Тексты, справочники и документы [Pagez.ru]



Начало: Тексты, справочники и документы

О. Валентин (Свенцицкий)
Граждане неба. Мое путешествие к пустынникам Кавказских гор

ОГЛАВЛЕНИЕ
I. Как я искал пустынников. Ехать или не ехать? "Строитель монастыря". "Член Государственной Думы"
II. Дилижанс Сухум - Цебельда
III. "Гостеприимный" Феопемпт. О. Иван о пустынниках
IV. "Испытание". По долине реки Кодор
V. Праведный Филипп
VI. Дорога до Аджар. У подножия горы
VII. О. Никифор
VIII. Вечерня. "Таинства". Ночь
IX. О. Вениамин
X. "Помещик"
XI. Лисичка
XII. Дорога на Брамбу. Встреча. Объяснение. Земной поклон
XIII. О. Сергий
XIV. О. Исаакий
XV. Пустынники и монахи
XVI. Утром. Подъем на гору
XVII. На горном хребте
XVIII. Разбойники
XIX. Последний день
XX. Обратная дорога

VI. ДОРОГА ДО АДЖАР. - У ПОДНОЖИЯ ГОРЫ.

От Лат до Аджар по шоссе двадцать четыре версты. Дорога почти все время идет по берегу Кодера, изредка только прячется в тенистый лес и снова придвигается к самому обрыву.

Ближе к Латам горы сплошь покрыты лесом, носят характер холмов, хотя и очень высоких; река часто разбивается на несколько рукавов, образует небольшие острова, течет не так бурно, и вообще во всем чувствуется что-то мирное и, право же, похожее на Филиппа!

Местами попадаются скалы. Но и они мало похожи на "Богатскую скалу", оставленную нами позади, или на Капчарские скалы, которые ближе к Аджарам. Скалы близ Лат не высоки, из мягкого плоского камня желтоватого цвета. В расщелинах растут деревья и высокая трава. А упавшие камни покрыты мягким ярко-зеленым мохом. Около таких скал идти весело. Они кажутся полуразрушенными стенами какого-нибудь старого монастыря. Дорога около них шире, и шаги четко отдаются по крепкой дороге.

Впереди почти всю дорогу видна поперечная цепь снежных гор. Это Нахарский перевал. Легкая, как облака, белая, почти прозрачная линия волнистой чертой стоит на небосклоне и кажется совсем близкой... Но куда бы ни свернула дорога, и сколько бы верст ни прошли вы, - белая линия гор видна все так же и кажется все такой же близкой.

Чтобы не торопиться и не устать, мы с о. Иваном решили сделать так: час идти, четверть часа отдыхать.

Для отдыха выбираем камни или поваленные деревья около источников. На этих источниках, в лесу, часто попадаются маленькие мельницы для кукурузы, напоминающие сказочные избушки на курьих ножках.

На привалах о. Иван рассказывал что-нибудь:

- Самое тяжелое, - говорит он, - это мысль, что зря тратишь силы... Годы проходят, а ты никуда не двигаешься, не замечаешь в себе никакого духовного роста. И вот является вопрос: Не уйти ли? Не начать ли жизнь сначала?.. Однажды с такими сомнениями пришел наш пустынник к старцу Иеремии в Драндский монастырь. Старец и говорит ему:

- Видал ты когда-нибудь, как гуси летят?

- Видал, - говорит.

- Знаешь ли, что летят они за тысячи верст?

- Знаю.

- А зачем? Чтобы поддерживать свое племя. Так и вы, пустынники. Если и нет больших подвижников среди вас - живите! Вы хорошо делаете уже тем, что поддерживаете племя пустынников.

О. Иван несколько раз дорогой вспоминал этот рассказ и всегда передавал его с особенным чувством:

очевидно, часто он служил ему самому утешением в тяжкие минуты сомнений...

Самое красивое место дороги, когда издали открываются каменные глыбы Капчарских скал.

Кодор в этом месте уже. Несется еще стремительней. Белая пена, брызги, гул сдвигаемых по дну камней делают его похожим на водопад.

Солнце стоит прямо над долиной, и река между темных сжатых гор блестит так ярко, что больно смотреть на нее. Нет больше широких, открытых далей. Точно сторожевые замки стоят серые неприветливые скалы на берегу злой, седой реки и заслоняют собой все - и мягкую линию гор и ясное, открытое небо.

