне:
- Здесь у нас, какой воздух! - вот у них, на Брамбе, действительно воздух... питательный! Теперь я невольно вспоминаю его слова.
Именно "питательный" воздух! С каждым глотком его чувствуешь, как вливается в кровь бодрость и силы восстанавливаются, и, кажется, нет таких препятствий, которых нельзя было бы преодолеть!..
- Куда же теперь пойдем? - спрашивает меня о. Иван.
Я недоумеваю.
- То есть, как куда? К о. Сергию...
- По пути... немного свернуть... келья о. Вениамина...
- Тогда, конечно, зайдем к о. Вениамину.
- Как вам лучше, - говорит о. Иван и почему-то зорко смотрит на меня.
- Я очень хотел бы зайти к вам, о. Вениамин, можно?
- Господи, да конечно... я же так рад буду.
- А по-моему, - неожиданно говорит о. Иван, - лучше сначала идти к о. Сергию. Там отдохнете. Там будете жить. А к о. Вениамину, погулять, можно всегда сходить.
~- Нет, нет, - решительно говорю я, - непременно зайдем к о. Вениамину, хоть на минуточку. Как это идти мимо и не зайти! Завтра можно само собой сходить, а сегодня - само собой.
Мы молчим некоторое время. Я случайно взглядываю на о. Вениамина и вижу, что с ним творится что-то странное. Он в каком-то необычайном волнении. Смотрит то на меня, то на о. Ивана. Видимо, что-то хочет сказать и не решается. Поймав мой взгляд, он делает над собой усилие, даже судорога проходит по его лицу, и говорит:
- У меня к вам... просьба... Ради Бога, исполните ее. Ради Бога, прошу...
- Конечно, о. Вениамин. Все, что могу. Все для вас сделаю.
- Ради Бога... это я не от себя говорю... меня просили пустынники. Те, которые не знают вас... Не снимайте их келий и самих их не снимайте...
Меня страшно поразили слова о. Вениамина. И я, неожиданно для самого себя, резко сказал:
- Ваша просьба очень скверная, о. Вениамин. О. Вениамин побледнел и смотрел на меня совершенно растерянно. По движению губ я понял, что он спрашивает:
- Почему?
- Не то скверно, что вы просите не снимать вас, а то почему вы об этом просите. Я вам скажу прямо: я шел к вам с таким чувством, с каким никогда в жизни не обращался ни к одному человеку. Я заурядный, грешный мирянин, и во мне хватило силы поверить вам всем сердцем сразу и безусловно. И чем вы на это отвечаете мне? Ни на чем не основанным подозрением! Ведь вы просите потому, что подозреваете, что я хочу сделать вам зло, что у меня какие-то дурные намерения относительно вас. Что бы вы сказали, если бы я заподозрил вас в желании ограбить, или убить меня? А ведь вы делаете именно это самое. Разве донос и предательство лучше? Разве лучше, если я являюсь к вам под видом друга, а сам хочу причинить вам зло? И какие, какие у вас основания думать что-нибудь подобное!
О. Вениамин решительно не ожидал такого действия своих слов, да и сам я не ожидал, что меня так больно заденет все это.
- И зачем вы прикрываетесь, что вы говорите не от своего имени, когда я чувствую, что и вы тоже подозреваете меня в каких-то дурных целях.. Если я пришел к вам по своей душевной потребности, и, если, увидав хорошее, захочу рассказать другим, как живут и спасаются люди, - в этом не будет ничего дурного. Очевидно, вы боитесь чего-то неопределенного, но злого от меня. Недаром о. Константин ушел из своей кельи, зная, что я иду сюда в гости, а другой пустынник почти бегом пробежал мимо нас! После вашей просьбы мне остается одно - повернуться и идти домой...
- Меня просили сказать... Мне очень тяжело было самому... о. Константин смутил меня. Вчера я душой поверил вам. А он сегодня встретился и смутил меня... Я не хотел обидеть... Простите... Грубый я, простите меня...
Я уже чувствовал, что наговорил много лишнего, что, тут простое недоразумение. Было стыдно смотреть на жалкое, расстроенное лицо о. Вениамина. Я готов был сам просить у него прощения. Так все это вышло скверно и из-за таких пустяков.
- Пойдемте, пойдемте скорей, - сказал я. И о. Иван и о. Вениамин быстро встали, и мы молча пошли дальше. Только о. Иван спросил:
- Куда?
- Зайдем к отцу Вениамину, - ответил я.