В одном из самых узких мест проложен мост. Эти мосты через горные реки буквально висят в воздухе. Их делают турки для перевозки дранки на вьюченных лошадях. Укрепить их в реке, разумеется, нет никакой возможности, и мост держится двумя своими концами. Когда идешь по нему, он ходит ходуном, скрипит и качается как качели, и если бы волны могли захлестнуть его, они снесли бы весь мост, как щепку! На полпути о. Иван говорит:

- Сейчас будет хорошая поляна, - можно чайник скипятить, поесть и отдохнуть, как следует.

- Да, я устал; без отдыха, пожалуй, не дойду.

- Ничего нет удивительного, - говорит о. Иван свою любимую "ободряющую" фразу, - я и то усталость чувствую. Скорей удивляться бы надо, если не устали.

Мы выходим на великолепный зеленый луг. Совсем как в наших северных лесах, где-нибудь за Окой. Только вместо дубов на лугу стоит несколько громадных деревьев грецких орехов.

Выбираем одно такое дерево подальше от дороги. Складываем сумки. Натаскиваем камней, - быстро получается целая столовая: стулья, стол, буфет, а в нескольких шагах и кухня.

- Мы быстро идем, совсем по-пустынному, - говорит о. Иван, - можно отдохнуть больше часа.

- Мне бы хотелось сегодня же подняться на гору и ночевать у кого-нибудь из пустынников.

- Успеем вполне. Пойдем прямо к о. Никифору. Это опытный старец. Под его руководством я полагал начало своей пустыннической жизни. Недалеко от него келья другого пустынника, о. Герасима. В ней ночевать удобнее: просторная, чистая келья. А самого о. Герасима сейчас нет. Он строится на другом месте, - уходить отсюда хочет.

- Куда?

- Думает где-нибудь ближе к монастырю жить.

- Это зачем?

- Чтобы с поселенцами дела не иметь.

- Разве не все равно, к поселенцам или к монахам обращаться.

- Нет, тут особая причина... На него женский пол производит слишком резкое впечатление... А здесь у поселенцев приходится видеть женщин. Он долго колебался. Хорошее место у него, уходить не хотелось. Теперь решил окончательно. Совсем не могу, - говорит, - здесь. Строится на горах за Новым Афоном. Конечно, не у всякого так: одному одна страсть дается, Другому - другая...

- А по-моему, - прибавил он, подумав, - женского пола в монастыре даже больше. Со всей России приезжают... Да... всякому свое... такая уж особая страсть ему! дана... Только, что он хорошо себя держит... в борении... Слава Тебе, Господи... Вот уйдет о. Герасим, - я, может быть, в его келью перейду... Тоже не решусь никак... Боюсь ошибиться...

- Что так, разве у вас плохо?

- Далеко живу! Дальше всех - на самом хребте... Не знаю, хорошо ли так... У о. Герасима рядом о. Никифор, опытный, духовной жизни старец. Может быть, для начала лучше так... И о. Никифор уговаривает...

- Вы разве недавно в пустыне живете?

- Не очень давно, лет десять... Одному, без старца, трудно пока...

- Почему же переходить сомневаетесь?

- Боюсь ошибиться, - повторил о. Иван.

- В чем может быть ошибка?

- Как в чем? У нас опытные старцы учат, что никогда без крайней нужды переходить не надо. Часто бывает так: выберет пустынник место, поставит келью, проживет год-два, и вот начинает ему казаться, что дело у него плохо ладится, потому что местность плохая. "Вот кабы там, - думает, - на той бы горе келью поставить, совсем бы другое было". Это самое первое искушение на пути. Иной по неопытности поддастся, уйдет... Ну, и не жилец после этого в пустыне! Все ему будет казаться, что не на том месте живет. То на одну гору, то на другую потянет, пока не замотает в конец... Вот я и боюсь уходить из своей кельи, не ошибиться бы, думаю...

Мы давно уже кончили с о. Иваном и есть и пить. Но подыматься не хочется. Так хорошо лежать под деревом. Буграстые корни кажутся удобней всякой подушки, а густая листва закрывает мягкою тенью лучше всякого одеяла. И тело так приятно болит от усталости, и нагретая, влажная от дождей трава пахнет медом.

- Пора идти, - говорю я, не двигаясь.

- Пора идти, - улыбается о. Иван.

Лежим еще некоторое время молча, в полу дремоте...

- А все-таки надо идти!

После отдыха первое время усталость еще чувствительнее. Но пока мы собираем вещи, спина начинает разгибаться свободней и ноги понемногу приходят в себя!

Снова отправляемся в путь. Дорога все такая же, крутых подъемов нет, но горы кругом становятся все выше. На вершинах появляются бурые лысины и даже узкие полоски нерастаявшего снега. Недалеко от Аджар мы переходим реку еще более бурную и стремительную, чем Кодор. Должно быть, за свой снежно-белый цвет она называется река Зима. Кодор поражает силой, размахом, а река Зима какой-то бешеной яростью. Положительно не можешь отделаться от впечатления, что перед тобой не река, а какое-то злобное и страшное живое существо.

Я тороплю о. Ивана. Мне хочется засветло подняться к о. Никифору. Тем более, что у нас впереди еще один большой отдых, у подножья горы, в духане. Мы решили не задерживаться больше, а там зато напиться чаю, запастись провизией и отдохнуть как следует.

Но вышло все иначе...

В духане Чхалта два отделения. В одном - бакалейная лавка и бурдюки с вином. В другом - нечто вроде нашей плохой пивной или чайной. Окна маленькие, под навесом. В духане полутемно и сыро, как в пустом сарае.

Мы вошли в этот "сарай" и были поражены странным зрелищем.

За большим столом, свесив голову и почти свалившись под лавку, спал, видимо, совершенно пьяный старик. Собака взобралась передними лапами на стол и ела около него обгрызки хлеба. Тут же, не обращая никакого внимания на собаку, сидел монах с листом белой бумаги и карандашом в руках и в страшном возбуждении говорил какому-то человеку, тоже пьяному, стоявшему посреди комнаты в растерзанном виде, без пояса, босиком.

- Ворожи! Ворожи!.. Говорю, уйди... говорю тебе, уйди!.. Анафема! Анафема!..

И монах при этих бессвязных словах благословлял пьяного широким крестом.

- Знаешь ли ты, что пишешь-то, - тянулся к нему пьяный, - я больше твоего понимаю. Пустынник. Пьяница!

Монах вскочил. И, потрясая в воздухе измятой бумагой, закричал еще возбужденней:

-Ана-фе-ма!.. Ана-фе-ма!.. Пьяный обратился к нам:

- Вы простите нас... Выпили... Мы вас не побеспокоим...

Пьяный придвинулся ко мне совсем близко и в упор вглядывался в меня странными, немигающими глазами.

- Какой же я вам судья? Пожалуйста, не беспокойтесь. Я вас нисколько не осуждаю.

- Вот благодарю! Сразу господина видно!.. А ты ерунда!.. Пустынник.. Какой ты пустынник!

Монах подбежал ко мне. В одной руке у него трепалась бумага, другой он судорожно крестил воздух и, нелепо гримасничая, приговаривал:

- Анафема! Анафема! Анафема!.. Повернулся и бросился на улицу. Я посмотрел на о. Ивана. Он стоял бледный, как полотно.

С улицы доносился крик монаха:

- Ворожи! Ворожи!.. Анафема!.. Уйди!.. Уйди! Безобразная ругань и еще чьи-то голоса.

- Этакое искушение... Спаси Господи, - со слезами в голосе сказал о. Иван.

Я чувствовал, что о. Ивану до боли обидно, что я начинаю свое знакомство с пустынниками такой страшной сценой. Я сказал:

- Не надо так расстраиваться, о. Иван; ведь он - душевнобольной.

О. Иван посмотрел на меня долгим, внимательным взглядом.

- Я не сужу его... Я знаю, что он больной... Да многие ли поверят этому? Скажут - пьяный! А называется "пустынником". Может быть, и все они такие же. А как нам быть? Мы и убеждали его и просили. С ним ведь проходит это, - тогда он все понимает... Доказывали ему, что нельзя с такой болезнью в пустыне жить. Нет! Не слушается...