Теперь я шел впереди. Сзади меня глухо стучали громадные сапоги о. Вениамина. И я, не оборачиваясь, чувствовал, какой он идет убитый, печальный, и от того, что такой большой и неуклюжий, - еще более жалкий.
Мне хотелось сказать ему что-нибудь самое хорошее и ласковое, и я ничего не мог придумать. Я ждал, что он сам скажет что-нибудь, но он молчал. Молчал и о. Иван. Дорога шла не очень круто, но тропа была узкая! и идти приходилось друг за дружкой. И почему-то казалось, что как только выйдем мы на широкое место, где можно стать рядом, - так сейчас же все окончательно объяснится и пройдет.
Широкого места не было. Лес стоял и с той и с другой стороны высокий, недвижный, увешанный бледными странными нитями мха.
Но вот впереди мелькнула яркая зелень... Еще несколько поворотов, и сквозь бронзовые стволы пихты показалась поляна, а с самого края, на опушке, маленькая келья...
- Это ваша келья, о. Вениамин? - спрашиваю я. О. Иван отвечает сзади:
- Нет, о. Вениамин дальше. Это о. Моисея, - его нет сейчас здесь.
Выходим на поляну. Я останавливаюсь и оборачиваюсь к о. Вениамину. Хочу сказать ему хоть что-нибудь, только чтобы прервать молчание.
Но я не успел выговорить слова, как произошло нечто совершенно неожиданное.
О. Вениамин упал на колени и поклонился мне до земли.
- Простите... Простите, ради Господа!..
Я бросился к нему.
О. Вениамин стоял, опустив беспомощно руки, с серым горбом на спине, заплаканный и растроганный...
И сейчас, вспоминая эту сцену, я не могу освободиться от чувства мучительного стыда за дурацкую нотацию, которую я прочел о. Вениамину, вызвавшую теперь этот земной поклон.
Не помня себя, стал я поднимать о. Вениамина.
Мы целовались с ним. И он говорил:
- Слава Тебе Господи... Слава Тебе Господи! Пошли дальше. Опять молча. Но теперь было так легко, так радостно - и кругом точно изменилось все. Незаметно дошли мы до кельи о. Вениамина.
Келья такая же, как и у других пустынников: небольшая избушка с террасой и огородом на открытой поляне. О. Вениамин торопливо сбрасывает мешок, мы с о. Иваном входим на крыльцо и, прежде чем войти в келью, читаем молитву.
Внутри кельи все так же, как и у о. Никифора. В передней "комнатке" койка, в задней аналой и иконы.
О. Вениамин растроганный, ласковый, но все такой, же неуклюжий, кланяется и рукой показывает, чтобы я прошел во вторую "комнатку", где аналой.
Вхожу.
- В память вашего посещения, - говорит он: возьмите на память вот этот крест. Собственной работы. Я для себя его сделал.
Он берет с аналоя крест и подает мне. Крест из пальмового дерева. На нем вырезано изображение распятия, а на концах Божия Матерь и апостолы. Работа необыкновенно тонкая, и в корявых, загорелых громадных руках о. Вениамина белый крест кажется еще тоньше, точно выточенный из слоновой кости.
- Это мое рукоделье, возьмите на память, - снова кланяется о. Вениамин.
В поклонах его есть что-то особенное: застенчивое и трогательное. Он так сгибается, точно хочет казаться меньше, точно ему неловко за свою величину и силу.
Я беру крест.
- Спасибо, о. Вениамин. Большое вам спасибо.
- А вот еще мое рукоделие. Отдайте кому-нибудь из своих знакомых.
И он достает из-под аналоя прекрасно выточенные вилки и столовые ложки.
- Очень много, о. Вениамин. Зачем же столько... Но он не слушает и торопливо завертывает их в бумагу, точно боясь, что я могу отказаться.
О. Вениамин собирается угощать нас чаем. Но о. Иван решительно протестует.
- И ты устал, о. Вениамин, - говорит он, - и нам отдохнуть надо, - нет, теперь уж пойдем до места.
О. Вениамин огорчается немножко, но потом решает, что действительно, так будет лучше. И мы прощаемся
- Относительно снимания и вообще всего, - говорит он на прощание, - делайте так, как вам нужно... Как хочется, так и делайте.
- Вас уж я не буду снимать, о. Вениамин, чтобы не вводить во искушение. А других сниму.
- Как хотите, так и делайте, - повторяет он, - все, что я говорил, надо забыть.

о. Валентин (Свенцицкий). Граждане неба. Мое путешествие к пустынникам Кавказских гор. 1915 г.
 


Copyright © 2001-2007, Pagez, webmaster(a)pagez.ru