На улице послышались шум, возня, крики. И через несколько минут к нам вбежал тот же монах, еще какие-то люди и стражник.

- Я сидел... пил чай... Прибежал, изругал всех... Забрать его!..

Монах, видимо, ничего не понимал, что делалось вокруг него, и по-прежнему дико, бессвязно выкрикивал ругательства и благословлял стражника, который хватал его.

- Ворожи!.. Уйди!.. Анафема!.. Анафема!..

- Уйдемте отсюда, - сказал я о. Ивану. Он обрадовался и заторопился.

- Я и то хотел попросить вас. Не могу я больше видеть этого... Тяжко... Очень тяжко... И сам даже не знаю, почему так. Никогда так не было...

- Значит, зачем-нибудь надо, - в раздумье продолжал он, торопливо складывая вещи у подножья горы, - вон что увидели... Спаси Господи... Этакое искушение... Видно, так Богу угодно...

Наш уход из духана похож был на бегство. Мы шли молча и так скоро, как не шли и в начале дороги. А сзади все еще доносилось:

-Ворожи!.. Уйди!.. Анафема!..

Когда мы прошли с версту, и все стихло, и даже гора, под которой стоит духан, скрылась из виду, о. Иван сказал:

- Это вы верно сказали, что он - душевнобольной. В пустыне многие кончают так. Придет неподготовленный, руководителя опытного нет - бросается на одно, на другое, начинает не в меру молиться, не в меру поститься... А дьявол тут как тут - собьет, замотает, и человек погиб... Был один пустынник у нас. Пришел и сразу начал с самых трудных подвигов: не ел, не спал, ночами молился... И вот начало ему казаться, что когда он стоит на молитве, вся земля колеблется. Рассказал он об этом одному из братьев-пустынников. Тот говорит: "В прелесть это ты впадаешь. В искушение. В гордость! Мнишь себя подвижником: брось! Больше тебе есть да спать надо". Конечно, не послушался, и сам в себе думает: это мне Господь знамение посылает за ревность мою да за подвиги. Все мне завидуют... Дальше - больше. Представляться разные образы начали. Видит раз, стоит перед ним экипаж, запряженный парой лошадей. Он будто бы садится и едет кататься. Потом пришел в себя: оказывается, залез в колючки, искололся весь... Ну, - говорит, - теперь я вижу, кто это мне знамение посылает!..

- А этот монах, которого мы видели в духане, давно болен?

- Этот-то давно... Он, собственно говоря, и в пустыню к нам такой пришел. Нас все осуждают: вот как ваши пустынники безобразничают. А чем мы виноваты? Он к нам из монастыря больной пришел...

- Что такое он пишет на бумаге?

- Да так... Бессвязные слова... Ничего понять нельзя. Как говорит - так и пишет... Ну, я рад, что мы ушли. Так не хорошо было. Так смутило меня это, - сам на себя удивляюсь. Не раз я видел его таким, и никогда не чувствовал такой тяжести... Искушение...

- Где же теперь отдыхать будем?

- Перед самым подъемом на гору. Там хорошо - никого нет. А к о. Никифору успеем еще.

Не доходя с версту до Аджар, мы свернули с шоссе и цельником, по высокой траве, подошли к узкой горной тропинке.

Прошли меньше полверсты, но сразу почувствовалось что-то другое: горная тишь охватила нас. И на шоссе было безлюдно и тихо. Но все же веяло чем-то "жилым". Здесь у самой горы, на опушке леса, за густою стеной травы - все стало иным: не слышно, как шумит Кодор. Не видно дороги, по которой ходят и ездят люди, нет духанов, вьюченных лошадей, поселенческих хат.

Дикая сцена в духане встретила нас на рубеже между последним населенным местом и пустыней, где нет никого, кроме зверей, птиц, леса, безмолвных гор и нескольких странных людей, оставивших внизу все и ушедших жить со зверями и птицами.

Недолго отдыхали мы с о. Иваном. Хотелось, несмотря на усталость, скорей идти дальше. Уйти совсем, чтобы даже самые смутные впечатления оставленного внизу мира исчезли окончательно.

Молча встали мы с о. Иваном и начали подыматься в гору...

о. Валентин (Свенцицкий). Граждане неба. Мое путешествие к пустынникам Кавказских гор. 1915 г.